Игра со смертью

Я не взял тогда Викки. Хотя умирал от желания войти в неё тут же. Сходил с ума от потребности оказаться внутри, там, где так тесно она обхватывала мои пальцы и язык, и заставить её охрипнуть от криков удовольствия. Но я не сделал этого. Только подождал, чтобы она пришла в себя, поглаживая её волосы, чтобы после отправить домой. Тогда мне были присущи чертовые рыцарские замашки. Влюбленные превращаются в долбанных идиотов, и я был идиотом. Помешанным на ней, повернутым психом. Я не хотел, чтобы наш первый раз произошёл в полуразрушенном сарае, насквозь пропахшем запахами плесени, в котором меня привязали на сутки в наказание. Я тогда и представить не мог, что бывают места и похуже этого. Но моя девочка сумела пробраться и туда. Я понятия не имел, как она попала ко мне. Гнал Викки домой. Был зол на неё. И на себя. За глупые иллюзии, что питал на протяжении столь долгого времени. Иллюзии, которые она разбила незадолго до этого.

Во время очередной прогулки ночью я вдруг услышал её звонкий смех и низкий мужской голос, вторящий ему. И этот голос не принадлежал Эйбелю, он был мне незнаком. Я дёрнулся в ту сторону, откуда доносились звуки, но прихвостень Доктора не пустил, крепко удерживая за цепь. А после я услышал негромкий вскрик своей девочки, и напрочь отказали все тормоза. Я рванул к ней, краем сознания понимая, что оборвал поводок, и что надсмотрщик уже вызывает себе подмогу, но мне было наплевать. Я знал, что моей девочке что-то угрожает, и сейчас меня не смогла бы остановить даже пуля, выпущенная в сердце. Я бежал в полумраке огромного парка, перепрыгивая через скамейки, попросту проламываясь через ухоженные кусты и деревья для того, чтобы увидеть, как МОЯ девочка смеется в объятиях какого-то вампира. И то, как сильно прижимал этот урод к себе Викторию, не оставляло никаких сомнений в том, какие между ними отношения.

Они оба повернули головы в мою сторону. Парень нахмурился, а Викки поспешно сбросила с себя его руки и двинулась ко мне.

— Постой, Виктория! — мужчина схватил её за локоть, останавливая, но Викки лишь поджала губы, пытаясь высвободиться. — Это же один из этих..., — он брезгливо поморщился, — не стоит приближаться к нему.

На миг показалось, что глаза девушки полыхнули огнём в ответ на эти слова. Она бросила на него уничтожающий взгляд, но не ответила. Повернулась ко мне:

— Рино, послушай... — я покачал головой, не желая слышать очередную ложь, что с Арманом, а это несомненно был он, их связывает дружба. Сейчас у меня сводило скулы от желания вцепиться в этого подонка, так по— хозяйски удерживающего Викки. Засунуть руку в его брюхо и руками вывернуть кишки, а после смотреть, как он корчится в предсмертных муках, валяясь на ухоженном газоне Доктора. Однако я не успел сделать и шага, когда почувствовал, как сразу в нескольких местах закололо острой болью, а уже через несколько мгновений свалился в непроглядный мрак.

Нет смысла говорить о том, что меня наказали за побег. И наказание это было особенно болезненным именно потому, что "проклятый выродок угрожал жизни дочери Хозяина и её гостю". Меня не избивали плетьми, мне не вырезали органы, меня не прижигали вербой. В глазах Доктора не было ни злости, ни ненависти, ни страха за жизнь дочери. Абсолютно равнодушным, бесцветным голосом он приказал содрать с меня всю кожу и подвесить на столбе. На улице, в удаленном от глаз месте. Благо, размеры его поместья это позволяли. Я почти не кричал, пока огромные стражники методично снимали с меня кожу, а после, как мешок с дерьмом, волокли по грязной земле до чёртового столба. Хотя, как именно меня привязывали, я не помнил, так как потерял сознание от адской боли ещё по дороге.

А когда пришёл в себя, уже валялся в затхлом, пропахшем потом и мочой сарае. Не знаю, сколько я там пробыл. Викки, появившаяся в тот же день вечером, утверждала, что около двух недель. Ровно столько я приходил в себя, восстанавливался. Эти суки давали мне минимум крови, необходимый для поддержания жизни в теле и медленного восстановления.

