Однако король Мархос, казалось, смотрел на вещи по-другому. Хуже того, он послал своих проклятых магов расследовать претензии Теллиана и Кериты.
Лично Кассан, во всяком случае, никогда не доверял магам. О, он знал все об их драгоценной клятве Семкирку и о том, как она обязывала всех их использовать свои силы только в рамках закона... и, что касается его, без серебряного кормака это не принесет ему и чашки горячего какао. Никому, обладающему сверхъестественными способностями, о которых заявляли маги, нельзя было доверять. Если не по какой другой причине, то как мог кто-либо, кроме самих магов, подтвердить, что они говорили правду о том, что они делали или не делали с помощью своих сил? И последнее, чего он хотел, это чтобы кто-то заглядывал в его голову, вот почему он всегда носил амулет, который не позволял любому магу делать именно это. К счастью, по крайней мере, у некоторых людей были естественные сильные блокировки, которые делали их практически устойчивыми к чтению их разума без серьезных и очевидных усилий (предполагая, что маги, по крайней мере, говорили правду о своих способностях), и поскольку его амулет просто дублировал этот естественный блок, его защита сама по себе не вызвала никаких тревог внутри и вне.
Это помешало магам осудить его как часть "заговора" против Теллиана. Но это не помешало им раскрыть почти всех второстепенных лордов-правителей, которые были вовлечены, и один из них, Саратик Редхелм из Голден-Вейл, был собственным вассалом Кассана и дальним родственником. Это почти привело к катастрофе, но Кассан установил достаточно слоев изоляции между собой и Саратиком, чтобы, по крайней мере, запутать проблему. Опасность того, что Саратик мог обменять свои показания против Кассана на своего рода помилование или даже прямой иммунитет от короны, существовала... но только до тех пор, пока Дарнас Уоршоу, этот полезный оруженосец, не позаботился о том, чтобы с Саратиком произошел несчастный случай.
И учитывая то, чем занимался Саратик, по крайней мере, значительное меньшинство дворян королевства сильно подозревало, что за этим "несчастным случаем" стоял Теллиан, а не Кассан. Обычно Теллиан так не поступал, но наемники, нанятые другим сотойским дворянином, обычно тоже не пытались убить племянника и приемного наследника Теллиана. Были некоторые провокации, которые никто не мог оставить без ответа.
Кассан сомневался, что кто-либо во всем королевстве верил, что он не стоял за набегами, но со смертью Саратика не осталось никаких доказательств, и без них даже разгневанный монарх не выступал против одного из четырех самых могущественных дворян своего королевства. Во всяком случае, не открыто. Тем не менее, что бы ни думали другие, король Мархос, очевидно, знал, кто все это спровоцировал, и он ясно выразил свое недовольство, изъяв Голден-Вейл из Саут-Райдинга и включив ее в Уэст-Райдинг Теллиана ... официально в качестве компенсации за действия Саратика, хотя все знали, по чьим рукам он ударил. И на этом он не остановился.
Он без промедления уволил Гартмана Айронхелма, лорда-правителя Черсы, который был его главным советником и верным союзником Кассана более десяти лет. И он также сообщил Кассану в холодной, болезненной личной беседе, что сам он будет нежеланным гостем в Сотофэйласе в течение следующего года или двух. Король не стал официально исключать Кассана из Великого совета, но увольнение Айронхелма и его собственное изгнание из Сотофэйласа, каким бы временным оно ни было, превратили его сеть союзов и влияния в клочья. Он только недавно начал восстанавливать эти союзы, и они оставались призраком того, чем были раньше.
Что, в конце концов, было одной из причин, по которой Йерагор стал еще более важным для всех его планов на будущее.
— Ты, конечно, прав, Йерагор, — сказал он наконец. — И дело не только в доходах, на которые смотрит Теллиан. Есть также переписка от Мэйсбирера. Дело не только в деньгах. Теллиан все глубже и глубже забирается в постель к империи Топора и этому ублюдку Бахнаку. Он не только собирается втянуть все королевство в фактическую поддержку правления Бахнака, но и собирается привязать нашу внешнюю политику непосредственно к Дварвенхейму! И когда пыль уляжется, он станет настоящим властелином здесь, на Равнине Ветров. Не думайте ни на минуту, что это не совсем то, что он имеет в виду в долгосрочной перспективе, и когда он получит это, не думайте, что он забудет кого-либо, кто когда-либо причинил ему вред.
Он посмотрел через стол в глаза Йерагора, и его собственный взгляд был мрачным.
— Он может разглагольствовать о том, как много пользы это принесет нашей экономике, но Шафтмастер и Мэйсбирер — слепые, пускающие слюни идиоты, если они не видят обратной стороны! И даже если они не думают, что это недостаток для остального королевства, это чертовски хорошо будет для нас. При условии, конечно, — он тонко улыбнулся, — что мы будем настолько глупы, что позволим Теллиану и Бахнаку выйти сухими из воды.
Глава пятая
Облака выглядели менее чем многообещающе, подумала леди Шарласса Дрэгонкло, с несчастьем глядя на облака, опускающиеся все ниже над замком Хиллгард.
