Дочь кузнеца

— Я привел тебе товар, — проговорил он. Купец внимательно оглядел молодую рабыню, спокойно стоявшую за спиной воеводы, и поинтересовался:

— Откуда она у тебя?

Воевода едва заметно поморщился любопытству старого купца, но предпочел объяснить:

— Ее привезла дружина, ездившая собирать дань. Ее отдали в одной деревне: им нечем было заплатить, а она была не местной, вышла к ним откуда-то из леса.

Купец не первый год жил в княжеской столице. Его честности доверяли, и поэтому каждый год князь продавал часть собранной дани именно с его помощью. Почему же теперь воевода привел эту девчонку сам, а не прислал вместе с пушистыми шкурками, медом и другими товарами? Все эти мысли промелькнули у Вароха в голове, но он только кивнул на слова воеводы.

— Сними капюшон, — приказал он рабыне.

Девочка помедлила пару секунд, потом подняла связанные руки к голове и откинула капюшон. Из-под облезлой овчины на купца прямо посмотрели серые глаза. Лицо рабыни было очень бледным, а волосы сбились в непонятный колтун, но даже под слоем грязи в лучах утреннего солнца они светились серебром. Купец протянул руку, заставил рабыню показать зубы, остался доволен осмотром. Все это время девочка не сводила с него взгляда пристальных глаз цвета зимней воды.

— Здоровые зубы, хорошие волосы, — купец покачивал головой в такт своим размышлениям. — Она может стать неплохим имуществом, если очередной хозяин не убьет ее за один такой взгляд!

Воевода обернулся на Занилу и ругнулся сквозь зубы. Девчонка продолжала в упор смотреть на купца. Почему она так уставилась на него? О чем она думает? Что она учудит в следующий момент? Воевода мог только мысленно молиться предкам-покровителям, чтобы Вароху не пришло в голову спросить о чем-нибудь саму рабыню!

Словно прочитав его мысли, купец внимательно посмотрел на девчонку и поинтересовался:

— Сколько тебе лет, рабыня?

Занила молчала. Варох подождал, но поняв, что ответа не последует, вновь перевел взгляд на воеводу:

— Язык у нее не вырван. Почему она молчит? Она немая?

— Она разговаривает, — поморщился воевода. — Я сам слышал ее голос. Ее нужно только хорошенько заставить.

— Так, — протянул купец. В его голосе зазвучала насмешка, впрочем, в его глазах ничего веселого не было, во всяком случае, для воеводы. — Хочешь сказать, что она разговаривает, только когда сама этого захочет? Отличную рабыню ты мне привел!

Воевода тихо выругался, вспоминая, что почти те же самые слова он и сам, увидев девчонку впервые, сказал дружиннику, привезшему ее. А ведь покушение на князя сохранили в тайне, и Варох не знает, на что вообще способна эта рабыня!

— Сколько ты дашь мне за нее? — спросил воевода, прекрасно понимая, что дальнейший разговор цену рабыне не набавит. Варох тоже это понял. Он выждал приличествующую случаю паузу, словно подсчитывая что-то в уме. Хотя решение, конечно, уже было принято. Он не был бы Варохом-купцом, если бы не умел мгновенно определять цену любому товару и не ошибаться при этом.

— Пять золотых.

Воевода постарался сдержать слова, которые чуть было не вырвались у него. А чего он ожидал? Окажись он сам на месте купца, неизвестно, захотел ли бы он вообще покупать такую рабыню. Он все равно хотел еще поторговаться, набавить хотя бы еще пару монет. Но взглянув на рабыню, почувствовал вдруг такое облегчение, при мысли, что совсем скоро избавится от нее, что махнул рукой:

— Согласен. Забирай ее!

