Больше чем враги

— Я уже позабыла о недоразумении, сэр, — холодно сказала я.

А про себя мстительно подумала: "Но вот Марк о нем вряд ли позабыл!" Ничего не подозревающий о моих мыслях Андерс заметно повеселел.

— Я рад, что мы поняли друг друга, Тиали. В самом деле, вы ведь не верите, будто я желал вам зла?

— Нет, сэр, — все-таки не выдержала я. — Для меня очевидно, что вы просто желали.

Андерс попытался притвориться смущенным. Пожалуй, с тем же успехом Красотка могла выдавать себя за невинную девицу — им не поверил бы и слепой глупец.

— Вы очень красивая женщина, Тиали. Поэтому я немного, кхм, увлекся. Потерял голову, да. Но уверяю вас, я не сделал бы вам ничего дурного.

От продолжения этого тягостного разговора меня избавило весьма своевременное возвращение Дока. Андерс поприветствовал его с напускной радостью и спешно ретировался.

— Что ему здесь понадобилось? — проводив начальника взглядом, спросил Док.

Я невесело хмыкнула.

— Полагаю, вы и сами можете догадаться. Ему нужна была я.

Коробка, которую Док как раз вытащил из объемной сумки, упала на пол. Упаковки с бинтами и ватой разлетелись во все стороны. Питерс ошарашенно посмотрел на меня.

— Вот демоны! — выругался он. — Скажи, он... он не...

Грубоватая прямота Дока на сей раз отказала ему. Он с тревогой всматривался в мое лицо и напряженно ожидал ответа.

— Не успел, — успокоила его я. — Весьма вовремя приехал Марк, словно сказочный рыцарь, спасающий принцессу от чудовища.

— Спасибо всем богам, — выдохнул Док и полез в сумку за следующей коробкой. — А я вот тебе пирожные купил, со сливками и с ягодами.

Я нагнулась и собрала с пола валяющиеся там упаковки.

— Это вы меня сейчас так утешаете, Док?

— Да не умею я утешать, — раздраженно отозвался он. — Сама понимаешь, на моих пациенток и прикрикнуть иной раз требуется. А вот утешитель из меня паршивый.

Я подошла к нему и крепко обняла.

— Вы самый лучший, правда-правда, Док. Благодаря вам я не утратила веру в существование хороших людей. Вы не даете отчаяться не только мне, но и остальным заключенным. Да вам памятник ставить нужно!

— Ну хватит, — смущенно сказал Питерс. — Ставь лучше чайник. Зря я, что ли, эти пирожные тащил?

— А зачем Марк хотел вас видеть? — спросила я, отвернувшись к спиртовке.

Мне очень хотелось задать вопрос как бы невзначай, между делом, но ничего не получилось. Правда, на сей раз очередной сверток Док не уронил, а просто отложил в сторону. И когда я вновь повернулась к нему, заинтригованная его молчанием, то заметила, что он очень внимательно рассматривает меня.

— Это он рассказал тебе? — наконец спросил Питерс. — И ничего не сказал о цели нашей встречи? Он хотел поговорить о тебе, Дамочка. Господина Грена весьма беспокоит твое здоровье.

Мне показалось, будто Док о чем-то умалчивает. Но мои расспросы толком никаких результатов не принесли. Док сказал только, что встреча с Марком продлилась недолго, а о настоящей ее цели предоставил мне догадываться самостоятельно.

Вернувшись в барак, я обнаружила у своей койки доверху набитую сумку — передачу от Марка. Берта и Нетка сторожевыми собаками сидели неподалеку и бдительно следили, чтобы никто не пытался незаметно стащить хоть кусочек из принесенных вкусностей. И Мышка, что удивительно, тоже крутилась рядом. Увидев меня, она сделала едва заметный жест, который я истолковала как "пойдем поговорим".

— Разберите сумку, а я пока покурю, — предложила я Берте и Нетке и пошла к выходу.

Мышка оказалась на улице еще раньше меня, так что я поняла ее правильно. Курить абсолютно не хотелось, но я сделала одну затяжку для вида, а потом смотрела, как тлеет в моих пальцах сигарета.

