— Темные, но с тонкими прядями светлыми... ой, — замер, захлопав глазами. — Я не помню, — повторил уже не так убежденно.
— Северянка, значит, — улыбнулась Ила. — Я так и думала. А что твоя память сохранила или уже выпустила наружу?
— Мало. Отец... кажется, он был высокого роста, но, если я видел его совсем малышом, то любой бы показался высоким, — эта женщина вызывала доверие, да и прятать — то было нечего. — А еще почему-то огонь вспоминается... горит на полянке, искры летят... А еще... — Огонек запнулся; проскользнувшая картинка, нет, тень ее была для него новой. — Я должен знать кого-то еще. Они жили с нами.
Ила задумчиво смотрела на него, будто сверяя с неким известным ей образом.
— Интересно, почему ты вспомнил ту птичку? Да, мне сказали. Если ты тот, о ком я думаю... Много весен назад Тейит покинула девушка по имени Соль. Она ушла за своей любовью. Южанин по имени Тахи подарил ей серебряную птичку... таких не делают у нас. Соль была моей лучшей подругой. И вы... да, вы похожи.
— Значит... это моя мать? — обмирая от ужаса и восторга, спросил Огонек.
— К сожалению, я не знаю. Не хотелось бы отправиться по ложному пути... но ты вполне можешь быть ее сыном по возрасту, ты помнишь такую игрушку — хотя кто может поручиться, что она в точности такая, как была у Соль? Быть может, это обычная южная безделица, хоть и непонятно, почему так совпало. Но главное — ты похож на Соль. Губы, брови, нос... сходство не потрясает, но вполне явственно. Впрочем, я могла и забыть подругу... — она призадумалась. — А лицо того человека с Юга я уж точно давно позабыла, да и видела мельком.
— А как... меня зовут? — шепотом спросил он.
— Откуда мне знать... — наконец-то женщина улыбнулась. — Даже если ты в самом деле ее сын, имя тебе давала не я.
— Анна, можно, я буду... считать себя сыном твоей подруги? — неуверенно, с надеждой попросил он. — Ведь у меня... никого нет. Я полукровка, конечно, но... ты позволишь?
— Да что ты! — она заливисто рассмеялась, помолодев весен на десять, потом сказала: — А мать Соль жива.
— Кто она?
— Лиа — целительница.
— Ох...
Так и стоял, будто молния сверху ударила и к земле пригвоздила. Говорят, есть такие молнии — как копья...
— Соправители знают, что ты... — продолжала незнакомка меж тем, и не сразу заметила, что мальчишка вовсе окаменел.
— Да что ты? Или я тебя напугала? — встревожилась она, ладонью помахала у него перед глазами: — Эй! Настолько не по нраву такая родня?
— Что ты, — Огонек покраснел, будто спелая свекла, и умоляюще проговорил:
— Она бы скрыть не смогла. Ведь она не должна узнать?
— Лиа? Та, что одна шестнадцать весен прожила, о дочери тоскуя? — опять рассмеялась женщина. Теперь не на грустную сойку смахивала, а на пересмешника.
А вот Огонек не радость испытал, а страх.
— Ты говоришь, Лайа и Лачи знают. Но они ничего не сказали ни мне, ни ей.
— Да пусть катятся оба, — отрезала Ила, и Огонек не усомнился — в детстве она нередко играла с мальчишками, а могла и командовать ими. Неужто его мать тоже была веселой и бойкой?
**
Тейит, шестнадцать весен назад
Пол, устланный циновками, был мягким. Расшитый кожаный полог, тяжелый, откинула Соль, заходя в дом; другой полог, из тростника, отграничивал спальную часть. У стены стояли горшки и кувшины, большие и маленькие, расписанные и раковинками изукрашенные.
