Я вошел в ледяную воду. Ноги едва не свело судорогой, одежда тотчас же намокла и принялась усиленно тянуть на дно, вещмешок активно помогал ей в этом. Второй раз за два гребаных дня я проводил сеанс экстремального купания. Так, глядишь, стану гребаным моржом, если не сдохну раньше!
Вода очень быстро дошла мне до пояса, затем — до груди, после — по шею. Я поплыл. Течение подхватило, стремясь закрутить и утянуть за собой, и мне пришлось приложить все силы для того, чтобы худо-бедно продвигаться вперед. Не знаю, каким чудом — что-то в последние дни многовато этих самых чудес — но я сумел перебраться на другую сторону и рухнул без сил, развалившись на холодной гальке.
— Сделал, — прошептал я, с трудом переводя дыхание. — Выбрался... Живой. А теперь... Прочь отсюда! Найду ближайший город, раздобуду хоть какие-нибудь сведения, а после — можно думать, как жить дальше.
* * *
До самого утра я шел исключительно на коктейле из страха, злости и силы воли. Не жалуясь, не останавливаясь, не отдыхая. Перехватил по дороге пару кусков волчатины и немного галет, и — вперед, переставлять ноги. Прочь от гребаных гейских паладинов, их чертового леса, ублюдочных патрулей и всей этой хрени!
Через пару километров после реки вернулся на дорогу, если полное выбоин, ям, заполненных остатками воды и подсыхающей грязью, нечто можно было так назвать, и, никуда не сворачивая, двинулся прочь.
А потому, когда на востоке забрезжило солнце, я успел удалиться от осколочного королевства, пожалуй, на добрых десять километров. По крайней мере, казалось именно так. Устал, как собака, хотел жрать, как собака и был зол, как... эм-м-м, собака, да. И, тем не менее, оставался доволен собой.
Спрятался в укромной рощице, вздремнул где-то до полудня и со свежими силами продолжил путь.
Айш-нор еще после форсирования водной преграды забрался в вещмешок, улоговился в нем и уснул, буркнув, что потратил слишком много сил, прикрывая тупого смертного от неминуемой гибели, подтвердив мои предположения о том, что чудесное ночное спасение — заслуга демона. Побег из леса, если так подумать, тоже.
Это, в принципе, логично — откуда у меня может взяться достаточно могущества и опыта для того, чтобы правильно навести иллюзию и удерживать ее в течении долгого времени, особенно, если я в душе не знаю, как подобная хрень вообще организуется? Правильно, неоткуда. Другое дело — архидемон. Даже изрядно ослабленный, он должен уметь всякие интересные штуки.
Я шел и шел, и снова шел. Солнце начало клониться к горизонту, затем — стало скрываться за ним, озаряя мир алыми всполохами заката.
Когда до сумерек оставалось всего ничего, я наконец-то нашел подходящее для привала место — небольшой аккуратненький лесок, застрявший меж весенних лугов и полей, казавшихся тут бесконечными.
В лесу, едва ли не на опушке, набрел на неплохую лагерную стоянку, возведенную неподалеку от дороги: кострище, обложенное камнями, несколько поваленных стволов вместо лавок, даже немного растопки, сохранившейся с прошлого раза.
Наскоро нарубив дров — спасибо топору, оставшемуся от Вирота — и разведя костер, я, наконец-то, сумел нормально поужинать, после чего — заняться своим внешним видом. Как смог, причесался и смыл грязь с лица, почистил одежду, потом — воспользовался зубным порошком. К сожалению, в заповедном лесу у меня не хватило мозгов спрятать его в непромокаемый контейнер, а потому все размокло, превратившись в мерзкого вида массу, пахнущую мятой, но выбирать не приходилось. Меньше всего на свете мне хотелось знакомится с местными стоматологами.