А потом были её чистые хрустальные слёзы и заверения шёпотом в любви. Клятвы о том, что Арман для неё всего лишь друг, и что она всё еще принадлежит мне. А в тот раз она всего лишь споткнулась и подвернула ногу, а Рассони её поддержал. Жаркое дыхание у виска и не менее горячие прикосновения. И у меня сорвало крышу. Я поверил ей. Я безумно хотел верить хоть кому-то.

И когда она ушла, я, как самый последний идиот, чувствовал себя безмерно счастливым. Ещё бы. Моя любимая девочка только что клялась в вечной любви, она подарила мне свой первый оргазм. Лживая тварь, зависимость от которой поглотила мой разум подобно раковой опухоли.

Но в то время я ещё верил в искренность женщин. Я сходил с ума от той любви, что жила во мне, разрастаясь всё больше, давая силы для жизни. Любви к Викки. К дочери моего заклятого врага. Я подыхал, если не видел её хотя бы день. Я умирал от дикой страсти и в то же время от щемящей душу нежности. Я дышал ею. Я жил воспоминаниями о наших встречах.

Глава 9

Я открыл дверь в комнату и поморщился от запаха, которым, кажется, пропитались даже стены белой спальни. Запах отчаяния и безысходности.

Викки лежала на кровати. Настолько ослабленная, что, казалось, будто она спит. Её дыхание было еле уловимым. Сердце билось. Но медленно. Как же медленно оно стучало. Где-то внутри что-то сжалось при взгляде на маленькую бледную фигурку. Когда-то я мог разодрать каждого, кто посмел бы ее обидеть...Ложь. Не когда-то. Я и сейчас готов убить за нее. Она моя. Казнить имею право только я, и никто другой не смеет ни прикасаться, ни даже смотреть.

Подошёл к кровати и опустился на корточки возле Викки. Её лицо побледнело и осунулось. Глаза закрыты, и под глазами появились синяки. По моему приказу её не кормили уже двое суток. А для слабой женщины, которая итак голодала последние недели, эти двое суток приравнивались к неделе мучений от жажды.

Провёл кончиками пальцев по ее щеке, выругался, когда понял, что холодная кожа по-прежнему невероятно нежная на ощупь. Когда-то я лишь мечтал ощутить, какой бы была она, сними я эти проклятые перчатки и прикоснись к ней. А теперь я мог делать что угодно с Викторией. А мне, как и раньше, хотелось только одного.

* * *

Я впала в некое беспамятство. Это была привычка с детства — отключать себя, когда внешние факторы пугают или я чувствую страх, дискомфорт. Да, мне было страшно. Не за себя. Страшно, что в моих воспоминаниях Рино был другим. От голода невыносимо хотелось спать, и я чувствовала, как силы меня покидают. Когда-то отец учил меня справляться с голодом, с жаждой крови, выживать в любых условиях. Это был его личный квест — сделать из меня идеальную. Я умела отключаться, отстранятся от всего и беречь свои ресурсы. И я была уверена, что голод — это не самое страшное, что ждет меня в этих стенах. Это пустяк, это легкая пытка, и умру я совсем не от этого.

Почувствовала прикосновения чьих-то пальцев к щеке и мгновенно вскочила на постели, отшатнулась в сторону, обхватив себя руками.

На секунду увидела в разных глазах Рино странное выражение...как легкое дежа вю, но оно исчезло мгновенно, и теперь меня прожигал тяжелый взгляд мучителя, который решил, что я полностью в его власти.

— Пришел посмотреть, жива ли еще? — хрипло спросила я и закашлялась, в горле пересохло от жажды.

* * *

Усмехнулся. Всё такая же дерзкая, как и раньше. И, как и раньше, меня это забавляло. Иногда игра с добычей доставляет куда большее удовольствие, чем просто её поглощение.

Её волосы были спутаны, и несколько прядей упали на лицо, когда Викки демонстративно отвернулась в сторону.

Безупречно красивая. Даже сейчас. Даже слабая и похудевшая. Каждый взгляд обжигает то злостью, то презрением.

