— Будьте моей, Ада, — простонал Онорат и вскинул на меня глаза. — Будьте моей, и я все сделаю, чтобы вы были счастливы. Любой ваш каприз, малейшее желание, я выполню все, только не отталкивайте меня, позвольте ввести вас в собор и назвать своей. Ада...
— Немедленно встаньте, — взмолилась я. — Подниметесь с колен, прошу вас, я того не стою. Зачем вы терзаете себя и мучите меня? Онорат, умоляю встаньте и прекратим этот разговор.
— Вы любите его? — неожиданно спросил мужчина, все еще глядя на меня снизу вверх.
— Я не знаю! — вскрикнула я, и попыталась отвернуться, чтобы спрятать непрошенные слезы.
Граф поднялся с колен, хмуро взглянул на меня, но лицо его вдруг исказилось, и я оказалась вновь сжата в его руках.
— Вы правы, мы здесь одни. Сейчас ночь, и стоит лишь придать огласке, что мы провели вместе время... Или, — он казался совсем безумным, такая жуткая улыбка искривила губы дворянина, — я ведь могу прямо сейчас овладеть вами, и тогда вы не сможете мне отказать.
— Нет! — закричала я, изо всей силы упираясь в его грудь.
Паника охватила меня, слезы обиды и горечи жгли глаза. Неужели он способен? Неужели аристократ и такой благородный и воспитанный мужчина опуститься до насилия, чтобы получить желаемое?! Мой всхлип отрезвил графа. Он отшатнулся от меня и упал на скамейку, схватившись за голову.
— Всевышний, что я творю, что говорю, о чем думаю? — прошептал Онорат. — Я больше не могу так, Ада. Не могу! — Он вскинул голову и посмотрел на меня взглядом, от которого моя душа, минуту назад готовая возненавидеть этого человек, наполнилась жалостью. — Это такая невыносимая пытка. Я ведь полюбил вас с первой минуты, как увидел. Если бы ваш папенька тогда сказал, что не даст за вас ни сантана, я бы с радостью ответил, что мне важны лишь вы, а не ваше приданное. Я ходил к вам лишь с единственной целью, чтобы видеть вас. Но когда мэтр Ламбер отказал мне, а вы не поверили в мои признания, что я, в горячности от страха более не увидеть вас, написал тогда, Преисподняя разверзлась под моими ногами. Первые дни мне просто не хотелось жить. Но однажды утром я проснулся и решил, что докажу вам и вашему отцу, что деньги я могу заработать и сам, что мои чувства искренни. Моя душа вновь наполнилась надеждой, и каково же мне было обнаружить, когда казалось, я вновь начал свой путь к вашему сердцу, что оно уже занято. Я ревную вас, Ада, я так безумно ревную вас к этому мужчине, что готов вспомнить старый обычай и вызвать его на поединок. И если уж не убрать его со своей дороги, то умереть и более не страдать.
Я вскрикнула от ужаса, услышав эти слова. Бросилась к нему, схватила за руку и взмолилась.
— Не надо, Онорат, нет-нет, вы не посмеете так поступить. Дамиан военный, он опытней вас в обращении с оружием. Я не хочу, чтобы вы дрались из-за меня. Я не переживу, если стану причиной чей-либо смерти! Оставьте эти мысли, ради меня оставьте!
Граф поднялся со скамьи, сжал мои пальцы, которыми я вцепилась в его ладонь, и поднес к губам, бережно целуя. Затем взглянул в глаза, протянул руку и убрал с лица волосы. Ладонь мужчины замерла на моей щеке, в глазах вновь зажегся фанатичный блеск, и лицо графа оказалось неожиданно близко. Но в последнюю секунду он чуть уклонился, и его губы прижались к моей щеке.
— Ох, Ада, ваша близость пытка для моей больной души, — мучительно простонал Онорат, захватил мое лицо в ладони и покрыл его быстрыми и горячими поцелуями, не трогая лишь губы.
Я стояла ни жива, ни мертва, боясь пошевелиться. Но он сам остановился и отпустил меня, шагнув в сторону. Поднял свой сюртук и отвернулся.
