День не задался с самого утра. Таэсса опрокинул на себя горячий кофе и ушиб палец ноги, когда вскочил, ругаясь на чем свет стоит. Дальше все пошло по нарастающей. Сначала на чулке обнаружилась дыра величиной с пятак, потом порвалась цепочка у любимой нефритовой подвески, а вторая любимая подвеска, с зеленой яшмой, куда-то запропастилась. Один из пары гнедых, которых запрягали в карету, захромал, и пришлось вызвать наемный экипаж. В довершение всего принцесса Филавандрис не изволила почтить своим присутствием ресторан, в котором они уговорились пообедать. Сначала Таэсса подумал, что она опаздывает, и уже заготовил обличительную речь, в которой намеревался решительно и бескомпромиссно указать принцессе на недопустимость подобного поведения в будущем. Но к тому времени, как он заказал десерт, она все еще не появилась. И не прислала никого с запиской.

Эсса Элья почувствовал, что закипает от злости. Месяца не прошло, как принцесса числится его официальной покровительницей, и вот, пожалуйста, хамство и пренебрежение в полный рост. Он всегда подозревал, что Фэйд из тех, кто теряет интерес, загнав и завалив добычу. Но чтобы так быстро? Притом что Эсса Элья из кожи вон лез, чтобы только не дать ей никакой уверенности в его чувствах! Он капризничал, высказывался ехидно и высокомерно, опаздывал на встречи, отказывал в сексе, отчаянно флиртовал с поклонниками и под страхом смерти бы не признался принцессе, что ни с кем, кроме нее, не спит. Другой бы на месте Фэйд места бы себе не находил от вожделения и азарта. А она не является на свидание!

Значит, для оживления отношений следует устроить грандиозную ссору, которые удавались прославленному актеру как нельзя лучше. Причем немедленно, пока он еще не успел остыть. Таэсса прыгнул в экипаж и велел отвезти его к дому Фэйд Филавандрис. Может быть, она как раз шляется по своим грязным верфям и докам, и он не застанет ее дома. В таком случае Таэсса намеревался картинно швырнуть на стол в ее кабинете дареные сережки с бриллиантами, и пусть потом она ползает на коленях, умоляя принять их обратно.

Однако в доме Фэйд его ждал неприятный сюрприз. Дворецкий, отворив парадную дверь, с обычной своей холодной вежливостью известил кавалера Таэлью, что принцесса Филавандрис покинула город на неопределенный срок, не оставив никаких посланий ни для него, ни для кого-либо другого. От подобной наглости со стороны принцессы кавалер Таэлья буквально онемел. Вернувшись в экипаж, он сдавленным голосом приказал кучеру ехать все равно куда и откинулся на спинку сиденья. Его душила самая настоящая ярость. Принцесса укатила в неизвестном направлении, неизвестно с кем, не потрудившись даже сообщить ему о своем отъезде! Это походило на формальную отставку. Больше всего язвило подозрение, что она уехала не одна. В последнее время вокруг нее крутилось множество смазливых актеров, танцоров, певцов и прочих юношей нетяжелого поведения, которые не могли дождаться, когда же принцесса устанет от капризного и требовательного Эссы Эльи.

Кавалер Таэлья, в отличие от принцессы, не держал свой штат шпионов и осведомителей. Но ему было к чьей помощи прибегнуть в деликатной ситуации. После недолгого размышления он написал записку начальнику городской стражи Эрнани, прося о встрече. Кавалер Эрнани все еще пребывал под действием чар Эссы Эльи и не отказал бы ему ни в чем. Тем же вечером кавалера провели в комнатку под крышей "Цветка страсти", которую Эсса Элья любил за приватность.

Был накрыт стол, полог у кровати опущен, все выглядело вполне пристойно, но сама встреча в доме свиданий должна была навести кавалера на правильные мысли. Таэсса беседовал с ним о пустяках, пока одна бутылка вина не опустела, и кавалер не откупорил вторую. Тогда пришла пора переходить к делу. Таэсса положил ладонь на запястье кавалера и признался с притворным смущением, что нуждается в помощи. Профессиональной.