— Красотке здорово досталось, — с некоторым злорадством сказала Мышка. — Когда сумку принесли, она тут же сорвалась с места и побежала к административному зданию. А пока возвращалась, упала несколько раз. Во всяком случае, подбитый глаз и сломанный нос она объяснила именно так.

Оказывается, вот на ком выместил злость Андерс. Конечно, его никак не могло обрадовать появление наушницы с докладом о передаче, но подобное поведение все же больше было свойственно Лютому, чем начальнику лагеря. Прежде я ни разу не слышала о том, чтобы он избивал заключенных.

— Ей сейчас несладко придется, — продолжала Мышка без тени сожаления. — Брюнетке удалось втереться в приятельницы к Линде, а наша тихоня Красотку недолюбливает.

— Оно и неудивительно, — пробормотала я. — Красотка должна была понимать, что она не единственная в бараке любительница бегать с докладами. Думаю, нашлось немало желающих сообщить Линде о том, кто распускает о ней грязные слухи.

Я аккуратно затушила почти дотлевшую сигарету и выбросила ее в ящик с песком. Мышка, которая так и вертела свою в руках, не поджигая, сунула ее обратно в пачку.

— Не буду Неткино добро переводить, — хмуро пояснила она мне. — Ладно, пора возвращаться.

В бараке я первым делом отыскала взглядом Красотку. Блондинка не участвовала в дележке передачи, а лежала на своей койке отвернувшись лицом к стене. Меня на мгновение кольнула жалость, но я подавила в себе неуместное чувство. Ведь во всех своих бедах Красотка была виновата сама.

— Дамочка, ты только посмотри, что здесь есть! — возбужденно проверещала Нетка, демонстрируя мне яркие упаковки. — Мы никому ничего не раздавали, ждали тебя.

Но я чувствовала только безмерную усталость. События прошедшего дня совершенно вымотали меня. Голова гудела, глаза сами собой слипались.

— Разбирайтесь сами, — тихо произнесла я. — И не трогайте меня.

Берта и Нетка уставились на меня с одинаково изумленными лицами. Я стянула с себя одежду и обувь, облачилась в длинную рубаху и залезла под тощее одеяло. На сей раз ни свет, ни шум не помещали мне. Я уснула почти мгновенно.

Но проснулась столь разбитой, словно и вовсе не спала. Глаза горели и чесались, голова раскалывалась от боли, в горле пересохло. С трудом натянув на себя робу, я поплелась умываться. Стоя в очереди к кранам, из которых тонкой струйкой текла ледяная рыжеватая вода, я услышала разговор охранников. Оказывается, Андерс остался ночевать в административном здании, чем привел в недоумение Лютого и его подчиненных. Ранее подобной привычки за ним не наблюдалось.

Умылась я с трудом и, стуча зубами, пошла собираться на построение.

— Дамочка, на тебе лица нет, — обеспокоенно произнесла Мышка. — Тебе бы в лазарет.

— Туда я сегодня попаду в любом случае, — неловко отшутилась я.

Построение и завтрак прошли будто в тумане. Я с трудом запихнула в себя пару ложек жидкой пресной каши и запила их чаем, слабым настолько, что жидкость в кружке имела светло-желтый цвет. И с трудом передвигая ноги отправилась в лазарет. Но не успела я отойти от столовой, как перед глазами все поплыло, завращались с бешеной скоростью радужные круги, а ноги внезапно подкосились. Я попробовала ухватиться за стену, но только скользнула по ней рукой.

Дальнейшее вспоминалось урывками: чьи-то крики, белый потолок палаты, обеспокоенное лицо Дока, льющееся в рот горькое питье. А затем наступила темнота. И тишина.

Я медленно брела по пустыне. Нещадно палило солнце, горячий сухой ветер обжигал лицо, ноги вязли в раскаленном песке. Где-то рядом слышался мерзкий смех Андерса. Плакала Мышка, тонко, надрывно. Я хотела спросить, что с ней случилось, но из пересохшего рта вырвалось только невнятное сипение.

— Тише, тише, — произнес знакомый голос, чьего обладателя я так и не смогла вспомнить.

На лоб мне легло нечто прохладное, в горло полилась вода. Я жадно глотала, захлебывалась, отплевывалась.

