Быстрее империй (Тихоокеанская сага-2)

— Поднимем, — пообещал Комков и бросил строгий взгляд на Варзугина.

— Хорошо. Теперь, что касается праздника. Местные туземцы обещались быть сами и согласились передать приглашение соседям. Я думаю устроить хорошую попойку, но так чтобы наши меньше пили, а больше угощали. А дюжину-две человек и вовсе лучше трезвыми оставить. На всякий случай. Это понятно?

Я окинул взглядом собрание. Получил в ответ понимающие взгляды.

— Хорошо. Потом устроим состязания. Вот их подготовку я и хотел поручить Тропинину. Куда он делся?

Товарищи переглянулись. Что-то в их лицах заставило меня насторожиться.

— Устал он, — ответил за всех Комков. — Умаялся.

— Ладно. Теперь на счет кораблей. Поставим их посреди гавани. Борт к борту. Здесь волнения нет, не перетрут друг друга.

Я посмотрел на Окунева, на Яшку. Оба кивнули.

— Пару фальконетов оставим на кораблях. И еще людей трезвых с дюжину.

— Да где столько взять, если бражничать будем? — не столько спросил сколько посетовал Комков.

— Добровольцев покличь, — сказал я и услышав со всех сторон смешки добавил. — Не найдешь добровольцев, пусть соломинки тянут.

* * *

Тропинин явился на корабль поздно ночью. Фонарь под глазом не мог помочь ему пробираться по палубе в темноте. По крайней мере Лёшка дважды споткнулся прежде чем добрался до казёнки.

Судя по всему, кто-то из парней наехал на него, пока тот остался без протекции. Но пояснять что-либо Лёшка отказался. Один из парадоксов русской культуры. Даже самые верноподданнические граждане считают донос властям чем-то постыдным и в этом вопросе склоняются к уголовной морали.

— Не хочешь, не говори, — пожал я плечами. — Но мне будет нужна твоя помощь. Через неделю потлач и я хотел бы серьёзно к нему подготовиться. Конкретно на тебя хотел возложить подготовку спортивной программы.

Лёшка пробурчал что-то о тяжёлом деньке и, оставив меня без ответа, завалился спать.

На кону стояло слишком многое, и отступать я не собирался. Дал товарищу поспать часов шесть (сам я в это время занимался другими делами), а потом принялся хрустеть над его ухом голландской меленкой. Хруст зёрен и запах свежесмолотого кофе, как я давно убедился, являлся превосходной заменой будильнику.

— Вернёмся к нашим баранам, — произнёс я, протягивая Тропинину чашку.

— Да они меня и слушать не будут, — буркнул он, тронув синяк. — Нашёл, кому поручить.

Но с кровати поднялся и перебрался за маленький столик.

— Прикажу, заслушаются, — пообещал я. — Тем более все спортсмены будут освобождены от прочих работ. Всё лучше тренироваться, чем камни да брёвна ворочать. А поручить организацию больше некому. Кроме тебя никто не понимает основной сути спорта.

— И какова же она, основная суть спорта? — спросил Лёшка, отхлебнув кофе. — Выше, быстрее, дальше?

— Быстрее, выше, сильнее, — поправил я. — Нет я имею в виду другое. Для местных любое состязание не более чем развлечение. А в наше с тобой время спорт стал опиумом для народа и политическим инструментом. Да что тебе объяснять, сам знаешь: гораздо проще чувствовать себя патриотом с бутылкой пива перед телевизором во время футбольного матча, когда из всех мышц напрягаются только сфинктеры. А у нас тут политика высшего разбора! И по выступлению сборной, аборигены станут судить о наших возможностях, в том числе и о военном потенциале.

— Согласен, — кивнул Лёшка, потирая виски. — Но что если выиграют они?

— Вот! В этом и суть! Вводить их в искушение призраком лёгкой победы неблагоразумно, а потому среди состязаний, помимо всякой веселухи, вроде перетягивания каната, должны быть такие дисциплины, в которых наши парни имеют явное преимущество. Например, стрельба из мушкетов или что-то вроде того. В общем, давай, работай! Порасспрашивай народ, выясни, кто что умеет, и действуй!

