Аниран расправляет плечи

— Ты подозреваешь, что у королевы, на самом деле, не случалось неудачной беременности? Ты думаешь, что она может быть твоей матерью? — я не стал подбирать слов и задал откровенный вопрос.

Фелимид спокойно пожал плечами.

— С учётом того, что матери своей я никогда не знал и всё детство провёл во дворце, вполне возможно. Об этом уже столько зим шепчутся при дворе. Но она всегда отвергала такие предположения. Я был дотошным и много раз пытался узнать. Но она всегда отрицала это. Всегда вела себя спокойно и спокойно отвечала. Именно она многое рассказала о моём отце, а многое я узнал из хроник... Но, так это или не так, уже не важно. Я опасаюсь лишь одного: что во мне проснётся отцовская одержимость. Его безумие. Жажда крови, жажда насилия. И если всё же королева Исида — моя мать, моя мать — сестра моего отца, то риск стать новым "Рыжим Бесом" крайне велик. От этого я хочу уберечь и себя, и окружающих.

— Не понимаю, — пожал я плечами. — Тебя из-за этого изгнали? Из-за того, кем бы ты мог стать, если бы да кабы?

— Нет, изгнали по другой причине. И изгнали не меня, а нас с Мириам — мир её праху. Мы вдвоём совершили поступок, который кое-кто не захотел прощать.

— И-и-и этот кое-то...?

— Это был её отец. Первосвященник Обертона — Эоанит.

— Он пришёл освятить нашу трапезу своим присутствием! — Как гром среди ясного неба прозвучал голос обер-камергера. Он не последовал следом за королевской четой, а дежурил у порога. И он, наконец, дождался того, кого ждал. — Встречайте низкими поклонами и богобоязненным шёпотом! Обладатель церковной тиары Астризии, первый наместник Триединого Бога на греховной земле, Его Святейшество первосвященник Обертона — Эоанит!

Часть 4. Глава 9. Первосвященник Обертона.

От неожиданности я, наверное, подпрыгнул ещё выше, чем подпрыгнул Фелимид. Но подпрыгнули лишь мы, потому что все остальные, включая тех близких людей, кто нас окружал, моментально склонились в низких поклонах. Не ниже, думаю, чем кланялись королю.

В просторный зал начала втягиваться очередная многочисленная процессия. Двумя цепями зашли крепкие воины, одетые в знакомые белые одежды с треугольным знаком на груди. Зашли какие-то девушки с измученными лицами, не отрывающие глаз от пола. Они бросали под ноги лепестки белых цветков и что-то протяжно напевали. А затем появился ОН. Высокий, статный мужчина, закупоренный в широкие бело-золотые одежды. Мне даже сложно описать, что именно на нём было одето. Какая-то просторная туника, которая кулём висела, открывая для обзора лишь лицо и руки.

Но самый главный атрибут иерарха церковной власти я рассмотрел очень хорошо. Это была золотая тиара, инкрустированная множеством драгоценных камней. В драгоценных камнях я слабо разбирался, но был уверен, что увидел и бриллианты, и изумруды, и рубины. Даже, наверное, синие сапфиры. А в центральной части тиары вырастал обнажённый молящийся человек. Он скрещивал ноги, как будто, чтобы подчеркнуть бесполость, протягивал к небу просящие руки и словно ждал, что с небес, к которым он обращается, снизойдёт на него спасение. Как по мне, эта композиция немного портила тиару, ведь из-за неё казалось, что прямо изо лба Эоанита растёт рог. Но я точно помнил, что уже видел подобный символ. Я видел во дворце каменные статуи с человеком, протягивающим руки. Видел деревянную поделку на вершинах церквушек в деревнях. Видел даже в столице, когда во сне парил над ней на высоте птичьего полёта. И я резонно предположил, что этим протягивающим руки бесполым человеком, этим символом веры является аниран.

Эоанита окружала свита и он молча плыл к центру зала будто в коконе из живых людей. Он возвышался над всеми. Не только благодаря высокому росту, но и благодаря тому, что все опустились на колени, сложили руки и прятали взгляды.