Начальник городской стражи был далеко не наивен. Глаза его на мгновение скользнули в сторону кровати, а потом снова вернулись к лицу Таэссы. Во взгляде его нарисовалась некоторая печаль. Если он какое-то время тешил себя иллюзиями, то теперь они развеялись. Было очевидно, что знаменитому актеру нужна услуга, и он готов щедро за нее заплатить.

– Мой драгоценный кавалер Таэлья! Просите о чем угодно, я готов сделать для вас все возможное и невозможное, – сказал он, прижимая руку Таэссы к губам. – Однако жаль, что наша встреча продиктована необходимостью, а не вашим личным желанием, – добавил он не без горечи.

Ничуть не устыдившись, Таэсса погладил кавалера по щеке, очаровательно улыбнулся и попросил выяснить местонахождение принцессы Филавандрис.

– Не поймите меня превратно, но я так не люблю секреты! – ворковал он, надеясь отвлечь кавалера от самого факта, что принцесса посмела куда-то уехать без него. – Она собиралась устроить мне какой-то сюрприз и ни под каким предлогом не сознавалась, куда едет. К тому же, она случайно прихватила с собой мой любимый веер, и мне совершенно необходимо послать за ним, немедленно, тотчас же! Причуда, прихоть, но вы же понимаете, иной раз можно на многое пойти, чтобы прихоть была удовлетворена...

Эрнани встал и прошелся по комнате, глядя на Таэссу странно. Он как будто не решался высказать свои мысли вслух.

– Мне известно совершенно точно, что принцесса не покидала столицу, – наконец произнес он. – Перемещения особ королевской крови находятся под строгим контролем городской стражи. При некоторых усилиях со своей стороны принцесса могла бы покинуть столицу инкогнито, но тогда я хотя бы имел представление о причинах, побудивших ее это сделать.

Таэсса отвел глаза. У него горели щеки, будто ему надавали пощечин. Его обманули, провели, как мальчишку! Он сжал кулаки, с трудом заставляя себя сидеть неподвижно и слушать кавалера Эрнани. Тот нервно прошелся по комнате, а потом придвинул стул, сел и взял руку Таэссы в свои. По всей видимости, он решился выложить всю правду:

– Вас неверно информировали, мой драгоценный кавалер Таэлья, и я, признаться, удивлен, потому что полагал, что именно вы можете пролить свет на события прошедшей ночи. Боюсь, что с принцессой произошло... несчастье. Бог мой, Таэлья, выпейте вина, вы так побледнели! Простите мою прямолинейность. Я должен был проверить... Вы прекрасный актер, но даже вы не способны побледнеть по заказу. Вы совершенно непричастны, да вы и не знаете ничего!

– Она жива? – спросил Таэсса, не замечая, как сильно стиснул руку кавалера Эрнани. С ослепительной ясностью до него дошло, что список причин, по которым Фэйд могла не явиться к нему на свидание, был очень коротким. И очень нерадостным. Охлаждение в него не входило. Почему он ни на мгновение не задумался, что с ней могло что-то случиться? Себялюбивый кретин!

– Да-да, и надеюсь, что здоровью принцессы больше ничего не угрожает. По крайней мере, насколько мне известно, лекарь-маг покинул ее дом на рассвете и больше не возвращался.

– А телохранитель? Она была с ним? Он жив?

– Жив, безусловно, хотя пострадал несколько сильнее. Судя по рассказу очевидца, его вывели из строя парой стрел и ударом по голове. А потом взялись за леди Филавандрис. Мой драгоценный кавалер, поймите, принцесса изо всех сил стремится сохранить происшедшее в тайне. Ее слуги твердят, что она уехала из столицы – без всякого сомнения, по ее приказу. На самом деле она не покидала свой дом с тех пор, как ее доставили туда глубокой ночью. Очевидец, утверждавший, что жертвой нападения стала принцесса, вдруг мистическим образом осознал свою ошибку и теперь уверяет, что обознался. Стражников, которых я послал в ее дом снять показания, даже на порог не пустили. Заявлять о преступлении принцесса не собирается. Бог мой, я даже не знаю, насколько серьезно она пострадала. Однако нападавших было не меньше пяти человек, и телохранителя они сняли очень профессионально. Все указывает на личные счеты. Увы, у принцессы немало врагов, непонятно даже, с кого начать, будь это официальное расследование...