* * *

Я и сам решил блеснуть перед обществом умением и ловкостью, вот только задумался, какую бы из дисциплин выбрать? Лёгкая атлетика предоставляла богатый выбор, но эллинов, когда они изобретали Олимпиаду, мало заботили вкусы американских индейцев. Диск и молот отпадали за отсутствием адекватных местных аналогов. Бег индейцы могли воспринять превратно. Мол, хорошо бегает тот, кто хорошо драпает. Лишь бросание копья считалось популярным на обоих берегах океана, но снаряд, каким пользовались дикари, оказался слишком тяжёл и неудобен, да и бросать его следовало в мишень, то есть на точность, а не на дальность. Тут был риск дать маху, а я хотел утереть соперникам нос чистой победой.

В конце концов, я остановился на прыжках в длину. Не самая любимая из моих дисциплин, однако, весьма эффектная. Пять метров я мог взять без особых тренировок, после лёгкой разминки. Тело ещё помнило технику, хотя отсутствие подходящей обуви и нормальной дорожки заставило перестраховаться и сократить дальность метров до четырёх с половиной. Как раз столько, чтобы прыгнуть наверняка, но исключить случайную победу кого-то ещё, кто не знаком с техникой.

В классическую дисциплину пришлось ввести кое-какие новшества. Прыгать по опилкам или по пашне было бы не слишком зрелищно. Вместе с Чижом и Тропининым мы нашли клочок свободной от камней земли, отрыли квадратную яму небольшой глубины и залили её водой. Теперь всё выглядело просто — тот, кто не допрыгнет до края, упадёт в грязь. Кто заступит, свалится туда же. Очень наглядно и никаких споров с судьями.

* * *

Похоже, старый воин, которого мы повстречали на пути к гавани, правильно понял мои примитивные знаки. Люди всанек добавили ажиотажа. Слухи распространялись быстро и за считанные дни успели перескочить на материк. К нам зачастили делегаты не только от островных племён, пожаловали и гости с той стороны пролива. Голова вспухла от имён и названий. Нучанулт, квакиутли, салаши. Одно из племён, а возможно родов называлось пентлач, и я предположил, что имя праздника, возможно, происходит именно от него. Или напротив племя прозвали так за особую любовь к действу.

Антропологам и этнографам ещё предстояло разложить названия по полочкам, а пока мы не могли определить наверняка, относится ли таковое к племени или к роду, к отдельному селению или к семье.

— Маскуим, язык свой, — бормотал Анчо, пытаясь классифицировать аборигенов. — Означает, как я понял, поедающие траву. Тот мужик, объясняя, сорвал пук травы, засунул в рот и глазёнки эдак закатил, будто нравится ему такая жратва. Скуомиш, язык свой. Что сие означает, не ведаю. И те и другие прибыли с того берега пролива. Говорят о большой реке, рядом с которой живут. Стольной та река прозывается или как-то так.

Приглашение на пирушку, которое Мухоморщик повторял как заклинание при каждом контакте, стало прекрасным средством умиротворения. Аборигены даже если и вынашивали какие-то планы по изгнанию чужаков, решили подождать обещанной пьянки. Тем самым они допустили серьёзную оплошность — ведь нам, европейцам, дай только ступить на землю, потом и клещами не оторвёшь. Разве что это будут другие европейцы.

Анчо одаривал гостей всякими мелочами, и неизменно повторял приглашение, лишь загибая по пальцу в день. Шесть, пять, четыре, три, два, один.

* * *

Пляски индейцев чем-то походили на комиксы и китайский театр одновременно, особенно если его подсвечивать стробоскопом. Мифологические сюжеты, сменялись промысловыми и бытовыми сценками. Маски имели хитрые потайные механизмы, и время от времени меняли сущность. Движение их черт выглядело не хуже, чем в японских мультиках, а выразительность казалась куда богаче.