Лишь двое остались стоять — я и Фелимид. И процессия, осторожно раздвигая ряды зрителей сильными руками храмовников, остановилась как раз напротив нас. Незнакомые святые отцы в белых монашеских клобуках, какой-то крепкий суровый храмовник со странным серебряным ожерельем на шее в виде сложенных в несколько рядов пластин и сам первосвященник одновременно посмотрели на нас. И хоть на их лицах я заметил несказанное удивление, никто не посмел раскрыть рта. Никто, кроме того, кто, как я понял, в этом месте обладал абсолютной властью.

— Ну что ж, — спокойно заговорил Эоанит. — Хоть я не знаю одного, но знаю второго, обоим неуместное поведение могу простить. Один — непутёвый муж моей непутёвой дочери. Второй, рискну предположить, и есть тот самый аниран? Тот самый, о котором за день разнеслось так много слухов?

Крепкий храмовник с ожерельем недобро прищурился, смотря на меня, и сделал шаг вперёд, как бы невзначай закрывая собой первосвященника. Но я не отреагировал не недружественный жест. Я во все глаза рассматривал того, кто стоял напротив, и искал сходство с той женщиной, которая когда-то меня впечатлила. И, надо признать, сходство я нашёл.

Эоанит не был столь старым, каким я его себе представлял. Тщательно выбритое лицо, явно покрытое каким-то защитным кремом, выглядело молодо. Я не заметил ни второго подбородка, ни седого волоска на ухоженной голове. Потому вряд ли бы мог дать Эоаниту больше пятидесяти лет. И это только ориентируясь на лицо, ведь его фигура скрывалась в бесформенных одеждах. Он был высок, а потому смотрел на меня свысока во всех смыслах этого слова. Он изучал меня столь же тщательно, как я его. Но моё лицо было для него в новинку. А черты его лица я узнал. Особенно длинный нос и губы, на мгновение сложившиеся в тонкую полоску. Я уже видел очень похожие губы. Они делали их несчастную обладательницу непривлекательной, но в тоже время подтверждали сходство. Ну и, конечно же, изгиб бровей. Такой неординарный изгиб. Грозно-привлекательный. Именно такой изгиб был на лице Мириам, когда она вспоминала об отце и неприятных временах.

— Ваша Святость, — первым отреагировал именно я, потому что Фелимид замер, зло сжав губы. Я даже успел испугаться, как бы он не набросился на тестя.

— Святейшество, — спокойно поправил меня Эоанит. — Лёгкая неловкость, несвойственная тем, кто имеет честь лицезреть меня, говорит о том, что для тебя всё происходящее в новинку. Ты не знаешь, как себя вести, а значит ты действительно родом не из этих мест. И незнание я тоже могу простить. Но ты, Фелимид... Тебе есть что мне сказать?

— Твоя дочь мертва, первосвященник Обертона, — рубанул словами Фелимид. Уважения в его голосе не было ни грамма.

В зале, как мне показалось, взорвалась молчаливая бомба. Сначала раздался всеобщий "а-а-ах!", а затем все заткнулись. И те, кто стоял на ногах, и те, кто сидел на коленях. Да даже я перепугался не на шутку, на мгновение представив, как прямо сейчас придётся рубиться с храмовниками, которые начнут тыкать пиками в брюхо Фелимида.

Но, опять же, всё оказалось совсем не так.

Эоанит лишь немного приподнял руку и знакомо щёлкнул пальцами. Ни дать ни взять — профессор Гуляев.

Стражи-храмовники и остальная свита засуетились. Они принялись не особо вежливо расталкивать окружающих. Вех тех, кто с ужасом смотрел на нас, отталкивали на безопасное для уха расстояние и практически прижимали к стенам просторного зала. И лишь когда на десяток метров вокруг не осталось ни единой живой души, первосвященник решил отреагировать словами.

— Трагедия, — слишком равнодушно произнёс он. Я попытался рассмотреть в его глазах горечь, но её там было ровно ноль. — Как это произошло?

— Ваше Святейшество, я думаю, и так в курсе всего, что происходило в Равенфире с тех пор, как было подтверждено, что в город прибыл аниран...

— С чего бы это? — по-настоящему удивился Эоанит.