Соль присела на низкое сиденье; помешала темное ароматное питье в горшочке, стоящем на камнях в очаге. Зерна чуэй давали силу и были приятны на вкус. Запеченная в глине рыба да сладкий напиток — сегодня хороший ужин у Соль с матерью. Лиа все, что могла раздаривала беднякам, оставляя лишь средства на покупку нужных снадобий, которые не могла приготовить сама, да прочего, необходимого для исцеления. И даже Кесса — дани не могла с ней ничего поделать, в конце концов махнула рукой: пусть живет, как нравится, лишь бы что требуют исполняла. Несмотря на свой талант и расположение Кессы, Лиа так и не стала ее "домашней" целительницей — нрав беспокойный мешал. Вечно она пропадала там, где нужна была ее помощь, не только Сила, но и знания трав, и способность распознать болезнь еще в зародыше. Только вот себя не жалела...
Многие дома благословляли ее имя. А дочь родная — просто ее любила.
Лиа поздно вернулась. В легкой долбленке ее отвезли далеко на поля, где люди работали с утра и до ночи.
— Мама, ты так потеряешь здоровье, — укоризненно говорила дочь, принимая у Лиа плетеный короб с лекарствами. — Есть и другие целители.
— Лучших Обсидиан и Хрусталь держат подле себя, — ломким от усталости голосом сказала женщина. — Да и сами они не больно-то рвутся в бедные кварталы. А работающие на полях кормят нас всех.
— Ты забыла про охотников и рыбаков.
— Не забыла. Эх, если бы удалось отыскать хорошую тропу через горы, — Лиа распустила тугой узел волос и медленно, с наслаждением пила сладкий чуэй. — В море очень много рыбы, много ракушек.
Соль улыбнулась. Мечта матери — море. Отец ее отца ходил по тропкам, оставленным сернами, вместе с другими смельчаками, и вместе с прочими дарами моря приносил пестрые шипастые раковины и другие диковинки — водяных звезд и усеянные иглами шары. Но горы не любят людей. Они шевелят хребтами и выбрасывают клубы огня. Только здесь, возле Тейит, горы спокойные.
— Как здоровье Элати? — спросила Соль.
— Неплохо... Скоро она встанет.
— Поэтому ты сбежала на поля? — рассмеялась дочь. — А не боишься, что Кесса — дани рассердится?
— Она не будет опечалена, если Элати и вовсе умрет, — пробормотала Лиа. Отставила тарелку и чашку, потянулась. — А ты совсем выросла, моя маленькая Соль. Совестно мне — сложила на тебя все хозяйство.
— Невелико хозяйство — ты да я! Если что, найдется, кому помочь.
Лиа пристально взглянула на дочь:
— А нет ли такого, с кем захочешь свой дом вести?
— Как же я оставлю тебя? — спросила девушка, и лицо ее вспыхнуло.
— Не оставишь. Можно одной семьей жить. А ты... — мать чуть нахмурилась, потом улыбнулась: — Ты задумчива сегодня, малыш.
— Нет, — Соль опустила лицо. — Устала я, лягу.
Лиа поднялась, тронула лоб дочери.
— Отдыхай, малыш. А я корни привезенные до ума доведу.
Открыла короб, достала сверток, высыпала на постель серые узловатые корешки, похожие на обнявшихся сколопендр.
— Вот, подарок мне сделали. Мигом снимают жар. Редкие они. Только внизу и можно их раздобыть, здесь уже такой травы не осталось.
— И ты бы отдохнула, — проговорила дочь — словно иное хотела сказать.
— Успею еще...
Пригляделось к дочери, что сидела, опустив голову, и теребила пояс в руках. Сама присела на низкий табурет подле двери, поставила перед собой ступку. Первые звезды проглядывали на небе, цикады трещали.
— Рассказывай, малыш...
— Он очень добрый, мама, — юная девушка задумчиво наматывала на палец прядку волос. — У него глаза — как цветы шалфея, а смеется — будто солнце на закате вспыхнет, все лицо освещается.
— Он южанин, дочка. Он из Асталы.
— Он особенный, — задумчиво повторила девушка. — Вот, подарил мне игрушку... — Указала на птицу из серебра с колокольчиком, приделанным к лапке, и повторила: — Игрушку, словно ребенку...