С нашей стороны в плясках приняли участие коряки и чукчи. Они достали из мешков праздничные костюмы, сложные головные уборы и, хотя обходились без хитрых масок, не ударили в грязь лицом. Великий океан, разделяющий Азию и Америку, не помешал пониманию. Ворон оказался почитаем на обоих его берегах.

Одновременно с танцами началась пьянка. Мы поступились принципами и выставили бочки с лучшим пойлом. Индейцы вперемешку со зверобоями кучковались вокруг костров, а вождей пригласили к моему столу. Его роль выполнял французский гобелен восемнадцатого века, небрежно брошенный на траву. Да, в восемнадцатом веке мы могли позволить себе такую роскошь. Приглашённые расселись по его краю — галерея костюмов, головных уборов, украшений — ходячий этнографический музей. На меня обрушилось многоголосие местных диалектов, но я не смог запомнить даже отдельные имена, свалив это дело на Мухоморщика.

Поначалу мы обходились полусотней тлинкитских слов, известных нашему престарелому новобранцу с Кадьяка и несколькими фразами на различных языках, выученными Анчо за предшествующую неделю.

Я объявил вождям, что пришёл сюда торговать. И готов поставлять железные и медные вещи, бисер и ткани, а ближайшим союзникам и превосходное оружие, способное бить на сотню шагов зверя и человека. Меня же интересует пушнина и калги, то есть невольники. Калги даже в первую очередь.

Среди индейцев побережья рабовладение имело большее распространение, чем на Алеутских островах и служило одной из мер общественного положения хозяина, а потому к моим словам вожди отнеслись с пониманием.

— Могущественный вождь должен иметь много рабов, — примерно так выражалось общее мнение.

— Могущественный вождь должен иметь много друзей, — примерно так ответил я вождям.

Уму непостижимо, но к середине вечеринки, Анчо вполне сносно болтал на нескольких диалектах со стариками. По крайней мере, те похохатывали в ответ на его шутки, а когда он рассказывал какую-нибудь историю или легенду, слушали с напряжением на лицах. Тему разговора Мухоморщик подобрал не без умысла. После его рассказов о Вороне и нескольких приукрашенных историй о вызволении из плена коряков, о покорении островов, вожди поглядывали на меня с почтением, а любую промашку воспринимали теперь как должное. Ворон не обязан придерживаться этикета людей.

Я мысленно снял перед Мухоморщиком шляпу. Он вполне отрабатывал хлеб. Весь тот хлеб, который я поставил когда-то пленным корякам. Возможно, Анчо сделал для налаживания контакта с индейцами больше, чем все потуги с праздником и Олимпиадой.

Алкоголь на всех действовал по-разному. Одни становились агрессивнее, другие впадали в прострацию. Меня тянуло на философию, а Лешку на великую политику и произнесение речей.

Когда один из молодых вождей всанек произнес довольно резкую фразу в наш адрес, а несколько товарищей его поддержали одобрительными выкриками, Лёшка неожиданно взял слово и прогнал какую-то пургу в духе Фенимора Купера. "Может быть, воины всанек засиделись возле костров, и дым разъел им глаза? Разве они увидели на нас платья и приняли за женщин, раз решили, что мы испугаемся пустых угроз?". Он морозил ещё что-то о вигвамах, томагавках, огненной воде и трубках мира, а Анчо всё добросовестно переводил. Индейцы были обескуражены таким красноречием, но сути, похоже, не уловили. Может и хорошо, а то могли бы обидеться и всерьёз.

* * *

После двухдневных состязаний ансамблей песен и плясок, попоек и бесед, началась спортивная часть программы. За неделю подготовки Тропинин сколотил неплохую команду. Зверобои поначалу нехотя, больше повинуясь мне и Комкову приняли участие в состязаниях. Но очень быстро вошли в азарт. А вот наши туземцы сразу уловили суть и лицом в грязь не ударили.