— Идемте в дом, Ада. Вам пора спать, уже глубокая ночь.
Я лишь кивнула. Мы покинули беседку и направились к особняку. Там граф ушел вперед, проверил, нет ли случайного свидетеля, и лишь после этого я метнулась к дому. Онорат перехватил меня за руку, прижал ее к своим губам и прошептал:
— Спокойных вам снов, боль моя.
Не найдя, что ответить, я прерывисто вздохнула и исчезла за дверями. Плохо помню, как добралась до спальни. Вновь разделась и легла под одеяло, дрожа и всхлипывая от избытка противоречивых эмоций. Заснуть удалось лишь к рассвету, но сон был беспокойный. Мне все снилось, как двое мужчин сходятся в смертельном поединке, и я то и дело вскакивала, вытирая дрожащими пальцами пот со лба. Нужно было что-то решать, нужно, но, Всевышний, как же это было сложно!
Глава 7
В это утро я проснулась не сама, меня разбудила возбужденная матушка.
— Ада, несносное дитя, уже почти полдень, а ты все изволишь почивать. Вставай уже, нам обещали катание на лодках!
Я открыла глаза и посмотрела на свежую и бодрую матушку. Выбираться из-под одеяла не хотелось вовсе, как и кататься на лодках. Впрочем, больше всего не хотелось встречаться с графом Набарро, так сильно поразившего и напугавшего меня сегодня ночью.
— Я неважно чувствую себя, матушка, — сказала я. — Могу я остаться в доме, пока вы гуляете?
— Что за вздор, дорогая моя, — мадам Ламбер склонилась ко мне, трогая лоб. — Ты здорова, не обманывай свою мать. Что это еще за новости? Вставай, и я не желаю слышать никаких возражений.
Она покинула отведенную мне спальню, и мне пришлось вставать. Приведя себя в порядок, я спустилась вниз, страшась встретить Онората, но попался мне только папенька. Он поцеловал меня в лоб и потрепал по плечу.
— Разоспалась, кроха, — пожурил он меня. — Даже проспала отъезд нашего любезного хозяина.
— Граф отбыл? — я изумленно посмотрела на папеньку.
— Его дела призвали, но его светлость взял с меня клятву, что это не станет поводом для нашего отъезда. Сегодня нас развлекает графиня. С нею же мы и вернемся в Льено. — Ответил мэтр Ламбер. — А теперь поспеши, тебя ждет завтрак, а после идем кататься на лодке.
— Хорошо, папенька, — я кивнула и поспешила за горничной, ожидавшей меня.
Я испытывала и облегчение, что сегодня мне не предстоит встречаться с графом, и чувство вины, подозревая, что он покинул поместье из-за ночного разговора. Но еще примешивалась и тревога, потому что я неожиданно вспомнила слова о поединке. А если Онорат в отчаянии решился на этот шаг? Сердце перестало биться, казалось, в одно мгновение. Я остановилась и схватилась за грудь.
— О, Всевышний, — прошептала я, — не допусти.
Мне вдруг представилось, как граф кидает вызов Дамиану, и тот его принимает. Они сходятся и... Онорат убивает господина лейтенанта. Ноги и руки задрожали от этой мысли. Я все гнала видение бледного лица господина Литина, вида крови на его груди, но добилась лишь того, что застонала и облокотилась о стену. Видение было до того страшным, что слезы потекли из моих глаз помимо воли.
— Мадемуазель, что с вами? — горничная трясла меня за плечо, но я не слышала, надрывно всхлипывая. — Сюда! — закричала она.
— Ада! — ко мне подбежала матушка. — Что случилось? У тебя болит что-то? Ты, действительно, нездорова?
Подошла графиня с нюхательной солью. От этого резкого запаха я очнулась и захлопала ресницами, непонимающе глядя на собравшихся вкруг меня людей. Усадив меня на стул, папенька покачал головой.
— С чего истерика, дитя? — спросил он.
— Голова болит, папенька, — солгала я и покраснела.
Впрочем, лицо мое и так пошло пятнами от слез, потому мой стыд никто не заметил. Матушка проводила меня обратно в комнату и уложила. Она присела на край постели и задумчиво посмотрела на меня. Я закрыла глаза, чтобы спрятать смятение, уж больно был проницательным взгляд моей матушки.
