— Саша опять что-то натворила? — парень посуровел и напрягся в моих руках.
Я испытала соблазн все ему рассказать. Вот так сразу все выложить, и пусть делает, что хочет. Я не справлялась, я не знала, что делать, я не знала, зачем я это все делаю. Для кого? Для нее? Ей ничего не нужно.
— Нет, нет, Марат. Просто сегодня учительница приходила по математике и...
— Девчонка опять отличилась?
— Ничего серьезного. Просто Татьяна Митрофановна не работала с такими детьми, как Саша. Девочка многого не поняла. Не знаю, надо, наверное, было просить учительницу начальных классов...
— В общем, как всегда, — подытожил Марат. — Как же она мне надоела со своими закидонами, кто бы знал...
Я могла поставить вопрос ребром и все сказать. Пусть Марат сам решает, как с ней быть. Девочка не хочет, чтобы ей помогали, она не хочет здесь находиться, и такое ощущение, что мы ее тюремщики. На меня никогда не выливали столько грязи, сколько выливается после общения с Сашей. Но что-то меня остановило. И останавливало не раз в дальнейшем.
— Марат, все правда нормально. Просто я погорячилась, позвав учительницу старших классов. Они просто говорили на разных языках и все.
— Точно?
Он не верил, и чтобы прекратить все вопросы, я коснулась его губ своими. Еще и еще раз, пока Марат не расслабился и не обнял меня по-другому. Не защищая от кого-то или чего-то, а нежно и бережно.
— Точно. Есть будешь?
— Ммм...не хочу есть, — капризно надул губы Марат и тихонько рассмеялся. — Тебя хочу.
Наверное, никогда не смогу перестать краснеть после его слов. Только его слов.
— Ты что? Здесь же люди.
— Я очень аккуратно и тихо, — сам знает, что врет. — Ксюш?
— Да?
— Оставайся сегодня у меня. Завтра пар нет. Можно поваляться.
— Не сегодня, — мне нужно было домой. Как бы ни было спокойно и безопасно с Маратом, мне надо восстановить силы — как моральные, так и физические. — Давай попозже.
— Когда? Уже полгода не пойми как...
— Скоро, Марат. Скоро. Дай мне еще немного времени, хорошо?
Он отступил, слава богу. Очень приятно знать, что есть человек, понимающий тебя вот так хорошо. Способный надавить, когда нужно, и отступить, когда требуется.
— Хорошо. Но знай — я соскучился.
Я рассмеялась и поцеловала его на прощанье, обняв за шею.
— Я тоже. Но скоро мы будем вместе.
— Я тебя на неделю запру в комнате, — пригрозил парень, но вместо страха во мне проснулись другие чувства. Как он и рассчитывал. — Я не шучу.
— Буду ждать.
Как бы ни были прекрасны наши урывочные, случайные встречи, ничего не могло заменить ночи в его объятиях.
Прощанье затянулось на неприлично долгое время, и пришлось почти отрывать Марата от себя. Со смехом выбежала с кухни и через плечо погрозила парню пальцем. Но стоило мне увидеть Сашу, улыбка угасла, словно ее и не было.
— Уходишь? — без особого интереса спросила девочка.
— Да.
— Почему ты плакала?
Она действительно не понимает и не замечает, как себя ведет? Издевается? В очередной раз?
— Потому что я расстроилась.
— А почему Марату ничего не сказала?
Она подслушивала. Слышала каждое наше слово. И про нее, и про нас...Я не любила, когда лезут в личное. Даже стеснялась целоваться на улице и смотреть на целующиеся пары. Это слишком интимное. Саша заняла в их жизни много места, очень много, пусть этого и не хотела, но в ту часть себя я не хотела давать ей доступа.
Девочка его боялась. Хоть и старалась не показывать. Но обычно матовые, бесстрастные глаза переставали быть бесстрастными, и в такие моменты я начинала бояться уже за Марата. Но только на него Саша обращала внимание. Только к нему прислушивалась. И боялась. Я не хотела, чтобы эта девочка кого-то боялась. Тем более, Марата, которого непонятно за что можно было опасаться.