На счет бега я ошибся. Он оказался достаточно популярен у индейцев и ничуть не ассоциировался с бегством от противника или опасности. Тропиин, стремясь вызвать командный дух и патриотические чувства болельщиков, предложил эстафету. Поскольку стадиона как такового не было, парням пришлось бегать до отмеченного вымпелом дерева и, обогнув его, возвращаться назад.

Командные состязания действительно вызывали ажиотаж., перетягивание каната имело даже больший успех, чем эстафета.

— Жаль, мяча нет, — посетовал Лёшка. — Мы бы на футбол их подсадили. Верное дело.

Тут я согласился с соплеменником и даже начал прикидывать, где бы раздобыть мяч или хотя бы хорошего кожевенника, которому можно растолковать идею. Затем мне пришла мысль о биатлоне и я переключился на размышления о том, как модифицировать его под дульнозарядные ружья. Но и без футбола с биатлоном вышло неплохо.

Наши парни, в основном коряки и чукчи, взяли почти половину "золота" и сверх того зверобои каждый вечер побеждали индейцев в попойках. Сибиряки легко перепивали неопытных диких бражников. К ночи возле костров валялись пьяные аборигены, через которых приходилось переступать, пробираясь к лодке. Правда, утром все они до одного поднимались, как ни в чём не бывало — знакомство с похмельем пока миновало детей природы.

На призы я средств не пожалел. Победители уходили с отрезами сукна, железными ножами, бусами. Своих я сверх того награждал деньгами. После заплыва байдарок, в котором победили алеуты, и каноэ, где верх взяли нутка, настал мой черед.

Собственный выход я обставил театрально. Пригласил вождей пройтись, а возле ямы, как бы случайно остановился и завёл вроде бы не имеющий отношения к делу разговор о лидерах, которые должны показывать пример своим людям. Высокопоставленная тусовка привлекла всеобщее внимание, тем более, что обозначенная вешками яма уже давно вызывала интерес. С разных концов поляны подтянулись индейцы и зверобои.

Аборигены с первого дня косились на наши мушкеты, а после показательных стрельб и состязаний на меткость многие захотели заполучить такую игрушку себе. Ружьё я и повесил на жердь в качестве приза.

— Воин, который перепрыгнет яму без чье-либо помощи, без шеста, или других приспособлений, сможет назвать это ружьё своим.

Чиж с несколькими помощниками подлил в яму воды, а Анчо тем временем перевёл вызов на несколько языков. Новость быстро разошлась по поляне и через четверть часа возле нас собрались почти все. Некоторые подходили к яме и прикидывали. Задавали уточняющие вопросы. Опытные воины качал головами и отступались. Молодёжь собиралась пытать удачу.

В целом вышло довольно весело. Индейцы разбегались или прыгали с места, но неизменно оказывались в яме и барахтались в жидкой грязи, разбрызгивая её во все стороны. Самые любопытные зрители принимали на себя грязевой удар и вскоре уже мало отличались от неудачников. Однако и те и другие выглядели весьма довольными.

— Было бы куда веселее, если бы яму наполняла не вода, а фекалии, — заметил на это Лёшка.

Сам он прыгнуть не решился. Из русских вообще никто не попытался взять приз. А туземцы расплатились полудюжиной подвёрнутых ног и массой ушибов. Перепрыгнуть благополучно яму так никому и не удалось.

Тут я вновь вышел на сцену. Скинув накидку, сделал несколько упражнений разминки, почистил ногой зону отталкивания — не хотелось бы чтобы случайная шишка испортила мне всю обедню. Я отступил на несколько шагов и дождался, пока вокруг установится тишина. Тогда коротко разбежался и перемахнул яму.

Надо сказать, что я оказался в нескольких миллиметрах от поражения. Пятки больно ударили в кромку ямы и только инерция вытащила меня вперед.

— Вот так, — сказал я.

Едва сдерживаясь, чтобы не выругаться от боли я снял призовое ружьё со столба.