— Поаккуратнее, — донесся до меня голос Дока. — Вы ведь не хотите, чтобы она действительно умерла?

Я еще успела удивиться — откуда Док взялся в пустыне? — но тут черное беспамятство вновь затянуло меня.

Потом была комната, странная, незнакомая. Потолок с лепниной, мягкая постель. И встревоженное лицо Марка, склонившегося надо мной.

— Понятно, я снова брежу, — пробормотала я и вновь закрыла глаза.

Но Марк оказался слишком настойчив и надоедлив для видения.

— Нет, Тиа, не спи. Вот, попей. Молодец, хорошая девочка. А сейчас я помогу тебе сесть и распоряжусь принести чего-нибудь перекусить.

Постепенно я осознала, что не сплю и не брежу. Я действительно находилась в хорошо обставленной уютной незнакомой комнате, а у моей кровати сидел Марк Грен. И все было бы просто замечательно, не помни я, что перед тем, как потерять сознание, находилась в лагере. А подобного помещения в лагере, скорее всего, не было. В административном здании мне доводилось бывать нечасто, но я сильно сомневалась, чтобы там можно было обнаружить просторную светлую спальню с поистине огромной кроватью.

— Марк, где я? И как я здесь оказалась?

Марк выглядел немного смущенным.

— Ты у меня дома, Тиа. Точнее, в одном из моих домов. А еще точнее — я купил этот дом всего две недели назад. Причем не на свое имя.

— И решил похитить меня из лагеря! Так вот зачем ты встречался с Доком! — догадалась я. — Он что-то подмешал в пирожные?

— Прости, Тиа, но я решил, что это наилучший выход. Официально ты сейчас находишься в госпитале для тяжелобольных. Состояние твое критическое, посетителей к тебе не допускают. Док — разумный человек, он понял мои доводы. Единственное, в чем я виноват, так это в том, что не предупредил тебя. Питерс, кстати, настаивал на посвящении тебя в наш план. Но я боялся, что ты сможешь выдать себя.

Я хотела возмутиться, но Марк не дал мне сказать ни слова.

— Нам многое нужно рассказать друг другу, Тиа. Но не сейчас. Пока ты слишком слаба для серьезных разговоров. Тебе нужно поесть и отдохнуть.

И он дернул за висевший у кровати шнур, вызывая прислугу. Спустя всего несколько мгновений в дверь постучали, словно служанка стояла совсем рядом и дожидалась, пока зазвенит колокольчик. Крепкая седовласая женщина принесла поднос с едой.

— Поешь и отдохни, Тиа, — повторил Марк. — Я загляну к тебе перед сном.

До вечера я успела пообедать бульоном с крохотными, на один укус, пирожками, понежиться в горячей пенной ванне, обследовать выделенную мне комнату и обнаружить, что Марк купил мне целый ворох новой одежды, из которой далеко не все вещи подошли мне по размеру. Вместо ужина я попросила принести чай и шоколадные конфеты — при мысли о более существенной пище меня все еще подташнивало. Марк появился, когда я, полулежа на кровати, лениво листала новенький роман.

— Ну как ты, Тиа? Освоилась?

— Да, спасибо. И благодарю тебя за то, что купил мне все необходимое. Правда, кое-что придется поменять, но это неважно.

И я замолчала. Молчал и Марк, упрямо глядя в пол. Мы оба понимали, зачем он пришел, но никто из нас не мог отважиться сделать первый шаг навстречу другому. Об этой ночи так сладко мечталось во время лагерной бессонницы, а теперь я робела, словно невинная дева в брачную ночь. Марк сцепил руки за спиной. Если бы не его взгляд, брошенный на меня с порога, я бы решила, что он передумал. Но его глаза так вспыхнули, когда он увидел, что на мне только кружевная ночная сорочка...

— Тиа, — позвал он.

— Да?

— Тиа, ты... Нет, ничего. Спокойной ночи.

И вот тут я разозлилась. И воспользовалась уже проверенным средством.

— Что, даже не поцелуешь меня на ночь, Марк Грен?