Теперь уже пришла пора Вароха сомневаться, не предложил ли он слишком высокой цены?! Уж слишком легко воевода согласился! Но слово было сказано, и воевода уже отвязывал от своего пояса конец веревки, которой были стянуты запястья рабыни. Купец кивнул, отцепил от своего пояса кошель, высыпал на ладонь пять тускло поблескивавших монет княжеской чеканкии протянул их воеводе. В ответ конец веревки перекочевал в его руки. Воевода и купец скрепили сделку рукопожатием, после чего воевода поспешил распрощаться с Варохом и исчезнуть со двора. Радость, которую он испытывал от расставания с рабыней, была слишком мало связана с золотыми монетами, но которые потяжелел его кошель!

Купец внимательно посмотрел на свое приобретение, задумался на минуту, но потом, видимо решил, что все время держать девчонку связанной все равно не получится, и развязал веревку. Рабыня только потерла онемевшие запястья, но даже не оглянулась по сторонам: бежать, похоже, ей в голову не приходило.

— Иди за мной! — бросил ей купец и направился к дому. На пороге он остановился: девчонка послушно шла за ним.

"Как может она быть настолько послушной и при этом смотреть вокруг себя таким взглядом?!" — покачал головой купец. Впрочем, эту загадку ему еще предстояло разрешить, если конечно он хочет продать рабыню дороже, чем за пять монет!

Занила провела в доме Вароха-купца почти три седмицы, но все дни слились и смешались для нее.

В тот первый день купец отвел ее на кухню и поручил ее одной из пожилых рабынь, работавших там.

В княжестве сложно было найти диковинку, которой не торговал бы Варох. Занимался он и рабами. В его доме был специально устроен сарай, где и содержались рабы, предназначенные для перепродажи. Поэтому, когда купец, вместо того, чтобы отвести новую девчонку в этот самый сарай, оставил ее не кухне, пожилая рабыня подумала, что ту купили для работы в доме, и с теплом отнеслась к ней. Было в этой девочке что-то хрупкое и беззащитное.

Женщина забрала у маленькой рабыни ее шубу и неодобрительно покачала головой по поводу ее грязных спутанных волос, осунувшегося бледного личика и явно нездоровой худобы, которую не могла скрыть даже слишком просторная одежда. Впрочем, последнее женщина решила начать исправлять немедленно. Она расчистила для Занилы край большого кухонного стола, на котором две девочки-рабыни лет четырнадцати резали зелень и овощи, усадила ее и выдала ей большой ломоть свежего белого хлеба, предварительно щедро намазав его маслом. Занила, за последнее время слишком хорошо усвоившая, что еда — это роскошь, которая бывает далеко не каждый день, с жадностью впилась зубами в предложенное угощение, не переставая при этом настороженно оглядывать всех обитателей кухни.

Женщина еще раз неодобрительно покачала головой: кого же привел хозяин? Девчонка жевала свой хлеб так, будто до этого не ела неделю, быстро двигая челюстями; пальцы, судорожно впившиеся в ломоть, неуловимо напоминали когти дикого зверька, а глаза, казавшиеся в полумраке подвальной кухни темными, смотрели на всех вокруг затравлено и... опасно. Женщина вдруг четко поняла, попробуй сейчас кто-нибудь отнять у этой рабыни ее хлеб, и она бросится на него не хуже маленького, но от того не менее дикого звереныша! Женщина печально вздохнула и повернулась к поварихе, деловито сновавшей у печки, чтобы попросить большую миску похлебки.

После того, как маленькая рабыня наконец-то насытилась и перестала голодными глазищами заглядываться на все съестное вокруг себя, женщина отвела ее в баню, в которой мылись все рабы, и которая также служила в доме купца прачечной. Топить баню ради одной приведенной хозяином неизвестно откуда девчонки никто бы не стал, поэтому женщина просто натаскала горячей воды в большое корыто, поместила туда Занилу и оставила отмокать, а сама принялась отмывать ее похожие на грязный колтун волосы.