Таэсса узнал все, что ему было нужно. Не в силах выразить свою благодарность словами, он крепко поцеловал кавалера Эрнани в губы и выскочил за дверь. Впрочем, у него хватило совести отловить по пути официанта посимпатичнее, сунуть ему в карман золотую монету и попросить заглянуть в комнатку под крышей – не надо ли чего благородному кавалеру, оставшемуся в одиночестве. Официант понимающе подмигнул и заторопился по лестнице. А Таэсса, увы, забыл о кавалере Эрнани в ту же минуту, как за ним закрылись тяжелые узорчатые двери "Цветка страсти". Он прыгнул в экипаж и назвал адрес.

Дверь снова открыл дворецкий Фэйд. Не выказывая ни малейшего удивления вторичному визиту, тоном вышколенного слуги он повторил все ту же ложь про отъезд из города. Таэсса поставил ногу на порог и попробовал оттеснить дворецкого в прихожую.

– Не трудитесь лгать, любезнейший. Мне прекрасно известно, что леди Филавандрис дома. Немедленно пропустите меня к ней! – нетерпеливо проговорил он.

Дворецкий позиций не сдал, по-прежнему преграждая Таэссе вход в дом:

– Нижайше прошу прощения, благородный кавалер Таэлья, но мои приказы ясны и сомнению не подлежат. Очень сожалею, но вы не можете войти.

– Да вы с ума сошли! – зашипел Таэсса, продолжая напирать. – Вы что, забыли, кто я? Если принцесса приказала никого не принимать, ко мне это уж точно не относится!

На лице дворецкого ничего не отразилось, когда он сказал:

– Мне очень жаль, благородный кавалер, но мои приказы не предусматривают никаких исключений.

– Тогда пойдите к вашей хозяйке и убедитесь, что она все-таки сделает для меня исключение. Я подожду в прихожей.

– Нет необходимости, благородный кавалер. Относительно вас было сделано специальное распоряжение. Я надеюсь, госпожа все объяснит лично, когда вернется в город, – холодно заявил дворецкий.

Воспользовавшись замешательством Таэссы, он ловко выставил его за порог и захлопнул дверь. Таэсса выругался по-эльфийски, что всегда приберегал для особо тяжелых случаев. Упорство слуги раздражало. Наверняка Фэйд отсыпается после магического лечения, и дворецкий просто не хочет ее будить. Или она зла, как черт, и он боится попасть под горячую руку. Или он не так понял указания хозяйки, напыщенный дурак!

Он прошел по дорожке к воротам, отпустил экипаж и прошмыгнул обратно. Крадучись, обошел дом. Еще не стемнело, но солнце уже садилось, и тени сгущались, скрывая непрошеного гостя. Окно ее спальни было открыто, в глубине комнаты горела одинокая лампа. Таэсса притаился в густой тени цветущих кустов и задрал голову, пытаясь что-нибудь разглядеть. С этой стороны, так же как в его доме, второй этаж заметно выдавался над первым. Фэйд как-то умудрилась залезть в окно его спальни, причем зимой, когда увивающий стену плющ становится хрупким и ломким. Будь проклята его эльфийская кровь, если он не сможет повторить ее подвиг!

Таэсса не испытывал ни малейших сомнений, что должен увидеть принцессу сегодня и убедиться своими глазами, что она жива и здорова. Даже если Фэйд собственной персоной встанет на пороге и велит ему убираться. В конце концов, он тоже имеет на нее права! Воодушевленный этой мыслью, он решительно оперся носком туфли о выступ стены и полез вверх, цепляясь за побеги плюща и радуясь, что догадался одеться по-мужски.

Через пару минут ему пришло в голову, что туфли следовало снять, чтобы не скользить подошвами по камням, но было уже поздно. Впрочем, он и так неплохо справился, ловко вскарабкавшись на высоту целого этажа с фундаментом. А вот дальше начались сложности. "Явно не мой день", – успел подумать Таэсса, когда нога его соскользнула с камня, и он повис на руках. В следующее мгновение зеленая плеть, в которую он судорожно вцепился, оборвалась, и он полетел вниз, не сдержав отчаянного вопля. По счастью, лететь было недалеко, до окна спальни он еще не добрался.

