Небо шамана. 1 часть

И ещё у неё очень светлая, словно просвечивающая бледная кожа, покрытая золотистыми конопушками, как кто-то из ребят сказал, что такая кожа солнца боится и не загорает. У нас кожа намного темнее и загар совсем не как у людей, кожа не темнеет, а становится словно блестящей, чтобы отражать больше лучей Пери. К концу лета на малышню смотришь, как они в воде на мелководье плещутся, и ловишь себя на сравнении их с рыбками, они действительно словно чешуёй покрытые блестят, особенно мокрые, такие изумрудно-салатово-жемчужные ребёнки-рыбёшки. При рождении дети все тёмно-салатового цвета, бывают разные оттенки, кто коричневатый, кто больше золотистый, кто с синим отливом, но белых не бывает. Как не бывает родинок с конопушками, никаких пятен на коже, кожа всегда гладкая и матово одноцветная. Исключением можно считать, когда невесту перед свадьбой в некоторых племенах на юге всю от макушки до ступней разрисовывают красивыми узорами соком одной травки, который даёт на коже тёмно коричневый ржавый цвет рисунка, который держится на коже несколько недель. Выглядит это иногда очень красиво и необычно...

А ещё, меня буквально передёргивает от неприятия, когда она меня касается, я по несчастью в первый раз смотрел на её руки и теперь хорошо знаю, как выглядят её пальцы с омерзительно тонкими розовыми прозрачными ногтями и круглыми толстенькими подушечками пальцев. Нет, я, конечно, видел свои собственные, вернее моего тела пальцы и ногти, которые к принципе нельзя сравнить с теми, что у меня были раньше. Мы произошли от хищников и у нас, скорее когти, чем ногти и хоть мы теперь их не точим, но вот их толщина и крепость никуда не делась. И у наших женщин пальцы другой формы и ногти закруглённые и загибающиеся, вот они их точат обязательно и для красоты их красят разными цветами. И если девушку или даже уже давно свою жену рассердишь, то располосовать она тебя своими коготками может, как говорят "на ленточки". Не убьет, конечно, но лечиться у шамана придётся, да и скрыть такое в племени сложно. Наверно просто у мужчин мне совершенно не интересно, какой формы у них ногти, я их не разглядываю, нет такого интереса, а вот плоские тонкие недоногти у девушки с непривычки совершенно выбили меня из колеи. И вот такими уродливыми руками она меня касается. Брррр...

Вы можете сказать, что я так хамски и цинично обсуждаю и описываю девушку, как козу на базаре. Тогда вы ничего не поняли. Я обсуждаю не её, я пытаюсь понять себя и то, как мне во всё это вживаться. Да и для меня самого было удивительно, когда вдруг оказалось, что меня от её вида потряхивает, и её касания так омерзительны. Но я стараюсь ничего ей не показать, ведь она в этом не виновата, так старался, что как-то спровоцировал её интерес к себе. Нет, я не думаю, что тут вдруг у неё вспыхнуло неземное чувство в мой адрес, да и не такой я неотразимый, довольно средний внешне и поведение тихое и спокойное. Есть подозрение, что здесь сыграло любопытство и уязвлённое самолюбия по контрасту, ведь все, даже Васнецов вокруг неё круги вьют и всячески своё расположение показывают, все кроме меня хвосты перед ней распушили. А может дело в том, что я лётчик, ведь здесь лётчики — это особенная категория, военные вообще очень уважаемы в обществе, а лётчики может самые-самые из них. Миша в тему вспомнил, что ещё на заре парусного флота было сказано, что женщина на корабле к несчастью. Ведь обстановка самая для этого неподходящая, мы тут лесами по немецким тылам к нашим пробираемся, нет и здесь умудряются перед ней себя продемонстрировать. А я на этом фоне весь такой неприступный и холодный. Если бы она знала, что меня от неё едва не тошнит, но зачем обижать человека, вот и занимаемся всякой ерундой, игры брачующихся хомячков... Ядрид-Мадрид!... Полудурков стая...