Занила послушно позволила себя раздеть, усадить в горячую воду и намылить себе голову какой-то едко пахнущей жидкостью. Все время, пока пожилая рабыня копошилась вокруг нее, Занила с любопытством наблюдала за ней. Она чем-то неуловимо напоминала ей женщину, приютившую ее в деревне, к которой она вышла после нескольких дней скитания по лесу. Может быть, тем, что также искренне заботилась о совершенно незнакомом, угрюмо молчащем ребенке, свалившемся на нее неизвестно откуда и неизвестно, надолго ли. Из деревни и от той женщины Заниле пришлось уйти, спасая ее жизнь и выбирая свой путь... Занила запретила себе думать о той женщине, о мальчиках — ее сыновьях: не хватало еще, чтобы от этих воспоминаний мысли перешли к ее собственной матери!

Вместо этого Занила, смыв с лица пену, стекавшую с ее намыленных волос, принялась рассматривать собственное тело. Занила никогда не была толстой. Да и как может быть толстым здоровый ребенок, все свое время проводящий на улице, в движении? Но теперь... Она была не просто худой, она была очень худой! Сквозь раскрасневшуюся сейчас от горячей воды кожу явственно были видны все кости. Занила усмехнулась, перехватив на себе полный сочувствия взгляд женщины. Теперь она понимала, почему та так поспешно принялась кормить ее: испугалась, как бы только что купленная и порученная ее заботе рабыня не умерла от истощения! Но также Занила понимала и причину теперешнего состояния своего тела. Дело было не в днях голодного блуждания по зимнему лесу (от того испытания она уже успела оправиться). Причина была в том, что два дня назад ее жестоко избили, она много часов провела на столбе, а потом, вместо того, чтобы умереть, не просто выжила, но еще и за считанные часы сумела залечить все свои раны и переломы! Для этого нужны были силы — нужна была еда. Занила снова усмехнулась, совсем не по-детски. Когда она перестала по-детски думать? По-детски воспринимать себя и все окружающее? Этот момент Занила помнила слишком хорошо, но женщине, только что вылившей на нее ушат теплой воды, чтобы смыть пену с ее волос, знать об этом было совсем не обязательно. А в собственных способностях Заниле еще и самой предстояло разбираться.

После того, как маленькая рабыня была вымыта, а ее волосы, оказавшиеся удивительно-светлого почти серебристого цвета, тщательно расчесаны, женщина принесла ей ее новую одежду. Это оказалось длинное платье, сшитое из плотной серой шерсти, и стеганая жилетка. Занила облачилась во все это, не без сожаления вспомнив о таких удобных штанах, с которыми ей пришлось расстаться. Единственное, чему она действительно обрадовалась, так это обуви. Если, конечно, так можно было назвать странные нелепые сооружения из туго переплетенных полосок лыка. По сравнению с добротной кожаной обувью, к которой она привыкла с самого детства, выглядели они довольно убого. Но в княжеской столице, Занила успела заметить, бедняки обувались именно так. Впрочем, в любом случае это было лучше, чем ничего.

Терпеливо дождавшись, пока маленькая рабыня оденется и обуется, женщина отвела ее назад в избу, в крошечную полутемную горницу, в которой жили рабыни купца Вароха. Сейчас здесь никого не было: посреди дня для всех нашлась работа.

— Ты будешь спать там, — женщина указала рукой на полати под самым потолком, отделенные от остальной горницы пестрой линялой занавеской. — Побудь здесь, пока хозяин тебя не позвал, а мне нужно идти.

Занила послушно повернулась и направилась к одной из узких лавок, стоявшей вдоль стен.

— Девочка! — голос женщины, стоявшей на пороге, заставил ее обернуться. — Может быть, ты все-таки скажешь мне, как тебя зовут? Почему ты все время молчишь? Я уже несколько раз спрашивала, но ты будто не слышишь меня?

Занила внимательно посмотрела на женщину. Та уже несколько раз спрашивала? Она попыталась вспомнить. Может быть, женщина действительно о чем-то заговаривала с ней. Занила не слышала, или просто не обратила внимания, или не запомнила... Женщина махнула рукой, отчаявшись дождаться хоть какого-нибудь ответа, и вышла из горницы.