Таэсса приземлился прямиком на клумбу с розами, и дыхание у него перехватило от боли. Розовые кусты отлично спружинили, смягчая удар, но тут же острые шипы впились ему в спину и плечи. Да, он определенно не создан для того, чтобы лазить в чужие дома! Таэсса замер, боясь пошевелиться, чтобы не разодрать себе кожу еще больше. Может быть, его падение осталось незамеченным, и можно будет повторить попытку? Ну да, как же. Он вдруг понял, что Фэйд высунулась из окна и смотрит на него. Выражение ее лица трудно было разглядеть в сумерках.

– Ты что там делаешь? – спросила она не слишком приветливо.

– Лежу в твоих розах, – сварливо ответил он и со стоном принялся освобождаться от кровожадной хватки розовых кустов.

– Ты что, пытался забраться в окно? – в голосе ее прозвучало недоверие. И даже что-то вроде восхищения.

– Я подумал, если ты смогла влезть ко мне, то я тоже смогу.

– Балбес. – Она вздохнула. – Сайонджи спустил меня на веревке с крыши. Ладно, поднимайся, тебя впустят.

В третий раз за этот день Таэсса подошел к ее дверям, и ощущение у него было такое, будто его ждала там не принцесса Филавандрис, а совершенно незнакомая женщина. В каком-то смысле так оно и было. Что это за женщина, которая не хочет его видеть в своей спальне? Которая говорит "Поднимайся" так, будто делает ему одолжение?

– Госпожа вас ждет, – сказал дворецкий, пропуская его в прихожую. – Позвольте вас проводить.

Таэсса неучтиво отодвинул его в сторону и взбежал по лестнице. Где находится ее спальня, он, слава богу, знал. Сердце у него трепетало, как пойманная бабочка в ладонях. Он понял, что сдерживал дыхание, только когда выдохнул, увидев ее.

Фэйд выглядела вполне здоровой – в конце концов, маги-лекари способны залечивать самые тяжелые раны и переломы за один день. Но даже они не способны полностью исцелить пациента, избавить его от фантомных болей, вернуть полную силу поврежденным костям и мышцам. Рубашка ее была расстегнута, открывая тугую повязку поперек груди, правая рука висела на перевязи. Темные круги под глазами, полузажившие ссадины и кровоподтеки на лице. Таэссе сдавило грудь: он представил, как Фэйд выглядела сутки назад, когда ее принесли в дом. Принесли, сказал Эрнани. Значит, она даже идти не могла. Пятеро нападавших, Единый Боже!

– Не смотри так, – сказала Фэйд неприветливо. – Без лучника на крыше мы бы их вдвоем положили. Сайо даже раненый дерется будь здоров. Но они пригрозили, что следующая стрела полетит ему в глаз, а не в ногу. Пришлось бросить меч.

Она бросила взгляд на кровать, и он посмотрел туда же. В кровати лежал Сайонджи: бледный, с перевязанной головой. В его растрепанных светлых волосах запеклась кровь, плечо было забинтовано. Простыня закрывала его до груди, и возможно, под ней были еще повязки...

– Сотрясение мозга, потеря крови, – пояснила Фэйд все тем же неприятным и нелюбезным тоном. – Лекарь его усыпил, пока все не заживет. Ну давай, скажи что-нибудь. Что тебе очень жаль, и все такое.

– Почему ты велела меня не впускать? Это что, так позорно – потерпеть поражение от какого-то сброда?

Она пожала плечами:

– Мне и похуже доставалось. Нечасто, правда. Три ребра, пустяки какие.

Таэсса шагнул к ней, протягивая руки, но она вывернулась и отступила назад, не давая к себе прикоснуться. Ужасная мысль вдруг пришла ему в голову:

– Господи, тебя что... изнасиловали?

– Эти? Меня? – она презрительно фыркнула, и напряжение в комнате слегка разрядилось.

– Тогда почему вы ведешь себя так, будто это каким-то образом моя вина?