Девушка села на постели.
— А зовут его Тахи.
Лиа толкла корни в ступке, и невесело улыбнулась дочерним словам. Попробовала на язык темную пыль — будущее лекарство. Не ответила.
Тени. Тени скользят по стенам. Тени сказок, услышанных в детстве, живущие своей жизнью. Они никогда не пугали Соль.
Никогда не пугали ее и горные водопады, бешеные ручьи, каких много в окрестностях Тейит. Сам город высечен в скалах, огромный город, многогранный и строгий. Отполированные десятками тысяч ног ступени храмов, рукотворные пещеры и пещеры, созданные природой — с колоннадами, арками, сводами. На бесчисленных барельефах — прошлое. И Тевееррика, и древние города земель по эту стороны гор. Победно воздевшие оружие воины — и замершие навсегда; мудрецы, держащие в руках тяжелые свитки; ремесленники, вкладывающие сердце в незамысловатый труд свой. Робко смотрела девочка в неподвижные лица.
Трава покрывает скалы, трава и кустарник с узкими жесткими листьями. А трава, напротив, мягкая; тут и там в ней высятся стебли — великаны, их венчают темно — лиловые шарики. И дикие серны скачут с камня на камень, орлы вьют гнезда на горных уступах, презрительно глядя на человеческую суету.
А на равнине были леса — бескрайние, в которых бродили огненного цвета олени и летали совы на мягких крыльях.
Послы приехали вечером позапрошлого дня. Южане предпочитали нейтральную территорию для переговоров, но на сей раз приняли гостеприимство Тейит. Интересовала их не земля, не металл и не камни — старинная книга, принадлежавшая основателям Асталы. Давно эта книга погибла, но один из эсса успел переписать кое-что. И вот, разузнали... Просили дозволения глянуть. Поскольку личным было посольство, не могли предложить чего-то, принадлежащего всей Астале — но глава Рода, приславшего послов, нашел какие-то очень редкие камни. Лиа, разузнавшая новости, рассказала дочери — Соправители кружили над этими камнями, как стервятники над добычей. Еще немного, и передерутся.
Когда Соль увидела гостей впервые, яркоглазых, с кожей оттенка меди — против бронзы Тейит, лица их показались девушке неприятными: хищными и надменными. Но Тахи — единственный — чем-то понравился Соль. Внимательно, весело, без стеснения рассматривал дома и людей: послам показали часть города, то, что сочли показать безопасным и чем гордились. И на случайный вопрос испуганной северянке он ответил со смехом. Речь детей юга оказалось можно понять, хоть порой приходилось поломать голову, что они такое сказали, хоть непривычным был говор — далеко разошлись ветви одного дерева...
Он был старше на добрый десяток весен — наверное, Соль казалась ему девчонкой. Вот, даже игрушку подарил...
Девушка вздохнула, улыбнулась матери — нарочито сонно, чтобы не отвечать больше. Легла, натянула на голову тонкое шерстяное одеяло. Душно, зато лица ее мать не увидит.
Ночью Соль приснился мальчик. Угловатый, тонкий, чтобы не сказать — тощий. Лица его она никак не могла разглядеть. Кажется, волосы мальчика отливали рыжим. Огромное черное тело зверя кинулось на него, и брызнула кровь, и Соль закричала. Потом тот же мальчик — или она ошиблась? — стоял среди высоких трав, доходящих ему едва ли не до пояса, и волосы его, выбившиеся из косы, трепал ветер, и они, словно рыжий ковыль. А потом было женское лицо, взрослое, нежное, полногубое. Женщина раскинула руки и зашипела: "Прочь из моего сна!" Девушка проснулась, прижимая к груди подушку, словно защититься пыталась.
Утро нежилось на верхушках гор, не желая подниматься к солнцу и таять.