А суть моих оценок и изучения Марины, как первой представительницы противоположного пола в том, что за всем этим вижу для себя проблему или сложность. Ведь попал я сюда всерьёз и надолго. Как-то совершенно не тянет на шутки и веселье, всё слишком реально и на игры никаких намёков. А значит, вопрос с женщинами рано или поздно встанет, ведь семья, жена, дети, как без этого? И имею ли я право лишить это тело продолжения? А может гораздо честнее сказать, что я не хочу себя лишить этого, ведь без семьи жизнь смысла не имеет!...

И хочу сказать ещё об одном. У нас, так устроено, что с момента вступления в возраст невесты, и пока не станет взрослым последний третий ребёнок, женщина практически не меняется. Три четверти своей жизни женщина выглядит одинаково молодо. То есть на вид сразу отличить мать и взрослую дочь довольно сложно, если не смотреть в глаза, взгляд взрослой женщины всегда отличается от взгляда девчонки. Но потом буквально за год женщина стареет, чаще всего немного набирает вес и седеет, появляется классический вид бабушки, какой она и остаётся до смерти, то есть примерно лет пятнадцать-двадцать, у кого как. Мужчины внешне стареют равномерно, хоть и не быстро. Я, к примеру, очень удивился, когда узнал, что сержанту Васнецову всего тридцать лет, у нас так выглядит мужчина лет в девяносто, при том, что продолжительность жизни у орков очень маленькая, всего сто сорок-сто семьдесят лет. Хотя шаманов это не касается, шаманы живут не менее трёхсот, а моему учителю уже больше пятисот и умирать он не собирается, не смотря на мои многочисленные мысленные пожелания в его адрес. Здесь женщины стареют моментально, хотя у них нет ограничения в три ребёнка, как на Пери, во многих семьях по десять и больше детей. Вон у Васнецова уже четверо, а Михайленко седьмой ребенок из двенадцати, даже представить такое не могу. А семью и детей я хочу, вернее, я просто не представляю, как можно без этого. Стоит только вспомнить взгляд, которым отец смотрит на меня или брата, в нём такая безумная смесь нежности, гордости, тревоги и ещё чего-то чему слова не придуманы, но от чего дрожит и отдаётся теплом глубоко в серединке души. Взгляды мамы и бабушки совсем другие, в них любовь и обожание с суетливым собственническим и ревнивым оттенком, но это не моё, пусть эти эмоции останутся моей жене. Мне же хватит и того, что природа даёт отцу, чего лишаться мне бы совсем не хотелось. Вот почему я так серьёзно оцениваю и обдумываю эту первую близкую встречу с девушкой этого мира. Как понимаете ничего в этом обидного или оскорбительного для неё нет, как мне кажется, тем более, что ничего плохого я не хочу и не делаю...

То, что я так пристально вглядывался в Марину — результат моих раздумий ещё того времени, когда я приходил в себя и осваивался с телом Сани Гурьянова в том лесочке, куда его парашютировал прошлый хозяин. И это не досужие умствования со скуки в качестве разминки для ума. Как я не гнал от себя эти мысли и не пытался себя отвлечь и занять, но осознание своего жуткого одиночества накатывало, и готово было похоронить меня под грудой своей фатальной жути. В какое бы место моего родного мира меня не занесло, пусть бы рядом не было никого из моих родных и до оркских степей было бы много лет пути пешком, но во всяком случае была надежда и вопрос был только во времени требующемся мне на дорогу. А в моём нынешнем положении никакое время не может вернуть меня обратно. Только шуткою Богов капризом которых я угодил сюда меня может вернуть. Вот только рассчитывать на второй заход бесконечного везенья, которое оставило меня в живых разумный человек не станет. С другой стороны, дома я умер, то есть возвращаться мне некуда. Снова занять чьё-то тело? Хотя, я даже на это согласен, наверно, ведь при всех прочих это будет всё-таки мой Мир. Только если быть честным перед собой, то оказавшись даже дома в чужом теле я окажусь в очень похожей с нынешней ситуацией. Конечно, мне будет намного проще адаптироваться, ведь основные представления о своём Мире у меня есть. Но вот, к примеру, вжиться в общество подгорных коротышек наверно не легче, чем в местное. Ведь даже про жизнь людей на Пери я знаю не так уж много, только то, что рассказывал брат и рассказы других, кто нанимался в охрану или ездил торговал, что уж говорить про то, что я знаю про такие закрытые от посторонних народы, как лесные ушастики или подгорные коротышки. Да, я про драконов наверно знаю больше...