– Даже не знаю. Может, потому, что они сказали, врезав мне последний раз ногой по ребрам: "Держись подальше от Эссы Эльи"?

Понимание накрыло его, как ушат холодной воды, выплеснутой на голову.

– Да ты с ума сошла! – срывающимся голосом выговорил Таэсса, не в силах понять, ощущает он гнев или ужас – настолько был потрясен этой дикой мыслью. – Господи всеблагой и всемилостивый, ты думаешь, что это я их нанял?

Теперь становилось ясно, почему Эрнани смотрел на него так странно. Он питал те же самые подозрения насчет Таэссы. Месяца не прошло, как весь город видел синяк под глазом Эссы Эльи. И ни у кого не было сомнений, кто поставил этот синяк. Как там ему Таэсса ответил? "Я сам разберусь"?

– Уволь меня от театральных сцен. Я знаю, что ты неделю назад заложил одну из своих побрякушек. И даже знаю, за сколько. Сумма как раз подходящая.

– Дура! – выкрикнул Таэсса, подступая к Фэйд вплотную. Желание дать ей пощечину было необычайно сильным, но он его поборол. Взамен схватил ее за талию, с силой встряхнул и выговорил ясно и четко, поднявшись на цыпочки, чтобы глаза их были на одном уровне: – Я купил тебе черного жеребца в подарок! Через неделю его пригонят из Селхира. Черного степного жеребца! Да как тебе только в голову пришло?

Фэйд не шелохнулась, не отступила. Глаза ее сузились, а голос нисколько не смягчился:

– Мне в голову всякое приходит, мой серебряный. До сих пор ты ни единого искреннего слова не сказал. Ни единого раза встречу не назначил. Ни разу первый не поцеловал. Кобенился, привередничал, выеживался, и в постель тебя приходилось силком тащить. Тут мысли напрашиваются сами собой. Может, ты хотел бы сказать "нет" и не решаешься?

Таэсса и не подозревал, что его прохладная кровь способна так закипать от гнева. О, на сцене он играл гнев десятки раз, и прекрасно играл. Но никогда не ощущал такого яростного огня, такой ослепляющей, оглушающей волны эмоций, которая мешала даже думать, не то что говорить.

– Ты за кого меня принимаешь? За игрушку безвольную? – сдавленным голосом рявкнул он. – Я мужчина эльфийской крови, сам Дирфион мой предок, и даже не слишком отдаленный! Да как ты смогла хоть на минуту вообразить, будто можешь меня к чему-то принудить!

Бог знает что отразилось на его лице, потому что Фэйд подняла бровь – но не удивленно, а скорее с издевкой, и это стало последней каплей. Таэсса отшвырнул ее к стене, и ни за что она не удержалась бы на ногах, если бы он ее не поймал и не прижал осторожно, стараясь не потревожить раненое плечо и забинтованные ребра. Уж на это у него соображения все еще хватало. Она не вскрикнула, но выдохнула громко, и он накрыл ее рот своим, потому что жаркая волна внутри бушевала и требовала выхода. Они принялись целоваться, исступленно и яростно, он бормотал что-то неразборчивое, вроде: "На, на, смотри, первый... довольна?" Потом спрятал лицо на ее плече, стараясь унять дыхание и успокоиться, потому что тащить ее в кровать или на ковер точно было плохой идеей.

Она тихо, довольно засмеялась и погладила его здоровой рукой по спине.

– В другой раз ты со мной не справишься, мой серебряный. Будь ты хоть сто раз потомок Дирфиона.

– Вот еще! – буркнул он. – Даже пробовать не стану. Я утонченный актер, а не какой-нибудь там портовый грузчик. Могу, конечно, монету в пальцах согнуть, но зачем это афишировать?

– Правда можешь? – оживилась она. – Покажи!

– Я не понял, ты даже не извинишься? – теперь, когда ярость его покинула, Таэсса ощутил укол обиды. – Как ты вообще могла меня заподозрить? Получше кандидата не нашлось? Между прочим, Мизуки второй день ищет со мной встречи. Будто думает, что путь открыт!

– С этим Мизуки я еще разберусь. Одно дело честный бой, пусть и пятеро против двоих. Но за лучника на крыше в приличном обществе бьют морду!