После этого я стянул тряпки с руки и еще разок перевязал все, стараясь не оставить ни одного открытого участка. Сложнее всего пришлось с ладонью и пальцами, но в целом, получилось сносно. Даже если приглядываться, легко можно подумать, что это — всего лишь бинт на обожженную конечность. Но, по-хорошему, следует как можно скорее найти перчатки.
Впрочем, этим займусь уже не сегодня.
Сейчас же оставалось лишь подкидывать время от времени растопку в весело трещащий костер, да жевать очередную галету.
Я согрелся и осоловел от еды, то и дело проваливаясь в дрему. Наверное, спать не следовало, но после двух дней на ногах буквально валился с этих самых ног. И пять-шесть часов утреннего сна не могли полностью решить проблему.
В какой-то момент я однозначно вырубился, потому что, когда незнакомый голос вырвал мозг из сладкой дремы, костер уже почти потух, а на небосклоне сияли обе луны этого странного мира.
— Здрав будь, охотник.
Я дернулся и, обернувшись, увидел, что к костру подходят двое. Первый: коренастый мужчина лет сорока-пятидесяти, загорелый почти дочерна, с мясистым носом, мощным лбом, изборожденным морщинами и умными карими глазами. Второй — его молодая копия.
Оба были одеты в видавшие виды куртки из плотной ткани, снабженные капюшонами, черные штаны и белые рубахи. На головах у них покоились соломенные шляпы, а ноги защищали легкие тканевые обмотки. На сапоги, судя по всему, у местных денег не хватило. Неясным оставался вопрос, отчего это они не соорудили хотя бы лапти, но я решил не озвучивать его. У каждого путника за спиной примостилась котомка, из чего попаданец заключил, что идут они либо в город, либо из него.
Больше всего они походили на крестьян, решивших отправиться на рынок и продать там чего-нибудь. И это было удачей. Если смогу разговорить их смогу хотя бы понять, в какую сторону двигаться дальше.
Я постарался улыбнуться максимально дружелюбно и произнёс:
— Доброй ночи, куда путь держите?
— Недалече, — ответил старший крестьянин, — в Скери.
— Скери?
— Да, охотник, если дозволишь обогреться, расскажу про него.
— Конечно, прошу, — я подвинулся, освобождая место подле костра и крестьяне присели, сняв свою поклажу.
— Скери — городок в паре миль к востоку от границы, — охотно пояснил старший, — а ты не слыхал о нем?
— Я путешествую, — ответил я. — Сегодня здесь, завтра — там, иду, куда глаза глядят. Сейчас, вот, прибыл в ваше королевство.
— Издалека пришел, стал быть? — ласково улыбнулся старик, — таперича уяснил.
— Расскажете про город?
— Чего б не рассказать, погутарим, конечно, вот только на трезвую голову чегой-то болтать, не желаешь самогоночки чутка?
Чувство опасности резко взвыло, и я ощутимо напрягся. Ага, ищите дурака!
Нет, в других обстоятельствах я, может быть, и попытался бы немного снять напряжение русским национальным способом, но не сейчас же — посреди ночного леса, да еще в компании двух незнакомцев.
— Кар! — раздалось с ближайшей ветки...
Я дернулся и тряхнул головой, после чего моргнул и протер глаза.
А о чем я только что думал? Не помню...
— Так что? Выпить не желаешь? — произнес старший крестьянин.
В других обстоятельствах я, наверное, отказался бы. Но за последние дни столько всего свалилось на голову, я так устал и замерз, что предложение пропустить кружечку-другую воспринял точно манну небесную.
Где-то на самом фоне сознания билась мысль о странности и неправильности происходящего, но я задвинул ее в дальний угол. Желание бухнуть стало поистине нестерпимым.
— Почему нет? Выпью, если нальете.
— Нальем, нам не жалко, — старший кивнул сыну, тот быстро нашел в бауле небольшую флягу и передал ее отцу.
Крестьянин аккуратно вытащил пробку, понюхал, облизнул губы и сделал небольшой глоток.
— Ох, хороша, зараза! — выдохнул он, передавая флягу, — таперича твой черед, мил человек.