Много позже я прочитал книгу про Робинзона Крузо, который оказался один на острове. Если сравнить нас, то не знаю, кому из нас было легче. А вот в правдивость истории я поверил, очень точно и тонко описано состояние, которое испытал, когда пришло первое понимание произошедшего и ужас перед невозможностью как-нибудь изменить обстоятельства на фоне психологически убивающего абсолютного одиночества. И если Крузо имел перед собой хоть и небольшой, но реальный шанс, что на его остров приплывут люди и спасут его, то у меня даже мизерного шанса нет. Вот и пришлось мне думать и придумывать себе смысл ради чего мне нужно как той мышке из притчи ножками дрыгать и масло сбивать. Да и к людям меня торопил не только трибунал как дезертира, а пустота одиночества. Ничего другого, кроме как жить и попытаться в этом мире создать свою семью, вырастить детей мне не придумалось. То есть прожить достойную жизнь обычного орка, пусть и в другом теле и не в составе своего племени. Для меня в этих планах была моя доля долга перед родителями и родственниками, вернее не долг, а то, как я люблю своих маму и отца, брата, бабушку, моих двух дядь и даже раскосенькую красавицу Гази с её бестолковым братиком. Большая это цель или маленькая, не мне судить, но наверно не хуже, чем у других. И вторым шагом на этом пути после выхода к людям и принятия меня местными становится девушка, а с девушками вот такая незадача. Такая вот проблема, но пока война, а там поглядим...

А тем временем наша группа продолжила скитания по лесам и болотам. В первый раз, когда мы вышли к реке, через которую нужно плыть, а я ведь плавать не умею. Ну, думаю, тут и разделимся и я мост пойду искать. И откуда мне было в степи научиться плавать, когда у нас все реки текут с гор, бурные, но мелкие и шумливые с ледяной водой. Любую можно перейти в брод, главное следить, чтобы не сбило с ног течением или конь не оступился на камнях и не повредил ноги. Правда есть запруды, которые сделаны, чтобы поить скотину, и в которых мы в детстве обожали плескаться, когда к вечеру вода нагревалась, но они не такие глубокие, чтобы в них плавать. Да и мы обожали плескаться у самого берега, где можно лечь на воду и перебирать руками по дну, словно паришь на поверхности прогретой воды, и только голова торчит. К счастью я не стал, как Паша Никонов громко сетовать, что плавать не умею. Пашу переправили, сделав плотик, за который он держался, и на который сложили вещи и оружие. Оказалось, что Гурьянов хорошо плавал, и тело само вспомнило, что ему нужно делать, стоило попробовать повторить те движения, что делали другие, и мне плавание даже понравилось. Всяких речек и ручьёв здесь довольно много (я подозреваю, что многие речки мы переходили не по одному разу, когда увидел на карте, как они извиваются), к постам и бродам отмеченным на трофейной карте мы не лезли, понимали, что все эти переправы под контролем немцев...

На дороги мы не выходили. За две с лишним недели пути только дважды встречали немцев. Хотя слышали их гораздо чаще. Один раз наскочили на охранение какого-то вставшего в небольшой роще немецкого подразделения и после окрика часового сразу отступили в лес. А поднявшаяся стрельба никому из нас не повредила, как и наша в ответ кажется никого не зацепила. В другой раз мы решили рискнуть и пересечь пшеничное поле, не дожидаясь ночи. Когда появились два мотоцикла с пятью седоками мы быстро залегли, но они нас заметили, и пришлось бежать к лесу. К счастью до него оказалось совсем немного. Немцы в лес за нами не сунулись, а стреляли на ходу, видимо слишком торопились отсечь нас от опушки, ни в кого не попали, особенно, когда Михайленко дал в их сторону очередь из пулемёта, их рвение заметно убавилось...