Леди Шарласса сидела под ветвями яблоневого сада замка, но на них едва начинали распускаться почки, и в этом году было слишком рано ожидать, что они обеспечат ей какую-либо защиту, если Чемалка решит пойти дальше и выпустит дождь, витающий в этих облаках. Ветерок тоже усиливался, развевая ветви яблонь и поднимая выбившиеся пряди каштановых волос в облаках аромата цветов, и ее ноздри раздулись, когда она глубоко втянула в легкие зеленый, живой ладан мира. В такие моменты она чувствовала себя живой так, как никогда не могла объяснить даже самой себе, не говоря уже о ком-либо еще. Как будто ее нервы были соединены непосредственно со стволами яблонь, как будто она могла чувствовать, как они стремятся к плодам, раскидывая свои ветви, как широко расставленные пальцы, навстречу ласкам ветра.
Ее мать только нежно улыбнулась и упомянула такие вещи, как активное воображение, когда гораздо более молодая Шарласса попыталась описать подобные моменты, и Шарласса знала, что она была права. И все же, воображение это или нет, она действительно чувствовала, как жизнь движется вместе с ветерком, дразня ее этим влажным поцелуем грядущего дождя. Лично у Шарлассы не было никакого желания оказаться промокшей до нитки, но это чувство единства с яблонями нашептывало ей, что они с нетерпением ждут этого.
Что ж, приятно, что кто-то с нетерпением ждет чего-то, подумала она и глубоко, печально вздохнула, когда размышления вернули ее к причине, по которой она сидела здесь, на довольно сырой стене из грубого, необработанного камня в яблоневом саду, почти в двухстах лигах от своего дома. Или, скорее, от ее нового дома, поскольку она родилась и выросла менее чем в шести милях от того места, где она сидела в тот самый момент. Это была еще одна причина, по которой она находила этот яблоневый сад таким умиротворяющим; маленькой девочкой она провела здесь достаточно часов, чтобы деревья стали старыми друзьями. Или собирать упавшие на ветру фрукты между приемами пищи. Или карабкаться, как белка, по их ветвям во время сбора урожая. На самом деле, на коре одного из этих деревьев, не так уж далеко от того места, где она сидела в этот самый момент, были вырезаны ее инициалы. Она все еще помнила взбучку, которую получила от своей матери за "порчу" одного из деревьев барона!
Улыбка промелькнула на ее лице при воспоминании, и она положила ладони плашмя на верхнюю часть стены, слегка откинувшись назад, чтобы опереться на нее всем телом, в то время как она выгнула спину и посмотрела на эти облака. Тогда жизнь была намного проще, возможно, без такого количества возможностей, но и без такой высокой цены. И никто, кроме ее родителей, конечно, на самом деле не был так обеспокоен, если хулиганка-подросток уходила посидеть где-нибудь в яблоневом саду, как только ее домашние дела были сделаны. Теперь, конечно, всем было не все равно, и характер ее "обязанностей по дому" довольно резко изменился.
Она оглянулась на замок, стены которого скрывали скромный каменный дом ее родителей, когда она была девочкой. Где-то внутри этих стен, в этот самый момент, Талма Бронзбоу, ее измученная служанка, несомненно, искала ее. По опыту прошлых поисков она подсчитала, что Талма еще не совсем готова вызвать оруженосцев барона Теллиана. Это заняло бы, о... еще полтора часа. Возможно, два. Если, конечно, Талме не придет в голову еще раз проверить сад. Шарласса была уверена, что ее горничная сначала заглянула сюда, но начальная фаза нынешней прогулки Шарлассы привела ее вместо этого в конюшню, чтобы провести пятнадцать или двадцать минут в общении с единственным существом во всем мире, которое всегда сочувствовало ей. Мадди, известный в официальных случаях как Падающий Летний Дождь, мог не понимать причин капризности своей хозяйки и ее случайных стремлений к бунту, но он никогда не скупился на сочувствие.
Что, иногда размышляла она, вероятно, имело какое-то отношение к кусочкам сахара, которые обычно лежали у нее в кармане, когда она приходила навестить его.
Она улыбнулась этой мысли и оторвала правую руку от стены достаточно надолго, чтобы вытащить одну из темно-зеленых лент из своих волос. Она держала ее между большим и указательным пальцами, слушая, как она мягко щелкает, когда ветерок играет с ним, затем раскрыла ладонь и выпустила ее в полет. Она спикировала на ветви одного из деревьев, обвилась вокруг ветки и смело развернулась, как знамя на фоне неуклонно темнеющего угольного неба.
Ты ведешь себя глупо, сказала она себе... снова. Каждая из девочек, с которыми ты выросла, отдала бы свои зубы за твою жизнь, и ты это знаешь! Ну, может быть, все, кроме одного из них. Конечно, ее жизнь пошла в противоположном направлении от твоей, не так ли?