Занила не знала, сколько времени она просидела одна: в горнице не было окон, к ней никто не заходил. Какое-то время она потратила на то, чтобы осмотреться в помещении, где она оказалась. Комнатка была маленькой, бедно обставленной, но безукоризненно чистой: либо в доме купца подобрались на редкость аккуратные и хозяйственные рабыни, либо сам Варох требовал порядка не только в хозяйских комнатах. Занила внимательно рассмотрела пестрые, сшитые из ярких лоскутков подушки, лежавшие на лавках, посидела за прялкой, пристроенной в одном из углов горницы. Попыталась было даже пару раз крутануть веретено, но нитка, вытягиваемая ее пальцами из кудели, получалась толстой и неровной. Занила положила веретено на прежнее место и поднялась с лавки. Ее сестры и пряли, и ткали всем вокруг на загляденье. Только на нее одну матушка вечно бессильно махала рукой. Да и что поделаешь, если у младшей доченьки и веретено из рук валится, и нити в полотне все в разные стороны, и вместо вышивки сплошные узелки да петли торчат? Да и как ругаться на нее, как усадить насильно обратно за работу, если только и мелькнула светлая коса в дверях, и нет уже самой младшей, самой любимой дочери, снова убежала из избы к отцу, в кузню...

Знала бы она, что ее доченька будет вот так стоять в чужом доме, в горнице для рабынь, и думать, какую работу поручит ей назавтра купец — ее новый хозяин.

Занила огляделась по сторонам: кроме большого, обшитого полосами проржавевшего от времени железа сундука в комнате больше ничего особенного не было. В сундук Занила заглядывать не стала: вещи, хранившиеся там, были не ее. Да и что интересного могли накопить рабыни за свою жизнь. Занила осталась стоять посреди горницы, и мысли непрошенными гостями вертелись у нее в голове. Она рабыня в доме купца. Сколько она еще пробудет здесь и что будет с ней потом? Она не знала. Твердо знала она только одно: она должна найти и убить того, кого про себя она называла Хозяином и кого встретила здесь, в княжеской столице, под именем боярина Родослава. Ради этого она осталась жива. Ее отец уже выстроил новый дом, ее мать и сестры ждут ее. Она сделает то, что должна, и сможет уйти к ним. Осталось только придумать, как она это сделает, а для этого ей всего лишь надо придумать, как она уйдет из дома купца.

За такими мыслями и застал рабыню Варох, когда уже ближе к вечеру заглянул наконец-то в горницу. За день он совершенно забегался с прибывшим товаром: пока разгрузили, пока разместили на складе, пока сосчитали, пока распаковали да занялись проверкой... На этом моменте мирное течение столь привычных купцу "пока" было жестоким образом прервано: в половине тюков, доставленных по особому заказу из далеких южных княжеств, вместо пряностей оказались... Да, собственно говоря, те же самые пряности и оказались, только по дороге, очевидно, подмокшие, а от этого превратившиеся в крайне непривлекательного вида комки, покрытые беловатой плесенью и приобретшие характерный запах отнюдь не дорогих приправ и благовоний. Вот за попытками оценить размер этого безобразия, разобраться в причинах и найти виновных и провел остаток дня Варох. Поэтому, когда купец под вечер все-таки вспомнил о своем утреннем незапланированном приобретении, назвать его настроение благодушным можно было лишь с большой натяжкой.

Перешагнув порог, Варох внимательно оглядел рабыню, стоявшую прямо напротив него, и удовлетворенно кивнул своим мыслям. Даже при жалком свете подвешенной к стене масляной плошки было видно, что после хорошей еды щеки рабыни покрывал румянец, а ее волосы, вымытые и расчесанные, падали на спину серебристой волной. Девчонка в будущем обещала блистать очень даже смазливой мордашкой, вот только глаза... Глаза остались прежними: огромные, на пол-лица, темно-серые, прямо, пристально, внимательно смотрящие на купца. И от того, что светилось на дне этих глаз, Вароху вдруг захотелось бежать прочь из горницы! Правда, наваждение длилось лишь долю секунды. Варох не был бы купцом, и не торговал бы уже двадцать с лишним лет в числе прочего товара и рабами, если бы не умел выдерживать еще и не такие взгляды. А собственная секундная слабость могла вызвать у него только гнев!