Ты бережно обнимаешь меня за плечи, нежно целуешь, но мне этого мало. Хочу напора, хочу страсти, хочу сгорать и плавиться в твоих руках. Я посасываю твою нижнюю губу, затем приоткрываю рот, впуская твой язык. Прогибаюсь в спине, льну теснее, прижимаюсь грудью, обхватываю тебя ногами. Одежда раздражает и мешает, не дает прижаться кожей к коже, телом к телу. Я отстраняюсь и принимаюсь непослушными пальцами расстегивать твою рубашку. Тебе надоедают мои жалкие попытки, и ты рвешь полы в стороны. Пуговицы разлетаются и со стуком падают на пол. Одна все-таки не долетает до пола, остается на кровати и впивается мне в бедро — я со смешком стряхиваю ее. А потом мне становится не до смеха, потому что тебе тоже мешает моя рубашка и ты задираешь ее подол вверх, скользя горячими ладонями по обнажившимся бедрам. Я со всхлипом припадаю к твоей груди, прикасаюсь губами, провожу языком. Твоя кожа чуть солоновата на вкус, и я окончательно теряю голову.

Моя рубашка отлетает в сторону, и ты опрокидываешь меня на постель, нависая надо мной. Твои поцелуи, короткие и быстрые, обжигают шею, плечи, грудь. Я пропускаю сквозь пальцы пряди твоих волос, выгибаюсь навстречу, тихо постанываю. Твои губы смыкаются на соске, и я выдыхаю твое имя:

— Марк! Марк, пожалуйста...

Я сам плохо понимаю, о чем прошу, но ты сейчас лучше меня знаешь, что мне нужно. Язык играет с соском, а правая рука скользит по внутренней стороне бедра, выше, еще выше...

— Марк! Да!

Я выгибаюсь еще сильнее, теснее прижимаю тебя к себе. На тебе все еще остаются брюки — зачем? Упираюсь ладонями в твои плечи, слегка отталкиваю. Ты поднимаешь на меня недоумевающий взгляд потемневших глаз, а я тянусь к застежкам.

— Тиа...

Брюки улетают на пол, к остальной одежде, и между нами больше нет преград. Я глажу твою грудь, напряженный живот, спускаюсь ниже. Очень хочу исцеловать все твое тело, но понимаю, что сейчас на это попросту нет времени. Слишком долго мы ждали этого момента, слишком велико желание слиться в одно целое.

— Тиа...

Я раскрываюсь, принимая тебя, бессознательно царапаю твои плечи, хрипло шепчу:

— Еще, Марк, глубже, сильнее, да, вот так, да...

Мы задыхаемся, нам не хватает воздуха для поцелуев, но острая необходимость посильнее вжаться друг в друга только увеличивается. Ты до боли сжимаешь мое бедро, но эта боль сладка, и я только вскрикиваю от наслаждения.

— Тиа, жизнь моя...

— Марк...

Глубже, сильнее, острее, горячее. Внутри скручивается тугая спираль, сжимается, сжимается, а потом внезапно распрямляется, прошивая судорогой все тело. И я кричу, и твой крик отдается эхом...

— Я сделал тебе больно? — обеспокоенно спросил Марк, нежно поглаживая багровые следы, ярко выделяющиеся на моей светлой коже.

— Нет, мне было хорошо. Очень хорошо.

Признаться, я оставила отметин на теле любовника не меньше. На плечах Марка виднелись царапины, а чуть пониже ключицы уже синел след от поцелуя. И рядом — краснота от укуса. Впервые в жизни я настолько потеряла голову в постели с мужчиной, что абсолютно не отдавала себе отчета в своих действиях, и что самое странное — мне это понравилось. Я испытывала отнюдь не смущение, а какой-то дикий первобытный восторг, рассматривая обнаженное тело Марка. Не в силах удержаться, я провела рукой по его груди, прижала ладонь, ощущая ровное размеренное биение сердца. Затем провела языком по покрасневшей коже, зализывая след от укуса.

— Тиа, я вовсе не против еще одного раза, — со смешком сказал Марк. — Но мне надо хоть немного отдохнуть.

Я фыркнула.

— Так значит все эти разговоры о трех днях велись только для того, чтобы произвести на меня впечатление?