— Как то уже случилось с Артуром Келеберном. — кивает Гарданна. — Созидателишки имеют теперь в его лице своего имперского канцлера, притом канцлера из природных Меченосцев. И ведь Артур — Меченосец не из последних: и в бою и на совете и в дружеском застолье, и в Цветничке (насколько я могу о сем, последнем предмете, судить, не вторгаясь в область, в коей лишь дамы правомочны). Как мы с Келеберном накрыли певуна в конце прошлого года! Аккурат в канун тезоименства Его Величества. Настоящего, золотого морлокского певуна накрыли прямо в его логове. Старина Боб со своими людьми подоспел уже к шапочному разбору, правда, сподобился получить, уже на обратном пути, отметину под правой ключицей от какого-то морлочьего героя, выскочившего не в добрый час из боковой галереи прямо под копыта наших коней. Он, этот герой морлочий, помнится, оказался слепцом — глаза ему где-то выжгло огнем нашей артиллерии. Может, если бы мой героический братец не искоренил певунов, Келеберн ныне не заморачивался бы проблемами созидателишек? А теперь, значит, госпожа Попперн прилагает усилия к тому, чтобы и Его Величество...

— Положим, Лоре просто нужен был повод, чтобы обратить на себя внимание Арагорна. — на губах у Орхидеи играет снисходительная улыбка. — Но ситуация в государстве может стать непредсказуемой и неуправляемой, если всякая серенькая мышка станет шастать по дворцовым покоям, уводя государя из-под носа у некоей... Стоп Орхидея! Попридержи язычок. А то как бы не пришлось благородной патронессе Гимназии Пламенных Лилий самой определяться в спецкласс для прохождения повторного курса приличных манер и высшей благопристойности.

— Это невозможно, прекрасная Орхидея. — галантно возражает Гарданна. — Ваше Высочество — непревзойденный идеал Соперницы Вечности. Не вернуться ли нам, однако, к несколько переигрывающему Генеральному Инквизитору?

— Ну, когда мои девчонки не выдерживают стиля поведения, небольшое внушение бывает им весьма полезно. — принцесса говорит тоном рассудительным. — Конечно Его Превосходительство не гимназистка, нуждающаяся во вразумлении. Но, мой милый маркиз, смею надеяться, что мы с вами найдем средства и способы для сего случая приличные. А если будет на то соизволение Уины Купальщицы, то и весьма забавные.

* * *

Черная базальтовая лестница круто обрывается в мертвенно опалесцирующую воду. К нижней ступеньке лестницы причален вельбот, на одной из верхних генерал Мерлин на самодельных весах с аптекарской точностью развешивает порции бекона и раскрошенных галет для трапезы своих спутников. Гирями сэру Хью служат монеты и какие-то свинцово поблескивающие гранулы. Все получают одинаковые порции, не исключая пленных морлоков, прикованных к массивным, литого камня, балясинам лестничных перил. Скромная трапеза окончена, элои спускаются к воде, морлоки облизывают мохнатые пальцы. Крайний слева морлок беспокойно заерзал, ощутив на себе пристальный взгляд. К нему присматривается горбоносый поджарый полковник в сером, с дымчатыми разводами, колете речных егерей. Углядев что-то , указывает Мерлину на морлока. Вдвоем они подходят к оцепеневшему в ужасе сыну Тьмы. Тихая шелестящая команда Мерлина, пинок носком егерского сапога под выпирающие морлочьи ребра. Морлок разевает рот, ворочает в нем культей урезанного языка. Мерлин кивает, отвернувшись отходит в сторону, достает из-за обшлага сложенный вчетверо листок с какой-то схемой, усевшись на ступени, разворачивает его, погружается в изучение схемы. Полковник стоит перед морлоком, запустив руку в голенище. Блеск кинжала, хрусткий удар, безъязычная морлочья глотка захлебнулась кровью. Полковник вытирает кинжал о вздрагивающее лохматое тело, возится с цепью, приковывающей пленника к балясине. Идет в сгущающуюся наверху темноту, гремит там чем-то. Вовращается с мотком толстой медной проволоки на плече. Надевает моток на шею своей жертве, пинками катит безответное тело к воде. Почти у самого края лестницы моток соскакивает с морлочьей шеи, катится по ступеням, срывается в воду, с плеском тонет. Полковник поминает Владыку Тьмы. Булыжнолицый, коренастый дракар-кавалер тащит, гремя по ступеням, тяжелую связку ржавых цепей. Вдвоем они обматывают труп цепями, сталкивают в воду. Долго моют руки и сапоги. Идут к товарищам, дремлющим у небольшого костерка. Хью Мерлин, взявший на себя обязанности караульного, прохаживается с алебардой возле вельбота. Отблески рыжего пламени играют на острие алебарды, на медном стволике привинченного к ней ручного ракетомета.