— Что у вас с графом произошло? — строго спросила мадам Ламбер. — Он приходил к тебе ночью? Прикасался? Или... — она прикрыла рот ладонью, стремительно побледнев. — Он... Ада, он тебя...
— Нет! — вскрикнула я, вскакивая. — Ничего подобного, матушка!
— Но тогда, — матушка заметно успокоилась, — что это была за истерика? Дамиан? Ты тоскуешь о господине королевском лейтенанте?
— Матушка, о чем вы?! — вознегодовала я. — Я ни о ком не тоскую, оставьте ваши намеки.
На устах мадам Ламбер появилась лукавая улыбка. Она прищурилась и покачала головой.
— Твой недуг легко лечится, дитя мое, — подмигнула матушка и покинула комнату. — С Адой все в порядке, — услышала я ее голос. — Констанс, нам эти недомогания хорошо знакомы.
— Ах, вот в чем дело, — в голосе графини, находившейся за дверью, я услышала облегчение и улыбку. — Тогда мы можем оставить девушку дома, а сами отправимся на реку.
Я отчаянно покраснела, когда поняла, что они говорят о женских недомоганиях. Ох, матушка... Иногда изобретательность мадам Ламбер меня изрядно коробила. Однако возмущение матушкиной выдумкой меня отвлекло от нехороших мыслей и, когда мои родители с графинею покинули дом, позвала горничную. Она принесла мне завтрак, до которого я так и не добралась, в комнату. За это время я сходила в графскую библиотеку, выбрала себе книгу и с удобствами расположилась в отведенной мне комнате.
Ближе к обеду я выбралась на террасу. Заняла плетеное кресло-качалку и продолжила чтение. Так я проводила время, пока не вернулись чета Ламбер и графиня Набарро. Они порадовались, что мне стало лучше, чем вернули прежние тревоги, от которых я вовсе сумела переключиться на мир древних богов и героев, о которых с интересом читала. Мы пообедали и, к моей вящей радости, стали собираться в Льено. Обратно я ехали в карете, а на Стремительном скакал папенька.
Дамы вновь вели беседу, в которую я не спешила вмешиваться. Мои мысли витали далеко отсюда, тревога вновь разбередила сердце, и было страшно услышать о трагедии. Пугало меня и то, что мог пострадать Онорат от своей горячности. Уж больно его лихорадило ночью. Граф выглядел, скорей, как помешанный. Вновь чувство стыда кольнуло сердце, но я отогнала его, сердясь на себя и свою совестливость.
Графиня несколько раз пыталась разговорить меня, но матушка была настороже и отвлекала ее, когда видела, что я не настроена на разговоры. И все же я искренне поблагодарила женщину, когда экипаж подъехал к нашему дому, за заботу и гостеприимство. Она улыбнулась и сказала, что будет вновь рада видеть нас. На этом мы и расстались.
— Наконец-то, дома! — воскликнула матушка, откидывая шляпку. — Однако права народная мудрость, в родных стенах дышится легче.
— А мне все понравилось, — ответил папенька и удалился в свои комнаты.
— Было мило, — согласилась я и ушла к себе.
Первым делом я позвала Лили, широко улыбнувшуюся при виде меня.
— Мадемуазель Ада, с возвращением, — сказала она и по-простому расцеловала меня в щеки.
Лили появилась в нашем доме, когда мне исполнилось семь лет, сменив няньку, вышедшую замуж за нашего садовника. Поначалу я боялась женщину такого огромного роста и телосложения. К тому же ее привычка ворчать и вовсе заставляла меня плакать первое время. Это едва не стоило Лили места. И тогда мне стало жаль ее. Взяв себя в руки, я смогла подружиться с ней, и с тех пор Лили опекала меня.
— Я тоже рада вас видеть, — улыбнулась я. — Какие новости в городе? Не случилось чего в наше отсутствие?
Женщина разбирала мои вещи, а я затаила дыхание, ожидая ее ответа. Лили что-то проворчала себе под нос, затем обернулась ко мне.