Таэсса посмотрел на нее, и до него дошло. Он ахнул, потрясенный:

– Ты притворялась!

– Чуть-чуть, – созналась она без малейшего смущения. – Прости. Хотелось немножко встряхнуть тебя. Неплохо так получилось, ага?

Таэссе очень хотелось разозлиться, но горячая волна внутри давно утихла, и ему не удалось вызвать в себе ничего даже отдаленно похожего на возмущение. Но он закрыл лицо руками и патетически провозгласил:

– Меня! Актера Королевского театра! Разыграли, как мальчишку! – он сдвинул пальцы и одним глазом посмотрел на Фэйд. – Ваше общество, леди Филавандрис, крайне негативно действует на мои умственные способности!

Она расхохоталась и снова стала прежней Фэйд, понятной и... близкой. Да, близкой.

– Думал, один тут прикидываться умеешь? Я играю в карты, делаю бизнес в Нижнем городе, да еще родилась и выросла во дворце. Если это не школа актерской игры, тогда что?

И закрепив перемирие еще парой-тройкой поцелуев, они устроились на диване с вином и фруктами. С рукой на перевязи Фэйд была трогательно беспомощна, и Таэсса наливал ей вина и кормил из рук виноградом и дольками яблока. Улучив момент, она прихватила губами его пальцы, куснула – на грани нежности и боли, и он не сдержал томного, дрожащего вздоха. Фэйд умела завести одним намеком, одним хищным взглядом прищуренных глаз, даже когда смотрела на него снизу вверх, лежа головой на его коленях. Синяки и бинты не мешали ей выглядеть притягательной и опасной. Скорее даже наоборот.

– Столкнись мы в темном переулке, я отдал бы честь и кошелек без всякого сопротивления, – шепнул Таэсса чувственным, мурлыкающим шепотком из своего арсенала, полным сладких и непристойных обещаний. – Когда ты будешь в форме, можем сыграть в грабителя и его жертву. Я буду юный неопытный аристократ, случайно забредший в опасный квартал... – Он сложил губки бантиком и состроил невинное личико.

Фэйд погладила его по щеке, но почему-то не улыбнулась, только вздохнула:

– Иногда мне хочется задать банальный вопрос: когда ты бываешь настоящим?

– А мне хочется дать банальный ответ: с тобой я всегда настоящий.

– Но это не так, – сказала она утвердительно.

Таэсса повел плечами, улыбнулся, но без прежней игривости. Фэйд была слишком серьезна, и сегодня они сошли с протоптанной тропы словесных игр и шутливых пикировок. Он хотел сказать что-нибудь остроумное, но ничего не шло в голову. Она снова спросила:

– Любовь для тебя – игра или отсутствие игры?

Он снова улыбнулся, пытаясь скрыть неуверенность. Поворот разговора был неприятным, даже опасным.

– Любовь – это жажда, – ответил уклончиво. – Насытившись, она умирает – в точности как жажда.

– И потому два раза из трех ты мне отказываешь. Чтоб жирно не было?

– Я не веду счет, – соврал Таэсса.

Он прикрыл глаза ресницами и закусил губу, как бы в замешательстве. Прекрасно зная, как соблазнительно выглядит. Раньше ее всегда удавалось отвлечь такими нехитрыми уловками. Но почему-то не сегодня. Таэсса начал подозревать, что переоценил воздействие своих чар на принцессу. Ну да, до сегодняшнего дня он и мысли не допускал, что она умеет притворяться. Видел в ней дочь варвара, капризом судьбы заброшенную в королевский дворец. Но если подумать, она в первую очередь принцесса династии Тизаннидов, увидевшая Дикую степь сильно после отрочества. Степные замашки, прямолинейность и наглость – тоже маска, за которой можно прятать истинные чувства.

– У вас вкусы исключительно варварские, леди Филавандрис, – заметил он едко. – Уж вы бы предпочли степные обычаи: дорваться, поиметь все в пределах видимости, вскочить на коня и поехать себе дальше. – Едва закончив, он понял, что выдает себя с головой.

– Так ты боишься, что я потеряю интерес, если будешь слишком сговорчивым? Поимею и выброшу? – быстро спросила Фэйд, хватая его за руку.