— А надо?
— Нет.
— Вот я и не рассказала.
— Почему? — допытывалась девочка, не удовлетворяясь расплывчатым ответом.
— Что бы ты там не думала, я волнуюсь за тебя. Я желаю тебе добра. И я, и Марат.
— Зачем?
— Зачем что?
— Добра желаешь?
Как отвечать на такие вопросы? Да и кто в здравом уме их задаст?
— Просто так.
— Ааа, — недоверчиво протянула девочка.
— Я не враг для тебя, Саша. Я стараюсь тебе помочь. И Марат тоже. Но если ты не пойдешь нам навстречу, ничего не выйдет.
Я сказала то, о чем хотела сказать долго. А теперь черед Саши — пусть она принимает решение самостоятельно.
Глава 10.
Это время, когда я начала учиться, стало переломным моментом в наших отношениях. Для всех троих без исключения. В какой-то степени я перешла тот пограничный пункт, разделяющий мою прошлую жизнь, которая была привычна, и мою будущую жизнь, которую обещал мне Марат. Да и дюже громко звучит — обещал. Не обещал он ничего, просто поставил перед фактом. Хочешь, говорит, что-то поменять в своей жизни и не сгнить где-нибудь в сибирских колониях — прекрати рыпаться. Не хочешь — выметайся. Хоть Оксана ему толком ничего не рассказала, Марат не дурак, поэтому о многом догадался самостоятельно.
Не сказать, что душещипательная речь Ксюши произвела на меня такое уж впечатление. Совсем нет. Скорее, меня убедили бескомпромиссные слова Марата. Ксюша может мне наплести что угодно, но это все равно останется всего лишь словами. А с чеченом так нельзя. Он если говорит, то точно. Если пообещал, что выкинет, значит, выкинет.
Не то чтобы я так не хотела на улицу. Это трудно объяснить. Если бы Марат меня выгнал без всяких условий и объяснений, я бы ушла, ни разу не оглянувшись. Я бы снова там выживала, никого не обвиняя и не вспоминая. Но Марат предлагал мне попробовать что-то новое, мне до этого недоступное. Я смотрела на них с Оксаной и понимала, что проигрываю.
Энное количество лет спустя я познакомилась с одним интересным мужчиной. Циник страшный, притом это не помешало ему завести прекрасную семью, жену и ребенка. И даже трех собак. Но не в них суть. Суть в том, что познакомились мы в такое время, когда обоим нужно было выговориться и поразмышлять, не тая свои собственные мысли. Очень трудно бывает открыться близкому человеку и невероятно легко — чужому. И как чужие друг другу люди, мы не боялись в полной мере демонстрировать свои гнилые натуры.
Мы редко обсуждали наши дела или то, как прошел день. Чаще всего вели странные беседы, перескакивая с одной темы на другую. В одной из таких бесед мы набрели на тему человеческих потребностей и тему деградации.
— Жажда знаний, — проникновенно говорил он, потягивая свой любимый виски, — это такая же потребность организма как, например, еда.
— Бред, — фыркала я недоверчиво и издевательски. — Без знаний я проживу как-нибудь, как жили в давние времена. А без еды нет.
— Дело не в том, как жили в давние времена. Дело в том, в каком времени и обществе живешь ты сейчас.
По его словам выходило, что общение — такая же потребность человека, как и еда. Да то да, я тоже изучала пирамиду Маслоу. Но все-таки для меня это не было потребностью первостепенной важности. А вот мой товарищ утверждал, что потребность в общении одна из главных для человека.
— Не номинального общения, — уточнял он. — То есть я имею в виду не только воспроизведение звуков, когда ты складываешь буквы в слова и прочее. Я имею в виду общение, когда тебя признают и видят.