* * *

— Все на пол! Руки на голову! — в проеме рухнувшей внутрь погреба-бункера двери стоял шкафоподобный полковник Мордонт. На его погонах играли багряные отблески от горящих неподалеку зарослей гигантского бомонского чертополоха.

— На пол, морлок вашей нагулял ! — полковник подкрепил свою сентенцию выстрелом в сплетенную из ржавой колючей проволоки люстру. Огоньки, вставленных в люстру свечей резко качнулись и погасли. Беглый свет застрявшей в проволочных сплетениях ракеты высветил темную, недвижимую фигуру, сидящую в центре бункера на грубо сколоченном подобии трона.

— А тебе — что!? Особое приглашение? — Мордонт ринулся к человеку на троне, примеряясь приложить по голове рукояткой ракетомета. Остановил занесенную для удара руку. В затылке сидяшего торчал кухонный нож.

— Кто его?!... Ножом... — полковник вопрошающе пнул одного из лежащих.

— Никто, господин полковник. — охнув отозвался тот. — Он так и пришел к своим духовным чадам, на заре времен, когда... — полковник прервал импровизированную проповедь еще одним пинком, наклонился к сидящему. Один из ворвавшихся следом за Мордонтом жандармов посветил ему фонариком. Высохшая мумия на троне глумливо скалилась белеющими на темном пергаментном лице зубами.

* * *

— За что его? — трактирщица бросила жалостливый взгляд на Гаука, обедающего в отдельном кабинете под охраной зверообразного камаргца. — Какой он, горемыка, тощий, бледный! Кэт! Отнеси кавалеру в кабинет еще порцию пудинга. За счет заведения. Скажешь — от Мамаши Лу.

— Известно за что. — потягивающий у стойки пиво Тофелла понизил голос. — Они, господин Гаук, хоть сами и из благородных будут, о народе беспокоятся. А прочим благородным это — нож острый.

— Так ведь, благородные все о народе беспокоятся, я еще помню, как нас в школе этому учили, хоть воды с тех пор немало утекло... — Мамаша Лу на минутку погрузилась в воспоминания незабвенной юности. — Благородные, они все за народ, защищают нас от морлоков.

— Так то в школе учили... — со значением сказал Тофелла.— А если своими мозгами пораскинуть... Здесь у вас в Каледонии с морлочьем и без благородных управляются. А в подземке... Я сам недавно оттуда. Морлоки там сейчас — сущие телята. Бери их голыми руками. Нет благородным работы в подземке, так они снова надумали Аваллонскую Топь мутить, чтоб значит зацепка была — за что налоги с простого человека драть — для тех же ихних девок с гербовыми медальонами. Какая-нибудь вертихвостка в Цветничке, а то и так, где нибудь в трактире, заведет шашни с кавалером, подцепит его медальон и плати ей пенсион — худо-бедно сотню монет в месяц (это, если он всего только портупеешка зеленый, тогда — сто, а уже за медальон штандарт-командора — все двести с хвостиком, так ведь и генералы наши тоже по бабам ходоки не из последних, дай им Владыка Тьмы здоровьица). А вот Вам, к примеру, Мамаша Лу, прикиньте , сколько из-за сотни монет крутиться надо?!