Дважды встречали другие группы окруженцев. В одной старлей танкист попытался нас застроить, и подчинить себе, сразу начав кричать. На что Васнецов ему спокойно ответил, что он его прямым командиром не является, документов его он не видел и не может быть уверен, что он действительно тот, за кого себя выдаёт, поэтому рисковать своими подчинёнными он не будет, а при попытке применить силу мы можем и ответить. Странный какой-то лейтенант, да и группа с ним почти все безоружные и ободранные все с тусклыми взглядами, сержант скомандовал нам "На пра-во! Шагом марш!" и мы потопали, радуясь тому, как он нас прикрыл и уберёг от этого дурного горлопана. Через пять дней после деревни, где к нам прибилась Марина, на дороге увидели разбомблённую колонну с нашей техникой. Может мы бы поискали в ней чего-нибудь полезного, но на дороге было движение, поэтому мы тихо пробирались по краю и буквально провалились в заросший лесной овраг, в котором наш Миша умудрился свалиться прямо на броневичок "БА-десять". Из-за близости дороги он даже ругаться громко не мог, и ему осталось только очень громко и выразительно шипеть потирая ушибленный бок и ногу. Похоже, что во время бомбёжки водитель броневика пытался сдать задом от дороги и свалился в незамеченный овраг. По счастью не перевернулся. В стороне под обрушенным склоном оврага кого-то похоронили, на воткнутой в могильный холмик палке надет подпалённый танкистский шлем и никаких надписей. Из броневика экипаж почти всё забрал, но и оставшегося нам вполне хватило и зверьё не успело до конца растащить крупу и сухари, а больше десяти банок тушёнки в солидоле и серой обёрточной бумаге у лесных жителей никакого интереса не вызвали, в отличие от нас. Правда до конца нашего пути еды нам всё равно не хватило и последние два дня мы шли уже на одной кипячёной воде, в которой наш медик заваривала нам какие-то травки, которые собирала по пути, в том числе однажды одуряющую пахучую лесную землянику, которой мы собрали пару горстей... И ещё мы бесконечно верили, что конец нашего пути с минуты на минуту, так, что голод терпели спокойно...

К этой тихой реке мы вышли утром, судя по карте это какой-то приток Припяти, а может мы уже к Днепру вышли, на той стороне берег открытый, а не лесной, как наш. С хода в реку решили не лезть, а оставили Никонова наблюдателем и отошли в лес, тем более, что вдоль реки проложена дорога, которой явно недавно пользовались. За день связали пару плотиков из прутьев и сена, а в сумерках стали тихо переправляться. Мы уже вылезли на берег и пытались тихо отцепить руки Паши от плотика, в который он как всегда вцепился мёртвой хваткой, и торопливо одевались, как из кустов раздалось:

— Стой! Не шевелиться! Стрелять буду...

Мы вышли к нашим, действительно НАШИМ, после той деревни я определился, и перестал сомневаться в своём выборе. Документы у всех кроме Подберёзкина были, вышли мы хоть и с трофейным, но оружием, а у меня и Талгата даже то самое, номера которого внесены в документы учёта, и ничего, что у обоих неисправное. К примеру, Никонов свою винтовку выкинул и сменил на немецкий карабин, который ему больше понравился. Нас всех направили на фильтрационный сборно-сортировочный пункт, таких как мы — окруженцев хватало. По лесам в одиночку и группами пробирались как и мы сотни и тысячи, кто-то без оружия, а кто-то тащил по лесам и на руках даже пушки, одни сбивались в небольшие группы и в одиночку, другие из остатков разбитых в приграничных сражениях частей шли со своими командирами и даже знамёнами и техникой. Тысячи оставались отлёживаться и поправляться от ранений и контузий у местных или, забившись в гущи лесов. Поэтому процедура приёма и фильтрации, была к нашему появлению уже вполне отлажена. После быстрого опроса и подписания нескольких протоколов, меня направили в лазарет, где осмотрели и почистили рану, сделали рентген, положили гипсовую лангету, и эвакуировали санитарным поездом, который по счастью в пути не бомбили, хотя вдоль дороги хватало следов бомбёжек и остатков расстрелянных с воздуха поездов.