То есть, говорил он, ты можешь всю жизнь молчать и не произносить ни звука, но для людей ты существуешь. Ты идешь по улице, тебя видят и с тобой контактируют, то есть признают тебя как человека, осуществляют с тобой некое действие, будь ответ на вопрос о времени или возвращение сдачи. Не суть. Но в-общем, такими нехитрыми и незаметными манипуляциями, ты удовлетворяешь свою потребность в общении.
А жажда знаний и развития вытекает как раз из этой потребности. Если ты находишься долгое время в обществе, которое на порядок культурнее тебя, образованнее и духовно более развито, ты подсознательно будешь стремиться достичь их уровня, чтобы общение протекало на "одной волне". А это значит, что ты будешь развиваться, и твое развитие будет удовлетворением собственной потребности в общении, то есть — одним из факторов выживаемости.
А если поместить культурного человека в общество, уступающее ему в духовном уровне, то чтобы удовлетворить свои потребности в общении, этому человеку придется остановиться в своем развитии или даже деградировать, чтобы получить свою дозу "общения". Признаться, разговаривая на эту тему, мы оба были навеселе, а мой собрат по разуму так вообще, изрядно пьян, поэтому весь этот бред воспринимался в особом свете и под особым углом.
— Все равно это не самая важная потребность, — упорствовала я. — Физиологические все равно важнее.
— Может быть, — легко соглашался мужчина, подливая себе вискаря. — Но только если ты не хочешь быть человеком.
В четырнадцать лет я о таком бреде не беседовала и о пирамиде Маслоу не слышала. Я просто общалась с двумя людьми — Оксаной и Маратом. И серьезно им проигрывала. Я не понимала, о чем они говорят, многое пропускала мимо ушей и была "не в теме", В какой-то момент меня это достало. Я что, хуже них? Хуже этой бледной пигалицы? Не хуже.
Последней каплей стало появление напыщенной фригидной училки, которая, сидя от меня на пионерском расстоянии, демонстративно морщила нос и обращалась со мной как...я даже не знаю как. Но когда она на пальцах начала объяснять мне, что один плюс один — это два, а не три или четыре, я реально взбесилась. Я не идиотка, я умею считать. А эта мымра еще сидит и кривится так, будто от меня воняет.
— Ладно, — я согласилась на ультиматум Марата. Пусть и сделала вид, что все это нехотя. — Но эта фригидная старушенция сюда приходить не будет. Она не нужна мне для того чтобы знать, что один плюс один — два.
Марат заинтересованно и вопросительно на меня покосился, но я не горела желанием ему что-либо рассказывать. Сухопарая бабка вывела меня из себя.
— Хорошо, я скажу Оксане, чтобы она извинилась за тебя.
В итоге, математикой со мной занимался Марат. Да и всем остальным, в принципе, тоже. Он стал...Если бы я верила в бога, сказала бы, что Марат стал для меня духовником. Но это будет позже.
Через пару дней после той неприятной бабки, Марат привел другую женщину. С большой буквы прямо. Рядом с ней я терялась. Чисто физически. Она была большой, огромной даже, с нереальными...хм...округлостями. Высокая, с короткой стрижкой и громким командным голосом. С самого порога резким голосом она приказала:
— Села. Открыла тетрадь. Взяла ручку.
Ослушаться невозможно. А Марат стоит у тетки за спиной и ехидно скалится. Эта новая училка настолько отличалась от рафинированной старушенции, что я беспрекословно подчинилась, с интересом тетку разглядывая.
С ней было тяжело и легко одновременно. Звали ее Марья Петровна, характер у нее был ужасным. Если ты тупил — она орала. Не понимал — она орала. Не сделал как надо — она снова орала, стуча по столу кулаками и размахивая руками перед лицом. Крутая тетка, если честно, и мне она очень понравилась. И знала много. А главное, требовала от меня много, ни разу не дав какого-то послабления.