— Ваша правда, господин хороший. — согласилась трактирщица. — Жила у меня, к слову сказать, сиротка, дальняя родственница. Из милости при себе держала, работы от нее никакой — целый день только перед зеркалом и вертелась. Я с ней как с родной, случалось поучить, конечно, как же без этого — совсем от рук отобьется. Останавливался как-то у нас офицер, чернявый такой, вроде камаргца. Как то утром гляжу: спускается моя Рози по лестнице с ним под ручку, на шее — медальон. Кивнула, паршивка, мне эдак, знаете, как графиня какая-нибудь, и укатила с ним в город. С тех пор про нее ни слуху ни духу, нет, чтоб прислать гостинчик какой или хоть привет Мамаше Лу. А этот ваш господин Гаук, видать, обходительный. — Мамаша Лу улыбнулась Гауку, с поклоном прижимающему руку к сердцу. — Кушайте на здоровье, благородный кавалер, вам надобно в тело войти, а то, не в обиду будь сказано, нету в вас настоящей, солидной комплекции.

* * *

На дисплее интерьер казенной квартиры Генерального Инквизитора, генерал-командора Гендальфа, на Дворцовой набережной в Камелоте. Сэр Роберт, освобождается от палаша, портупеи и прочей сбруи охранителя Империи, разоблачается, готовясь принять ванну. Стоящая рядом Линда тихонько касается пальчиками шрамов на его теле. Их немало — следов от поцелуев Тьмы. Следуя доброму обычаю Меченосцев, сэр Роберт частенько без стеснения задирал юбку этой суровой даме. Звездообразный рваный шрам под правой ключицей совсем свежий, недавно зарубцевавшийся, покрыт молодой розовой кожицей. Линда нежно дует на него, сложив губки наподобие розового бутона.

* * *

— Они, вроде бы раньше были у тебя, Андрюша, ростом повыше? — Дроздовский кивает подбородком вниз.

Дроздовский с Логвиновым стоят в зеленоватом сумраке подземки, по пояс погрузившись в призрачно-белесую толпу морлоков, роящуюся в разветвлении гигантских каменных труб. Дно самой большой из этих труб покато уходит вниз в зеленоватый сумрак, в котором чуствуется дыхание обширного водного пространства. Дети Тьмы не замечают присутствия демиургов, проходя сквоь них как сквозь воздух. В роении морлочьей толпы не чуствуется влияния какой-либо руководящей и направляющей силы: большинство просто слоняется без дела, иные, сидя на корточках, начищают до блеска ребристые, заостренные железные прутья, смазывают их, перетягивают потуже широкие кожаные пояса, в который раз складывают гармошкой глянцевитые черные колпаки, пристраивают их за поясами так и эдак; чуствуется, что манипуляции эти производятся просто скуки ради.

— Сейчас все приведено к реальному масштабу, — отзывается Логвинов. — а обыкновенно голограмму масштабируют так, чтобы демиург не сильно выделялся в толпе своих созданий. У Уэллса ведь рост и элоев и морлоков — метр с кепкой. Это, Фил, вопрос не техницкий, а философский: в рассуждении того как их, создания то-есть, воспринимать — как человеков, которые у нас считаются цари природы, или человечков из некоего кукольного театра. Тебе, к примеру, как удобней ?

Филипп Павлович собирается было ответить, но его отвлекает паника, охватившая морлоков. Они бестолково мечутся, в боковых тоннелях возникает давка, жалобно кричат упавшие , оказавшиеся на выщербленном каменном полу, под ногами охваченной ужасом толпы.

Слышен громкий хлопок, сопровождаемый багровой вспышкой, затем — серия таких же хлопков и вспышек. Толпа шарахается назад, затем застывает как в столбняке.

— Одноразовые седельные ракетометы системы Крола. — деловито замечает Логвинов. — сейчас морлочью пропишут горяченького.

В гуще морлоков завертелись огненные волчки, посреди шарахающейся и вновь мертво застывающей толпы дико скачут охваченные пламенем — подобные изломанным нелепым куклам , истошно вопящие . Злобно-торжествующий крик трубы — в покорно раздавшееся морлочье скопище врезаются Серые Кирасиры. Мохнато-белесое полотнище толпы изорвано в клочья. Закованные в вороненую сталь маленькие всадники на мышастых пони пьяно размахивают кроваво отсвечивающими клинками.