Щеки его залил горячий румянец. Таэсса лишь понадеялся, что его не видно в сумерках. Черт бы побрал ее догадливость! Он попытался замаскировать стыд гневом:

– Это просто оскорбительно. Никто не посмеет бросить Эссу Элью!

Таэсса хотел вскочить, но Фэйд не пустила. Она привстала, стиснув его запястье, и прижала его к спинке дивана. Он не мог оттолкнуть ее, не попав по сломанным ребрам, поэтому сдался, лишь отвернул лицо, не имея сил выдержать ее горящий взгляд.

– Я спрашивала однажды и еще раз спрошу. Кто этот человек, который попользовался тобой и бросил? Кто тебя уверил, что нельзя быть искренним, нельзя себя отдавать? Я ему шею сверну за то, что он с тобой сделал!

– У меня был лучший учитель: я сам, – тихо сказал Таэсса. Откровенность была болезненной и приятной, как шатающийся зуб. Он был уверен, что совершает ошибку. Но желание швырнуть ей в лицо правду, которой она так жаждала, было непреодолимым. Из него полились слова, будто прорвало плотину: – Мне было – сколько? Четырнадцать? Эльфы созревают куда позже людей. Но во мне, похоже, человеческой крови больше, чем эльфийской. Я всегда его любил, с рождения, наверное. Но в четырнадцать вся эта любовь и уважение переплавились в такую похоть, какой ни один эльф даже представить не в силах. Я больше никого в жизни так не вожделел, как его. Сначала сходил с ума молча, потом не выдержал и признался. Потом утратил всякий стыд и принялся умолять.

– Он тебе отказал.

– Естественно. Я бы сам отказал этому чокнутому мальчишке, – Таэссу душила горечь, он как будто заново переживал отчаяние и боль более чем десятилетней давности. – Он сделал все, чтобы смягчить отказ. Он был убедителен, нежен, взывал к моему рассудку, к эльфийским обычаям, к человеческим... Все напрасно. Я хотел забыть его, увлечься кем-то другим – тоже напрасно. Во всем мире не было никого красивее и желаннее, чем он. Я пустился во все тяжкие, трахался направо и налево, чуть ли не с первым встречным – надеялся, что хоть ревновать его заставлю. Безуспешно. Тогда я решил, что незачем жить без него. Я... Ну, в общем, меня откачали. Я еще пару лет носил широкие браслеты, не снимая, а потом даже шрамы сошли.

Она молча прижала его ладонь к щеке и поцеловала запястье. Таэсса прервался было, но слова жгли язык, как отрава, которую нужно выплюнуть. Он никогда, никому об этом не рассказывал. Но люди многое замечали. Не удалось удержать в тайне ни попытку самоубийства, ни свою пагубную страсть. Чего ради он столько лет молчал? От стыда, наверное. От стыда за себя.

– Он чуть было не последовал за мной. Он ведь всегда любил меня больше жизни. Только не так, как мне того хотелось. Он был в ужасе, что едва меня не потерял. Что ему оставалось? Он пришел в мою спальню ночью. Единый Боже, я... Я его не оттолкнул. Я взял все, что мне отдали, я упивался его телом, его поцелуями... Я был на вершине блаженства. Месяц, два, три, а потом... Все ушло! Поиграл и бросил, как ребенок надоевшую игрушку! – голос его дрогнул, и он прижал пальцы свободной руки к губам. Справившись с собой, продолжил глухо: – Никогда нельзя получать то, чего страстно желаешь. Срываешь розу, а она увядает прямо в ладони. Счастливая любовь сама себя душит, как ты не понимаешь!

Его затрясло. Фэйд прижала его к себе, и он обнял ее, вжимаясь лицом в любимое местечко между шеей и плечом. Щекой он наткнулся на перевязь и вздрогнул, пытаясь отстраниться, боясь ненароком задеть ее больную руку. Позорище, она ведь пострадала, это он должен ее утешать, а не наоборот! Но она прижала его крепче и нежно сказала на ухо:

– Во-первых, он тебя не хотел. Делать то, что не хочешь – патентованный способ задушить любовь. А во-вторых, ты излишне драматизируешь, мой серебряный. Вы ведь по-прежнему живете в одном доме, по-прежнему любите друг друга. Никто не умер, не повесился, не утопился. Всем бы подростковым романам такой удачный конец.