Алфавит мы выучили за считанные сутки, писать она меня научила за считанные дни и недели. Марья Петровна ненавидела что-то разжевывать и повторять несколько раз, поэтому приходилось быть сосредоточенной и запоминать с первого раза. Иначе на хате начинался такой крик, что даже я, привыкшая ко всему, с опаской шарахалась и предпочитала держаться подальше. Держаться подальше не получалось, так как оркестр Марья Петровна включала исключительно для меня. Зато она не обращалась со мной, как с умственно-отсталой. И нос не зажимала.
— Ты где ее откопал? — полюбопытствовала я у Марата. Уж очень мне в глаза бросался контраст этой женщины и старухи.
— У себя в универе. А что? Тебя что-то не устраивает? — невинно поинтересовался Марат, не скрывая насмешки.
Даже если меня что-то не устраивало, он все равно бы занятия не отменил.
— Нормально. Орет громко.
— Ты тоже не одуванчик, — развел руками чечен.
Очень скоро мы начали читать. Марья Петровна с самого начала заставляла меня читать взрослые книги, хотя Оксана притащила много сказок, книг с картинками и прочей лабуды. Их я тоже читала, но моя училка говорила, что это все несерьезно и так я никогда ничему не научусь. Как потом я узнала от Марата, Петровна преподавала даже в Сорбонне.
Она стала третьим человеком, с которым я могла общаться в то время. Марья Петровна не была такой нежной, воздушной и милой, как Оксана, и не была такой ублюдочной, как Марат. Она занимала нишу между теми двумя, сочетая в себе житейскую мудрость и приспособленность, а также недюжинный ум и хорошее воспитание. И когда в моей жизни появился третий человек, я увидела вторую маску моего тюремщика.
Марат общался с женщиной с почтением, но не подобострастием. Он никогда около нее не плясал, не юлил и не заискивал, но выказывал ей уважение. Он мог и умел с ней общаться, задавал правильные вопросы, которые Марья Петровна хотела услышать. А хотела она услышать такие вопросы, которые показывали, что собеседник внимательно ее слушает и слышит то, что она хочет донести. Когда Марат что-то спрашивал, Марья Петровна одобрительно щелкала языком и кивала головой. В принципе, ничего нового — чечен вел себя так, как от него ожидали. Суть в том, что он умел эти ожидания полностью оправдывать. С точностью до деталей.
Со мной же она держалась строго, но не заставляла перед ней заискивать. И не заставляла меня переделываться и изображать что-то. Я могла говорить с ней свободно, так, как думаю, и теми словами, какими хочу говорить. Я могла не подбирать выражения. До матюков, конечно, скатываться было нельзя, но весь "мой жаргон", как говорил Марат, она выносила довольно спокойно и меня понимала. Но нрав у нее был крут, конечно.
Как-то раз она сделала мне замечание из-за того, что в тетради не расчерчены поля.
— Поля нужны, чтобы ты оставляла на них пометки, — бескомпромиссно заявила она, тыча пальцем в белый лист. — Мы с тобой говорим не только на тему урока. Это нормально, когда идет отвлечение от темы.
Я покивала и пропустила ее слова мимо ушей. На следующее занятие, конечно, никакие поля не появились.
Марья Петровна начала банально орать. Вскочила из-за стола и заметалась по комнате, понося меня последними словами и брызжа слюной. На шум пришел Марат.
— Что случилось? — он обеспокоенно наблюдал за теткой, подлетевшей к письменному столу и открывающей все ящики. — Саша что-то сделала?
— НЕ сделала! — рявкнула Марья Петровна, и пышная грудь под шифоновой блузкой заходила ходуном. — Где линейка?
— Какая?
— Любая!
Марат сузил глаза, на меня посмотрел, но мне было не до него. Больше всего в данный момент меня волновала Петровна, изрыгающая проклятья в мой адрес. Наконец, Марат притащил узкую металлическую линейку, и училка резко выдернула ту из его рук. Перехватив красную ручку как оружие, она угрожающе помахала ею у меня перед лицом, а потом, приложив линейку к листу, решительно провела непрерывную линию. Еще раз и еще. Да так, что разорвала тонкий лист. И еще три.