— Ваше Святейшество, уж я-то знаю, на что ты способен и как внимательно относишься к любым слухам о пришельцах с небес. Уверен, твой верный слуга — святой отец Эокаст — сразу сообщил обо всём. И, как бы мне не хотелось верить в подобное, я опасаюсь, что именно ты приказал ему расспрашивать меня... э-м-м... с пристрастием. Возможно, это благодаря тебе я на всю оставшуюся жизнь буду ходить с этой наградой, — Фелимид указал пальцем на свою щеку.

— Ты переоцениваешь силу пылающего жара моей нелюбви к тебе, непутёвый муж моей бедной дочери, — очень спокойно произнёс Эоанит. Его голос даже не дрогнул от той самой нелюбви. — Она не настолько сильна, чтобы тратить её на тебя... Но всё же вопрос я задал другой: как так получилось, что ты здесь, а моей дочери, как ты утверждаешь, нет в живых? Почему не наоборот?

Фелимид очень старался держать себя в руках. Я это заметил.

— Её сожгли. Сожгли, как и нескольких слуг в моём доме. Сожгли в назидание, что мы помогли анирану покинуть Равенфир и убедили принца Тревина в его существовании.

— Кто сжёг!? — резко спросил Эоанит. — Взяли хоть одного поджигателя живьём?

— Это были люди святого отца Эокаста. Храмовники. Под покровом ночи, пока я пребывал у принца, они сожгли поместье вместе с Мириам.

— Доказательства? — Эоанит нахмурился. — Доказательства есть? Ты же дознаватель, как-никак. Королевский! С печатью о назначении, поставленной самим королём. Есть у тебя что-нибудь, кроме голословных обвинений? Обвинять воинов церкви в столь мерзостном поступке — само по себе богохульство. А обвинять без доказательств — грозит каторгой.

— Мне не нужны доказательства. Я и так точно знаю. Я умею складывать простые события. И я знаю... силу пылающего жара твоей нелюбви к дочери, Ваше Святейшество. Она ни раз расска...

— Всё, довольно! — решительно взмахнул рукой Эоанит. — Предположения и личные обиды оставь при себе. Мне нужны лишь факты, а не твоё умение складывать события. Ты не уберёг мою дочь, как я и опасался. Ты подвёл её. Ты был плохим дознавателем и оказался плохим мужем... Не смей меня перебивать, а то я действительно своей властью отправлю тебя на каторгу! — Эоанит не дал даже рта раскрыть Фелимиду. — Отныне тебя не существует. Чтобы я больше никогда тебя не видел. А если ты осмелишься ещё раз заговорить со мной в таком тоне, ни король, ни аниран тебя не спасут. Отныне — ты простой вероотступник с клеймом на щеке. И не более.

Фелимид, наверное, что-то знал, а потому ни слова не вывалилось из его плотно сжатого рта. Он всё стерпел и молча поклонился.

А затем Его Святейшество, поставив Фелимида на место, обратил всё своё внимание на меня. И, надо признать, под его тяжёлым взглядом я поёжился. Фелимид порядочно разогрел Эоанита и я даже не мог предположить, какой концерт он устроит мне.

— Теперь к делу, — он изобразил дружелюбную улыбку, похожую на оскал волка. — Как я понял, ты и есть аниран? Иваном величают, если не ошибаюсь?

— Мне стоит демонстрировать доказательства? Или Его Святейшество уже знает, что я из себя представляю? — изогнул я бровь.

Эоанит улыбнулся ещё сильнее: видимо, моя оценка его осведомлённости пришлась ему по душе.

— То, что ты из себя представляешь, я, несомненно, вскоре узнаю. Сейчас я лишь хочу посмотреть на тебя. И, как уже вижу, ты вполне достойно выглядишь. Хоть довольно-таки хлипок... Как думаешь, Триединый Бог, который, я уверен, сейчас смотрит на нас с небес, удивляется ли тому, что ты выжил, пройдя столько непростых преград?... Скажи мне, опасны ли были гончие? Как они выглядели?

Я захлопал глазами и усиленно разгонял серое вещество, чтобы понять, кроется ли в этом вопросе подвох. О гончих, как я когда-то слышал от святого отца Элестина, мало кто знал. Только те, кто, что называется, были в курсе.