Она рассмеялась при этой мысли, но это не делало ее неправдивой. И все же то, во что, вероятно, ни на мгновение не поверили бы все те другие девочки, с которыми она выросла, это что она никогда не хотела быть дочерью лорда-правителя. Она была совершенно счастлива, ну, почти совершенно счастлива как дочь простого оруженосца. О, она гордилась своим отцом и офицерским званием, которое он получил. И то, что она была дочерью всадника ветра, делало ее еще более гордой. Она до сих пор помнила, как Кенгейр, боевой конь ее отца, впервые подставил свой огромный мягкий нос грязной пятилетней руке, возвышаясь над ней, как огромная серая гора. Его переднее копыто было таким же большим, как длина ее ноги, и его голова была намного больше, она могла бы использовать одну из его подков вместо сиденья качелей, и он мог бы раздавить ее одной мыслью, но все, что она чувствовала, это его удивление, и она знала, что даже тогда этот Кенгейр означал, что ее отец действительно был таким замечательным, каким она всегда его считала.
Но, что касалось Шарлассы, сэр Джасак Дрэгонкло мог бы остановиться на майоре Дрэгонкло на службе у барона Теллиана. На самом деле, она хотела, чтобы он это сделал!
Если бы желания были рыбами, мы бы никогда не хотели есть, — едко сказала она себе, процитировав одно из любимых изречений своей матери. Тем не менее, были времена, когда она подозревала, что леди Шармата была не намного счастливее от "леди" перед ее именем, чем Шарласса от того же титула перед своим именем. На самом деле, она была уверена, что такие моменты были, хотя леди Шармата никогда бы не признала этого, так же как ее отец не хотел бы признать, что он тоже должен время от времени задумываться о последствиях чести, оказанной ему бароном Теллианом.
И это честь для меня, дурочка, строго сказала себе Шарласса. От простого оруженосца до рыцаря, всадника ветра и майора вплоть до лорда-правителя?! Это такая честь, о которой другие люди только мечтают, и ты должна тратить свое время на то, чтобы радоваться за него и гордиться им, вместо того, чтобы беспокоиться обо всех проблемах, которые это создает для тебя!
К сожалению, сэру Джасаку и ее братьям было легче, чем Шарлассе... или ее матери. Правила казались такими суровыми девочке, которую до тринадцати лет воспитывали как сорванца. Шесть лет спустя она все еще пыталась разобраться в них и боялась еще большего количества правил, бесконечного количества правил, о которых ей придется беспокоиться в ближайшие годы. Она знала, что ее мать находила свою новую роль леди Голден-Вейл неудобной, и не только потому, что многие из "их" слуг и арендаторов ненавидели их и негодовали на них как на незваных гостей и узурпаторов. Потребовался бы кто-то гораздо более храбрый, чем Шарласса, чтобы выказать леди Шармате неуважение в лицо, но Шармата должна была знать, как все эти враждебные глаза внимательно изучали ее, высматривая любую оплошность, на которую они могли наброситься как на новое доказательство того, насколько неотесанным и недостойным их лорда-правителя был сэр Джасак.
Во всяком случае, Шарласса слишком хорошо знала об этом.
И все же она могла бы справиться с этой враждебностью, если бы это было единственной проблемой. Или она думала, что могла бы это сделать. Возможно, она ошибалась в этом, как ошибалась во многих других вещах в своей жизни.
Она снова вздохнула и наклонилась вперед, ковыряя кусочек мха на каменной стене, чувствуя, как невидимое влажное давление дождя постепенно становится все более вездесущим. Кусочек мха оторвался, и она подняла его, изучая, ощущая его бархатистую мягкость подушечкой большого пальца. Задняя сторона, где он прижимался к камню, была более грубой, как бумага, так отличающейся от передней, и она подумала, было ли это какой-то метафорой ее жизни... или она просто снова была сентиментальной.
Она тихо фыркнула с горько-сладким сожалением о том, что могло произойти. Это было странно, и иногда это заставляло ее чувствовать себя виноватой, но она с трудом могла вспомнить, как на самом деле выглядел Сатек. Предполагалось, что для нее нарисуют его миниатюру, прежде чем он уедет с сэром Трайаналом разбираться с таинственными нападениями на стада и поля лорда-правителя Гланхэрроу. Она все равно должна была помнить, с миниатюрой или без нее, ведь она была безумно влюблена в него, не так ли? — но ей это не удавалось. Не совсем. Она помнила, что чувствовала к нему, как с нетерпением ждала свадьбы, как только стала достаточно взрослой, иногда она даже вспоминала ощущение его рук, обнимавших ее, но его лицо ускользало от нее. Странным образом, и это часто заставляло ее чувствовать себя почти невыносимо виноватой, она гораздо яснее помнила лицо сэра Трайанала в тот день, когда он лично подъехал к дому ее отца, чтобы сказать ей, что Сатек Смоллсуорд погиб на службе у своего барона и под командованием сэра Трайанала.
Ну, конечно, ты лучше помнишь лицо сэра Трайанала! На этот раз ее внутренний голос был едким. Сатека нет, а тебе так и не нарисовали эту миниатюру, и говорят, что разум забывает то, что помнит сердце. Кроме того, сэр Трайанал ведь не умер, не так ли? Это было что? Всего три часа с тех пор, как ты видела его за завтраком? Это, вероятно, помогает сохранить его немного свежим в твоей памяти, тебе так не кажется?