— Да, что в этом болоте случится? Не столица, чай, — наконец, ответила она. — Ах, да, приходила ваша подруга. Но, узнав, что вас нет в городе, ничего передавать не стала. Больше ничего не было.
— Благодарю, — улыбнулась я, чувствуя и радость и досаду.
Эдит приходила, этого следовало ожидать. Однако радость, что никаких потрясений не коснулось Льено, была несоизмеримо больше. Поединок — вещь редкая в нашем королевстве, Льено практически невозможная. Если бы кто-то удумал драться, то об этом бы уже гудел весь город. Но еще была у меня одна затаенная мысль, отчего-то мне казалось, что Дамиан непременно должен был оставить послание. И теперь я испытывала еще и разочарование.
— Вы кушать будете? — спросила меня Лили, вырывая из размышлений. — Кухарка приготовила ваши любимые пирожные.
— Тогда мне чай и пирожных, — решила я. — Я буду в саду, Лили.
— А мне бегай за вами, — проворчала женщина и ушла.
Я прихватила свою книгу, вышивку и направилась в сад, решив сначала заняться рукоделием. Лили вернулась, когда я, расположившись на скамейке, как раз подготовила нити. Она поставила рядом со мной поднос, скользнула взглядом по книге и потерла лоб.
— Ох, голова моя дырявая, — сказала она. — Вам же тут книгу прислали. Сейчас принесу.
— Книгу? — удивилась я ей вслед. — Любопытно.
Женщина вернулась спустя четверть часа, когда я уже изнывала от любопытства. Она вынула небольшой томик стихов из глубокого кармана своего передника и вручила мне.
— Кто отправитель? — спросила я.
— Посыльный принес, сказал для мадемуазель Ламбер, — ответила она и ушла.
Я с интересом открыла первую страницу. Никаких надписей, которые могли бы хоть что-то прояснить, там не отказалось, как и в конце. Зато имелись пометки, или даже лучше сказать, подчеркнутые буквы и знаки. Эти пометки растянулись практически на всю книгу. Они располагались не на всех страницах подряд. Так же были отмечены номера строф. Это было весьма странно.
— Хм, — задумчиво произнесла я. — Что это за шутки?
Однако уже через десять минут я направилась в дом, увлекшись расшифровкой, когда из первых букв сложилось слово, за ним еще одно, и мне потребовалась бумага, чтобы все это записать. Я так увлеклась, что до ужина не покидала своей комнаты. Впрочем, и после ужина я поспешила обратно, чтобы продолжить свое занятие.
Пересмотрев, что у меня вышло, я сделала открытие, что это стихи. Теперь я собирала строфы, тут мне пригодились отмеченные цифры, о назначении которых я гадала столько времени. Используя их, я формировала строфы то так, то эдак. Дело пошло быстрей, когда я поняла принцип и захлопала в ладоши от восторга. Закончила я только к тому времени, когда за окном стемнело, и Лили принесла мне зажженные свечи. Удовлетворенно вздохнув, я переписала начисто и перечитала.
Кто видел бабочки полет?
Когда порхая над цветами,
Сверкая легкими крылами,
Как будто душу призовет.
И сердце полнит восхищенье.
Поет душа, возликовав,
И бабочкой тебя назвав,
За это не ищу прощенье.
Мне облик твой одна услада.
Его ищу я в небесах.
И замирает на устах
Волшебным слогом имя — Ада.
Перечитав еще раз, я охнула и упала на стул. Сердце в груди билось так, что, казалось, его стук слышит весь дом. Имя отправителя теперь не было тайной. И как же мучительно сладко было осознать, что я не была забыта за эти дни. А еще грели эти строфы, что были написаны на листе, их смысл и их музыка, все еще звучавшая во мне. О, Всевышний, я просто не вынесу этого восторга! Мое бедное сердце разорвется на части.
Пребывая в сильнейшем возбуждении мыслей и мечтаний, я послушно разделась, когда в комнату заглянула Лили, и легла в постель, все еще сжимая в руках лист со стихами. Кажется, я уже знала их наизусть, столько раз перечитала и повторила каждую строчку. Это было так восхитительно, так пронзительно и нежно.