— Спасибо, — я принял дар и сделал глоток.
Рот сразу же обожгло, из глаз полились слезы, а когда проглотил напиток, то едва не упал с бревна. Такой лютой сивухи за всю свою жизнь не приходилось пить ни единого раза! Но — да — действительно, зараза оказалась хороша.
Даже после одного небольшого глотка перед глазами все поплыло и закружилось, а уж когда болтливый знакомец передал флягу для второй порции, меня откровенно повело.
После третьего раза я практически перестал соображать, лишь краем уха слушая истории о том, какой Скери хороший городок, сколько в нем интересного можно найти и купить, какие замечательные ремесленники обитают на рынке, и как им с сыном повезло встретить меня — калику безродную — потому что за вещи, снятые с трупа, получится выручить немало денег.
— Что? — последние слова, с трудом пробившиеся сквозь алкогольный дурман, показались странными и я попытался подняться, но было уже поздно.
Не принимавший участия в возлияниях сын крестьянина когда-то успел зайти за спину, и в следующую секунду правый бок разорвало чудовищной болью — туда вонзился нож. А затем — в левый бок, в спину, снова в спину и, наконец, в горло!
Я повалился, хрипя и пытаясь зажать перерезанное горло руками, но все было без толку. В голове билась лишь одна мысль: "Умру, я сейчас умру, умру! Не хочу, Господи, не хочу! НЕТ!!!"
Я не понял, что произошло после, однако сперва перестала литься кровь из горла, затем — вернулась возможность дышать, после — утихла боль в боках и спине. Спустя еще пару мгновений я понял, что жив и, самое главное, могу двигаться. Еще несколько секунд спустя пришло осознание, что крестьяне перестали интересоваться жертвой, сиречь — мной. Действительно, оставив умирающего — по их мнению — человека за спинами, они увлечённо потрошили его вещи.
Мои вещи!
Я ощутил, как внутри разгорается пламя ярости, тихо поднялся, сжимая и разжимая пальцы магической руки.
Гребаный мир с ублюдочными мудаками! Меня тут что, каждая собака хочет прирезать или застрелить? Что с вами всеми не так?!
Последние слова, кажется, проорал вслух, потому что неудачливые убийцы резко обернулись. И в этот самый миг я вытянул свою новоприобретенную руку вперед, почти скопировав действия командира конного разъезда, и отдал мысленную команду: "убей"!
С кончиков пальцев сорвались алые молнии. Они врезались в человеческие тела, отбрасывая те на несколько метров, обжигая, уродуя и коверкая. В воздухе повис тошнотворный запах горелого мяса и экскрементов. Всего одна атака наповал срубила старика — его голова буквально лопнула, забрызгав окрестности кровью, ошметками кости и мозга. Один глаз покойника прилетел точно к ногам, уставившись на меня в немом укоре, второй забросило куда-то в кусты.
Младшему досталось меньше, но не нужно было обладать медицинским образованием, чтобы понять: если крестьянин не умеет исцелять смертельные раны, он не жилец. Молнии превратили его грудь в сплошной ожог, оторвали левую руку в локте и обезобразили лицо. Глаза юноши лопнули, и теперь он извивался, подобно червяку, вопя от боли и зовя отца.
— Татка, таточка, где ты? А-а-а, больно! Больно! Таточка, помоги! — надрывался умирающий, а я стоял, и тупо переводил взгляд с него на его отца, потом — на свою руку, затем — снова на него.
Несколько секунд потратил на осознание произошедшего, после чего повалился на колени и, наклонившись выблевал все, что только было в желудке. Меня рвало без остановки, наверное, минут пять, и, если бы хоть кто-то пожелал, он бы с легкостью завершил начатое крестьянами, потому как сопротивляться сейчас не было ни малейших сил.
— Я убил человека", — шептал я, исторгая ужин, — убил, разорвал его голову на куски, она лопнула, точно переспелый арбуз. Я... убийца...
