1941-Работа над ошибками 4

Ну а дальше — взыграла униженная и оскорбленная мерзостная натура, и похромал "в ...опу раненый ерой" жаловаться в "Органы...", а тут, в местных органах, с отъездом Трофимова остались, как на грех, одни слабоумные, но подобострастные дебилы, натуральные "дураки с инициативой", которые со всем своим дурацким рвением кинулись "колоть немецкую шпионку", м...муравьев им полные штаны...!

— Бл..., откуда же вас, дебилов тупорылых, столько в органах набралось, — медом вам здесь намазано, что ли?

Трофимов, за время своего расследования, накопил столько яда, что сейчас, итоговом в разговоре со своим заместителем, уже не мог и не считал нужным сдерживаться.

— Ты хоть понимаешь, дурак слабоумный, что ты своим идиотским рвением наделал? Начальника медсанбата дивизии, старого, заслуженного и уважаемого врача — не чета тебе и таким, как ты — в камеру засунул, как воришку мелкого, или пьянчугу проштрафившегося.

— А девчонка? Ее ты, сученыш, вообще по жесткому варианту, с насилием и издевательствами, обрабатывать вздумал. На каком основании, я тебя спрашиваю, мудак ты беспросветный? А если бы я не успел вовремя остановить?

— Ты хоть понимаешь, ублюдок, что тогда было бы...?

— Да что было бы, товарищ бригадный комиссар, — вяло, но упорно оправдывался его заместитель, уже отошедший от гневного напора начальника и нашедший для себя оправдания (сказался многолетний опыт плавания экономичным стилем "дерьмо на поверхности"). — Ну, допросили бы, по-жесткому, как немецкую шпионку, — так у нас и сигнал ведь есть, письменный, в деле подшит. И ничего особенного с ней не было бы: мы ведь не убивать ее собирались, а что до остального..., — так ничего, пережила бы... к этому делу бабы привычные...

— С...ука, какой же ты выродок, — с вновь вспыхнувшей яростью и бешенством вызверился на своего подчиненного Трофимов. — А вот если бы твою мать, вот так, чтобы она... "пережила бы..., она ведь к этому делу привычная...", — вон какого ублюдка-сына родила...!

Трофимов орал и ярился, потому что отчетливо понимал: больше всех в этой грязной и вонючей истории виноваты именно его подчиненные. Со столичного мерзавца взятки гладки — он просигнализировал, а там "компетентные органы" разберутся. Ему, хоть он еще и здесь обретается, даже предъявить нечего, ну, кроме того, что он тварь последняя, а вместо совести и чести в его душе давно поселились гниль и подлость..., так за это не репрессируют..., по крайней мере, до тех пор, пока такие вот "гнилые души" самой власти полезны...

В этом месте Трофимов неожиданно поймал себя на шальной мысли: вот узнает лейтенант Иванов про столичного хлыща и его проделки, да вдруг если встретит его здесь, на фронте, вдалеке от защитников и покровителей, — вот уж конфузия для того гаденыша может получиться, изрядная конфузия, может даже, и со смертельным исходом..., и он, Трофимов, будет на стороне Иванова.

А вот "компетентные органы" в лице его подчиненных, — вот они да, они, мало того, что облажались, так еще и натуру свою мерзкую, гнилую, во всей красе и на всеобщее обозрение выставили..., — а ведь люди кругом все увидели и выводы свои уже сделали, Сокулка городок маленький..., как теперь местный особый отдел здесь работать сможет...?

И снова Трофимова озарила неожиданная мысль, — может, именно поэтому у лейтенанта Иванова в разговоре иногда прорывается столь сильная неприязнь к НКВД и армейским особым отделам? Из за того, что в его времени все такие вот "души гнилостные порывы" отдельных тварей, просочившихся в органы и там наделенные властью судить и карать, после войны были широко обнародованы?

Окончательно поняв, что ни объяснить, ни достучаться до стыда и совести своего подчиненного не удалось, и вряд ли уже удастся, Трофимов прекратил разговор и грубо послал того... куда подальше, а сам тоскливо задумался.

"Да, похоже не зря говорят: в двадцать лет ума нет — уже и не будет... Воспитывать таких уже бесполезно, хоть ты тресни..., — только карать, жестоко карать и гнать из органов поганой метлой...

Конкретно же этого, вконец оскотинившегося ублюдка, моего зама, я всеми силами буду стараться из органов убрать и отправить на фронт с понижением в звании..., или, может, действительно сдать эту тварь Иванову...?

...Нет, оскотиниваться сам, и одновременно провоцировать на преступление Иванова, я не хочу, не буду, поэтому — на передовую, в пехоту, с максимально возможным понижением в звании, а там, как Бог рассудит..."

"...Но вот, что касается девчонки..., Татьяну отсюда надо однозначно забирать, — пусть лучше Иванов будет недоволен, что я ее с собой на войну потащил, чем оставить ее здесь, с этими "усердными дебилами". Впрочем, Иванов отнюдь не дурак, — как только увидит ее лицо, так сразу и сам все поймет..., вот только после этого разговор с ним предстоит тяжелый, ох и тяжелый..."

С этими нерадостными мыслями Трофимов снова отправился на узел связи где ему предстоял второй за сегодня доклад, — теперь по вновь открывшимся обстоятельствам и его планируемым дальнейшим действиям...