Терзаемый чадно-рыжими языками огня морлок бежит прямо на Дроздовского. Черный всадник в два лошадиных скока догнал его, нависает, занося клинок... Щелчок. Голограмму побоища в подземке сменяет пустота бетонной коробки экспериментального зала.

— Снова ты вырубил кино в самый что ни на есть судьбоносный момент! Нервишки у тебя, Фил, неважнец... — Андрей Кириллович говорит тоном иронически-назидательным. — Пора бы и привыкнуть к таким картинкам. Ну что такого особенного мы видели, к примеру, на этой, только что вырубленной тобой, интересной картинке? Обычную тактику боевых действий элоев против морлоков: огневой удар с последующей рубкой в панике разбегающихся. "Убегающих с позиций всегда настигает смерть".

— Боевые действия... — хмыкает Дроздовский. — Просто резня, кавалерйская атака на толпу вооруженных каким-то дрекольем рабов. Они и бегством спасаться, похоже, не способны.

— Ну, в Сумгаите, положим, тоже была толпа вооруженных дрекольем, пиками из арматурных прутьев, национально озабоченных.... которым свобода, надутая ветром перестройки, ударила в голову. Правда кавалерийской атаки не было: в рассуждении того, что не было в нужном месте и в нужное время. Оно канешно, когда во главе толпы рабов морлокский певун на самоходном истукане, рубить эту толпу как-то... — Логвинов примолкает, подбирая нужное слово. — Спортивнее что ли... Такие вот упаднические мысли у них там... — Андрей Кириллович кивнул в сторону серых бетонных стен. — высказывают многие, политицки незрелые Меченосцы, дескать: нет настоящей работы бла-ародному чеаеку. Они, как и ты, Фил, в корне неправы — толпе рабов тоже кушать хоцца, и желательно — элоятинку, а не какую-нибудь там светящуюся плесень. Раньше элоятинку кушали в основном певуны, морлокские женихи, и иная всякая номенклатура. Прочие — простые советские морлоки — все больше светящуюся плесень лопали. Она, плесень то-есть, к тому же весьма пользительна в рассуждении морально-политицком — кто ею питается, у того "секса — нет", в самом что ни на есть прямом смысле — в рассуждении того, что полное наличие отсутствия каких-либо половых признаков — исключительно свои мозолистые руки. А вот теперь, когда Эрнест, наш Гарданна, истребил певунов, среди морлочья сплошное либерте, эгалите, фратерните — всех потянуло на элоятинку, и притом:"арматурина — оружие пролетарьята". Посему — проведение текущих профилактических кавалерийских атак на толпы рабов работа, конечно... — Логвинов аристократически сморщил нос. — не шибко приятственная, но, увы, необходимая.

* * *

— Что делать с этим? — Гендальф подошел к стоящему у дальней стены сумрачного сводчатого подвала столу, откинул брезент, глянул на скалящую зубы мумию. — Мумия есть труп. А там, где есть труп, можно открыть дело об убийстве. Нельзя? Последний возможный подозреваемый ушел к праотцам тысячи лет назад? А кухонный нож в затылке мумии? Он поновее? Прекрасно. Открывайте дело о ритуальном людоедстве. Проведем громкий процесс. Нет, торопиться не будем. Пока — следствие, и — слухи... Жуткие слухи. Что-то еще, Финвэ?

— Арестованные морлокствующие показывают, что по их преданиям в извлекшего нож вселяется душа почившего патриарха, он, патриарх, как бы воскресает в ипостаси извлекшей нож персоны. Чушь и дичь, конечно, — Финвэ пожал плечами, — но в таком деле как это...

— Насколько я понимаю нож извлечен. И кто же совершил сие? — Гендальф щелкнул мумию по носу, мумия неожиданно лязгнула зубами, нижняя челюсть, закрепленная на стальной проволоке откинулась, Гендальф щелчком по подбордку без особого успеха попытался вернуть челюсть в прежнее положение.