— Они выглядели, как само зло, — честно признался я, надеясь, что он понимает, что такое "зло" и сможет сам нарисовать картинку. — Но я справился. Я убил их своими руками, — я вытянул перед собой руки и Эоанит с удивлением на них посмотрел.

— Эти слабые руки уничтожили само зло? — его тонкий рот исказила усмешка.

— Уверяю, Ваше Святейшество, они способны на большее, — я постарался не обращать внимание на пренебрежительный тон. — Силу этих рук, мощь дара анирана прочувствовали на себе даже "покаянники". Даже "эсты" признали эту силу, склонились перед ней и стали её верными последователями.

— Культы отребья не несут угрозы настоящему анирану, как не смогут стать достойными союзниками, — не сомневаясь, отмахнулся Эоанит. — Они лишь плевелы, которые аниран обязан выполоть.

— Но разве не под вашим крылом растут эти плевелы? Разве не вы выращиваете в храмовом саду ту пищу, которой потом эти плевелы выкармливаете?

Эоанит удивился. Он посмотрел на меня так, будто совершенно не ожидал таких речей.

— Не понимаю о чём ты. Признание греховности прошлой жизни и всепоглощающее смирение — и есть основа истинной веры в Триединого Бога, чьим живым наместником именно я являюсь на этой земле. Всё остальное — от лукавого. Все, кто считает, что не в смирении спасение, кто отвергает прошлую греховность, кто верит в иные возможности всеобщего спасения — апостаты. Заблудшие души, обманутые отчаяньем, безысходностью и желанием предаваться неге. Карающий меч храмовника обрушится на шею любого апостата с не меньшей силой, чем дар анирана. "Покаянники", "эсты", "отреченники" и прочий сброд — это осколки прошлой жизни. Жизни без смирения и отрицания греха.

Я не нашёлся, что ответить. Как-то чересчур уж аккуратно Эоанит заявил, что к "покаянникам" церковь Смирения не имеет никакого отношения. Хотя другие мне рассказывали об обратном.

— Почему же тогда святой отец Эокаст — если не ошибаюсь, бывший первосвященник Равенфира — врал об аниране принцу Тревину? Почему в поместье примо Фелимида рыскали храмовники? Я своими глазами видел, как они... как они непочтительно относились к вашей дочери — мир её праху. Они всегда стояли на моём пути. Даже следовали за мной, чтобы нанести подлый удар... Если бы не Каталам и Фелимид, оказавшие мне неоценимую услугу...

— Обоих я, несомненно, в своё время за это вознагражу, — перебив меня, Эоанит многообещающе ухмыльнулся. Фелимид даже поёжился от такой ухмылки. — Но почему святой отец Эокаст — бывший? Я его сана не лишал. Я согласен, что он плохо выполнил своё предназначение. Потому был вынужден отправиться в изгнание на восток, где у Чуда Астризии — Храма Смирения — будет замаливать грехи перед Триединым Богом и надеяться на моё прощение... Но, аниран. Воины храма никогда бы не посмели тебе угрожать. Как и я, они — твои союзники, а не враги. Если они пытались тебя отыскать, то только с той целью, чтобы признать тебя и склониться перед тобой. Тебе не стоит бояться ни меня, ни моих воинов. Иногда, чтобы сила веры паствы стала крепче, требуется острый меч. Иногда есть необходимость защиты от апостатов. Всё же они — неизбежность в умирающем мире. И мы должны защищать его. Мы с тобой.

Эоанит положил руку на моё плечо и крепко сжал. Сжал по-дружески крепко.

Я встряхнул головой, словно стряхивал наваждение. Как-то не так идёт диалог. Я не так планировал его вести с тем, для кого, я уверен, я совсем не друг и совсем не союзник. Сама Мириам говорила, что её отец ни за что не допустит, чтобы живой аниран получил защиту короля и обосновался в Обертоне. Она знала что-то, чего пока не знал я. Плюс я планировал то самое смирение, которое Эоанит пестует, уничтожить. Уничтожить всю пассивность и веру в неизбежность. И вряд ли мои планы придутся ему по душе.