Наконец, очередная порция рвоты покинула тело, и я кое-как пришел в себя.
И в этот самый миг над головой раздался до боли знакомый голос:
— Врагов ты оборол, теперь добей. Не должно оставлять в живых того, кто увидал багровый всполох магии твоей!
От этих простых, но страшных слов у меня потемнело перед глазами.
— А других способов нет?
— Нет! — рявкнул ворон. — И не смей жалеть! То враг твой, кровник. То твой долг, удел и бремя. Себе он вырыл сам могилу... Он нападал, убить тебя хотел и потому не может быть иначе. За кровь — лишь кровь цена, а посему, ему платить, тебе взимать же виру!
— Но я... не хочу.
— Не важно, жаждешь смерть ты принести, иль нет. Коль добр, даруй покой, а не отмщенье. Бери копье, недрогнувшей рукой жизнь оборви, не требуя прощенья.
Точно в подтверждение его слов раненый в очередной раз завыл, пытаясь здоровой рукой нащупать отца.
— Таточка, где ты, где?!
В этом крике было столько боли и отчаяния, что я решился: поднял с земли копье и подошел к раненому, замер над ним, занеся оружие. Меня трясло, хотелось бросить все и убежать прочь, а еще лучше — проснуться.
Но я, увы, не в кошмаре. Я в аду при жизни. А значит...
Руки перестали трястись, страх спрятался где-то в глубине, а сердце преисполнилось решимостью.
— Прощай и прости, — прошептал я своему несостоявшемуся убийце и с силой вонзил острие тому в голову, пробивая пустую глазницу и поражая мозг.
Раненый дернулся, замер и обмяк. Все закончилось.
Я на ватных ногах подошел к трупу старшего, подобрал валяющуюся рядом флягу, после чего приложился к ней. Пил, не чувствуя вкуса и не хмелея, а по щекам текли слезы.
Слезы отчаяния, слезы ярости, слезы жалости к себе.
Я справлял тризну по потерянной жизни, по нелепому выверту судьбы, перенесшему меня в кошмарное место, где человек ценится куда меньше, чем пара вещей, которые можно снять с трупа.
Допив, я заткнул пробку и прошептал:
— Родные мои девочки, ждите, я вернусь, чего бы это ни стоило.
Глава 7.
Алкоголь помог взять себя в руки и немного попуститься. Я призвал на помощь весь свой цинизм, рационализм и даже злобу на засранцев, решившихся устроить мокруху, и худо-бедно восстановил душевное равновесие.
После этого принялся рыть могилы.
К счастью, у крестьян при себе нашлась небольшая совковая лопата. Копать ей было неудобно, а потому работать пришлось почти до самого рассвета.
Перед тем как хоронить покойников я, преодолевая отвращение, обыскал тела. Уловом оказались пара ножей, несколько медных монет разного номинала, медное же кольцо, похожее на обручальное, и два странных медальона.
В первую очередь я изучил деньги. Обычные кругляки с изображением солнца на одной стороне и цифрами, до боли похожими на римские, на другой.
— Если правильно помню, то вот это у нас — один, это — два, это — пять, а это — десять, — бормотал я, перебирая деньги. — Интересно, а серебро с золотом тут в ходу? А ассигнации? Должны бы, по идее.
Убрав наличку, вернулся к амулетам.
— Айш-нор, а это что такое? — я продемонстрировал последнюю находку.
Ворон, все это время обгладывающий лицо младшего, оторвался от своего кровавого пиршества, и, прищурившись, посмотрел на добычу.
— Сие есть накопители, — отозвался он, наконец.
— Накопители? В смысле?
— Живущий каждый телом магию родит, энергию природную, сырую. Ее лишь маг в заклятья превратит, иному ж проку нет. Уразумел, что я толкую?
— Имеешь в виду, что каждый человек генерирует какое-то количество магической энергии, которую можно использовать для чар?
— Все верно, смертный, это так. Чем больше силы собирает — тем могущественней маг.