Я ухмыльнулся и засунул руки в карманы. Как же хотелось снова прикоснуться к ней, но не нежно, а как можно грубее. Причинить боль. Чтобы не смела так дерзко и нагло вести себя.

— Мне не нужно смотреть, Викки, я и так знаю, когда и как ты умрёшь.

А ещё я знал, что если с ней что-то случится — я почувствую. Мне казалось, что когда Викки не станет, остановится и моё сердце. Она уже давно стала частью меня. Точнее, ненависть к ней.

— Хотел поинтересоваться, на что ты готовы ради своей никчёмной жизни? Склонил голову набок, когда Викки резко повернулась в мою сторону и прищурилась.

* * *

Рино сунул руки в карманы, он смотрел на меня с презрением, с нескрываемой ненавистью. От этого взгляда по коже пробегали мурашки. Зато искренне. Никакой лжи... как когда-то. Все эмоции честные.

— Ради своей ни на что...

Я пожала плечами и поморщилась, все тело ломило от боли и голода. Увидела, как вспыхнул его взгляд и сжались челюсти. И, вздернув подбородок, сказала:

— Ради своих близких на что угодно. Что именно ты хочешь, Рино? За жизнь моего мужа и моей матери? Они не имеют никакого отношения к твоей войне...

* * *

Снова упоминание об этом её ублюдке. И тут ярость срывается с цепи, распаляя внутренности словно лава, вызывая желание обхватить рукой тонкую шею и сломать простым нажатием пальцев.

— Этого подонка уже ничто не спасёт, Виктория...— у меня к нему свои счёты, девочка. Тварь заплатит мне за каждую ночь, в которой ты раздвигала перед ним ноги. — И потом, только не говори, что тебя интересует судьба твоего мужа-рогоносца. Это даже не смешно, Викки

* * *

— В таком случае нам не о чем договариваться, Рино.

Я отвернулась от него, чувствуя, как меня начинает лихорадить. Я могла бы его просить и умолять, но это именно то, что он ждет, то, чего жаждет. И не факт, что после этого сжалится над матерью и Арманом. Скорее всего, поиздевавшись вдоволь надо мной, он все равно вынесет им приговор. Я не доставлю ему такого удовольствия. Вообще никакого. Кроме моей смерти, если его это обрадует.

* * *

Ярость проникла в сознание и выплеснулась наружу, отравляя все намерения быть с ней хладнокровным.

Схватил Викки за руку и дёрнул вверх, намеренно причиняя боль, улыбнувшись, когда послышался хруст костей. Наверняка, вывихнул ей руку. Девчонка вскрикнула, глаза мгновенно наполнились слезами.

А я... Я почувствовал послевкусие короткого, но, всё же, триумфа. Да, чёрт возьми, я получил хоть и небольшое, но удовольствие от её боли.

Прошипел ей в губы:

— Никогда не смей мне дерзить, дрянь... — встряхнул её. — Запомни раз и навсегда, Викки. Игра идёт по моим правилам... — сжал локоть, засмеявшись, когда она застонала от боли. — Тебе остаётся лишь молча следовать им.

Оттолкнул её на кровать и, резко раздвинув её ноги, встал между ними.

— Если я захочу, я оттрахаю тебя прямо сейчас. Если захочу, я отстегаю тебя кнутом, Викки. Ты здесь никто! И не стоит играть в гордость! — грубо сжал полушарие груди. — У тебя есть возможность облегчить своё пребывание здесь. Мой совет, девочка, — я схватил её за подбородок, вглядываясь в потемневшие от ненависти, смешанной с болью, глаза, — воспользуйся ею.

* * *

Рино дернул меня за руку, и я почувствовала, как заболели кости. Их ломило от распада тканей и нехватки крови. Поморщилась, на глаза навернулись слезы, а от блеска триумфа в его расширенных зрачках заболело и сердце.

Он толкнул меня на кровать, и я беспомощно упала на спину, тело предательски отказывалось мне подчиняться.

Рино навис надо мной. Страшный, не скрывающий своей сущности, монстр. Монстр, которого я когда-то боготворила и любила любым. Каждую вену на его лице, каждый шрам на его теле. Разные глаза. Его жесткие волосы, его запах, низкий голос. Одержимо любила в нем все. А он... он использовал эту любовь.