Босая, девушка шла по теплым камням. Ветер подхватывал прядки, задевал ими кончик носа Соль, и она жмурилась, и отмахивалась от ветра, как от шаловливого зверька. Много — много домиков в Тейит, словно горный муравейник; те, что не выбиты в самом склоне, льнут друг к другу. Уступами, ступенями и жилище, и улочки. Стучали молоточки, оббивая края камней, и бесшумно двигались резцы — в этом квартале жили мастера, резчики по камню, и ювелиры — чеканщики. Два дорогих украшения лежали в шкатулке Соль, два медальона с изображением зверя и птицы, и сделаны медальоны были здесь. Но не затем, чтобы посмотреть на работу мастеров, пришла девушка. Остановилась у сложенного из плоских камней небольшого дома под кровом из тростника.
Три смуглых руки взвились в воздух одновременно, замахали ей.
— Ты чем-то взволнована? — спросила миниатюрная Ила. Соль обняла подругу, кивнула юношам — ее братьям, сидящим на длинном пороге.
— Да ну их всех! Стоило становиться взрослым, чтобы тебя засунули в какую-то дыру. Я мог бы принести пользу, охраняя границу с лесом или в горах, не подпускать к поселениям "перья"! — пожаловался Кави, обиженный, что его направили присматривать за порядком на безопасном руднике, где самым страшными зверями были лисы и барсуки. С чем бы ни прибежала Соль, его новость была всяко важнее. Насупившись, он поглядывал на девушек, огорченный тем, что они-то не могут понять его в полной мере. Из-за спины брата улыбался Качи, строя лукавую рожицу — ничто не могло вывести его из равновесия. Странно было смотреть — словно волшебные зеркала из сказок показывают одного человека, только один хмурится, другой смеется.
...Почему-то близнецы у южан рождались крайне редко. У эсса же отнюдь не считались диковинкой. На своем веку любой житель Тейит хоть раз да видел пару неотличимых друг от друга людей. Но эти близнецы были и в самом деле милостью Мейо Алей — их увидело свет целых трое. Два мальчика и девочка, Кави, Качи и Ила. Похожи были — с серебристыми глазами и удлиненными лицами. Кави — повыше, айо; Качи, в шутку прозванный Мастером Птиц из-за постоянного чирикания на ули, и последняя — Ила. Не Силой невеликой они принесли славу своей семье, низко стоящей, но самим чудом рождения своего. Не будь близнецами, да еще тройней, на них бы косо смотрели — никто из них не унаследовал таланта в работе с камнем или металлом, да и желания не проявлял. Но им — таким — все прощали.
— Бедняга! А я ... — Соль глянула на Кави склонила голову набок. И замолкла, и чуть побледнела, задышала часто — часто — так необычно все это было, что даже обиженного приятеля пробрало.
— Ради созвездий, рассказывай, не тяни! — в шесть рук затормошили Соль близнецы.
— Я видела южан, близко, — Соль замолчала, села. Подняла с земли пестрый камешек и начала пристально разглядывать его, словно девушку не интересовало ничего, кроме желтых и серых крапинок.
— И как они вблизи? — оживился Кави еще больше прежнего.
— Ничего... Люди. Волосы убирают иначе, чем мы, носят другое...
— Да это и так видно! Ты в глаза их смотрела? — подала голос Ила.
— Яркие... У наших таких не бывает.
— Как у хищников, да? — расхохотался Качи, — Ила же отметила, как вздрогнула Соль.
— Как у хищников... Но... — Соль залилась румянцем, и возбужденно заговорила:
— А замечали вы, как красивы дикие звери? Ихи, например — ни капли лишнего в облике, кисточки на ушах убери — и будет не то. Или кессаль — свирепая птица, но как хороша!
— Ну, южане скорее лягушки, те, с разноцветными пятнами. Жгутся, голоса противные, и живут в сырости — у них же низины там едва просыхают!
Юноши расхохотались.
Речь про зверей напомнила об охоте, и Кави принялся взахлеб говорить о древках и наконечниках копий, Качи поддакивал ему по привычке, а сам думал наверняка о своем.
— Как твои питомцы? — спросила Соль подругу.
— Неплохо! — засмеялась девушка, — Шалят...