– Да, но все-таки... – Он вздрогнул и быстро спросил: – Как ты догадалась, о ком я?

– Трудно не догадаться. Ты разве что имя его не назвал. Будь на горизонте твой папочка и мой, я бы еще подумала. Но когда они свалили за море, ты, наверное, был обречен.

– Я ведь потомок Дирфиона. Инцест у меня в крови.

– Чушь собачья, – шепнула она все так же нежно. – У тебя в крови любить степняков. Меня, то есть.

Можно было поспорить. Можно было гордо вздернуть нос и сказать: "Не воображайте о себе слишком много, принцесса. Степняк из вас никудышный. И с чего вы взяли, что я вас люблю?" Но он тихонько хихикнул и спорить не стал.

Слухи о "болезни" принцессы Филавандрис все равно просочились. Однако народная молва немедленно приписала ей очередной подвиг. Рассказывали, будто кони, запряженные в экипаж, понесли, и она остановила их в одиночку. Некоторые рассказчики уверенно доводили число коней до четверки. Принцесса честно все отрицала, но ей никто не верил. Сайонджи, оправившийся от ран, дулся, что в сплетню не включили его. Эсса Элья только загадочно улыбался, прикрывшись веером. Но все решили, что в экипаже, с риском для жизни остановленном рукою принцессы, был именно он. А как же иначе? Ведь на принцессу свалилась щедрая награда: когда после спектакля она вынесла на сцену букет роз, Эсса Элья прильнул к ней и на глазах изумленной публики поцеловал. В столице бы еще долго обсуждали неслыханную прежде демонстрацию аффекта со стороны прославленного актера, но он тут же дал новую пищу для пересудов. В следующей постановке пьесы Айрис Айронсайд "Птица в клетке" на сцене Королевского театра роль Ашурран исполнила принцесса Филавандрис. Всего один раз, но с оглушительным успехом. Во время их сцен с Эссой Эльей зрители в зале забывали дышать.

На этом фоне происшествие с сыном наместника Трианесса, кавалером Мизуки, осталось совершенно незамеченным. Одним солнечным утром кавалер, проснувшись в своей постели, почувствовал, как что-то больно дернуло порядочную прядь его волос. Он открыл глаза и окаменел от ужаса. Прядь его волос была обмотана вокруг длинного степного ножа с черной рукояткой, вбитого в спинку кровати. К рукоятке была привязана записка с вызовом на дуэль от Фэйд Филавандрис. Кавалер Мизуки дрожащей рукой накарябал позорный отказ от дуэли, ссылаясь на состояние здоровья и на желание загладить свою вину и восстановить мир. Он отослал нож с письмом в дом принцессы, приложив роскошное, шитое золотом седло и прочие дорогие подарки. Фэйд небрежно кинула их в угол и презрительно сказала: "Торгаш, а не дворянин. Решил от меня откупиться? Не выйдет". Однако Мизуки в тот же день выехал из Трианесса, якобы для поправки здоровья на приморском курорте, и не показывался в столице ближайшие лет пять. А может быть, десять.

Желтая пресса просто обожала кавалера Таэлью и принцессу Филавандрис. Каждый из них и прежде давал множество поводов для сплетен. Но вдвоем они вытворяли такое, что меркли самые разнузданные выдумки репортеров. Всякий раз, когда казалось, что им нечем удивить столицу, они придумывали что-то новенькое. Последней каплей стал обручальный браслет из сапфиров и изумрудов на руке Фэйд. Это был устаревший обычай, даже немного скандальный. Надевая браслеты, влюбленные клялись в любви и верности перед всем миром. Нынешний криданский институт брака подобных крайностей не предполагал.

Весь город долго судачил, где Эсса Элья носит свой браслет. Предположения выдвигались самые оригинальные. Конец непристойным домыслам положила горничная, помогавшая актеру переодеваться перед спектаклем. Обручальный браслет из таких же сапфиров и изумрудов красовался у него на талии. Фэйд не мелочилась.