Внутри поднималась волна злости, ярости. Рино сжал мою грудь, глядя мне в глаза, а я вспомнила иные прикосновения.... сводящие с ума, полные нежности. Игра... сейчас он настоящий и я настоящая. Лучше бы он был настоящим тогда.

— Нет! — отчеканила, глядя на него, не моргая. — Не воспользуюсь ни одной твоей подачкой. Хочешь — убивай. Хочешь — трахай. Мне плевать. Я не боюсь боли.

* * *

Сказала, словно выплюнула мне в лицо, словно ткнула лицом в дерьмо, указывая, насколько унизительно высокородной сучке принимать условия грязного выродка. Замахнулся и улыбнулся, когда в глазах Викки появился испуг.Ударил хлёстко, так, что её голова дёрнулась в сторону, а по щеке побежала слеза. Но она только крепче сжала губы, не отворачиваясь, всё так же прожигая взглядом, наполненным презрением.

Выдернул её с кровати и прижал к себе, опустив руки на ягодицы, сжимая их, зная, что это не только приносит ей физическую боль, но и унижает.

— Слишком гордая, да, Викки? — дёрнул за корсаж платья, разрывая его и откидывая в сторону куски ткани, обнажая молочно-белую грудь в плену чёрного кружева.

Развернул дрянь лицом к зеркалу и одним движением руки избавился от остатков ткани на её коже.

Просунул руку между её ног, прижимая ладонь к нежной плоти и чувствуя, как низ живота обдало жаром. Как начинает твердеть член от её близости. Как наполняется слюной рот, и начинают печь дёсны от желания нагнуть её и грубо отодрать, заставляя выть от боли. А я сатанею только от осознания того, насколько она слаба и беспомощна передо мной. Это возбуждает не слабее любого афродизиака.

— Ну же, детка, мне всё таки трахнуть тебя?

* * *

Это была не просто пощечина, а именно жестокий удар, по щекам покатились слезы боли.... нет, не физической. Физически я прошла через такой ад, который мало кому снился из смертных и бессмертных, а морально... морально меня еще можно было убивать. Бесконечно долго. И он уже начал на живую вскрывать мои раны на душе. Одну за другой. Скоро я начну истекать кровью изнутри.

Рино рывком прижал меня к себе, и сердце забилось в горле, заставляя проклятое тело все равно реагировать на прикосновения. ЕГО прикосновения. Как когда-то. Как всегда.

Он рванул на мне корсаж и толкнул к зеркалу, развернув спиной к себе, содрал остатки платья, заставляя трястись на слабых ногах. Обнаженной кожи коснулась прохлада. Как же я презирала себя в этот момент, потому что какая-то часть меня реагировала совсем иначе. Какая-то часть меня помнила, как это — принадлежать ему и орать от наслаждения в его руках. И именно эту память я презирала. Забыть. Я мечтала и молилась о забвении каждый проклятый день своей бессмертной жизни.

— Мне все равно. Можешь трахать бесчувственную, безразличную куклу, Рино, — посмотрела на него через зеркало, — но я лучше бы сдохла, чем доставила тебе даже такое удовольствие.

18

* * *

г

— Прошу...Рино...— То ли полу-стон, то ли полу-вздох, от которого сердце начинает колотиться ещё быстрее, от которого начинают дрожать руки. — Я не могу...— Всхлипнула, прижимаясь сильнее, раскачиваясь бёдрами на моей руке... насаживаясь на мои пальцы.

— Сейчас...прошу...любимый... -протяжный стон и громкий вскрик.

Крик оргазма, который я ловлю своими губами, лихорадочно лаская её тело, укладывая мою девочку на грязный пол, заваленный тряпками и хламом, сходя с ума, когда она судорожно сжимает мои пальцы, сокращаясь и извиваясь в моих объятиях. Звон моей цепи, которой я наглухо прикован к решетке под потолком, вакханалия кровавой бойни за стенами, вопли ошалелых зрителей, оглушительная музыка...а у меня своя — ее вздохи и стоны. И мы ничего не слышим, кроме бешеного биения сердец и адреналина страсти в крови.