Жизнь действительно очень странная штука, размышлял он, когда по-настоящему задумываешься об этом.
Но затем они снова двинулись в путь, над рифами и небольшими морскими побережьями, над клиперами, шхунами и стаями дельфинов, а затем прямо под поверхностью появилась темнота, чернильная туманность на фоне бирюзы.
— Левиафан, — сказал Вуга.
Они замедлили ход и зависли над кракеном. Он был размером с подводную лодку. За годы, прошедшие с тех пор, как Кану в последний раз проводил время с Левиафаном, кракен легко увеличился в размерах вдвое.
— Кто с ним сейчас работает?
— Ты был последним, Кану, — сказал Вуга, как будто это было что-то, что он должен был запомнить. — Потребность в строительных кракенах значительно снизилась по сравнению с прежними временами. Большинство из них выгоняли на пастбище, пока они не умирали от старости. Некоторые живут дольше, чем другие. Мы стараемся занять Левиафана соответствующим образом.
Кану обнаружил способности к кракенам-строителям вскоре после того, как присоединился к морскому народу. Были некоторые, кто находил генетически и кибернетически дополненные существа пугающими, но Кану быстро преодолел свои опасения. На самом деле, огромные и могучие животные были нежными, услужливыми и любили человеческое общение — во многих отношениях глубоководные слоны.
Наиболее искусные партнеры работали со своими кракенами так тесно, что установилась почти эмпатическая связь: кракен реагировал на малейшие жестовые команды, а партнер, в свою очередь, с пониманием относился к собственным фигуративным и визуальным каналам коммуникации кракена. Кану и Левиафан установили одну из самых продуктивных и длительных связей для любой подобной пары.
Но шли годы, и эскалатор власти вознес его на вершину Панспермийской инициативы, а затем на Марс, и он так и не нашел времени расспросить о Левиафане. Даже минуты или двух не потребовалось бы, чтобы сформулировать запрос и передать его обратно Вуге.
Сейчас было уже слишком поздно что-либо исправлять. Но он все равно должен был загладить свою вину, насколько это было в его силах.
— Я бы хотел поплавать.
— Конечно. Тебе нужен купальный костюм, сопровождение?
— Я так не думаю.
— Тогда мы побудем здесь, пока не понадобимся тебе. Удачи, Кану.
Он упал в воду на небольшом расстоянии от брюха флаера. Он сильно ударился о поверхность и оказался под водой прежде, чем успел сделать самый поверхностный вдох. Он с трудом вынырнул на поверхность, кашляя, соль щипала ему глаза.
Когда приступ кашля прошел и он набрал в легкие достаточно воздуха, он рискнул еще раз погрузиться. Он боролся за глубины. Левиафан находился еще глубже под поверхностью, чем он появился из воздуха. Кану стало интересно, что привлекло кракена именно в это место в океане. Получив такую возможность, кракены свободно передвигались и любили прохладные и неосвещенные глубины.
Дополненные глаза Кану извлекали информацию из угасающего света. Левиафан казался бледным внизу — гораздо бледнее, чем он выглядел с воздуха. Иридофоры в его теле меняли цвет и яркость в зависимости от настроения и концентрации. Кану наблюдал, как янтарная волна скользнула по основному телу, от глаз к хвосту — осторожное подтверждение его присутствия. Но глаз Левиафана смотрел куда-то мимо него, как будто он не хотел встречаться взглядом с Кану прямо.
Кану подавил свои угрызения совести. Кракен был огромен, а он мал ростом, но Вуга никогда бы не позволил ему плавать, если бы был хоть малейший шанс получить травму.
Теперь он заметил, что что-то занимало Левиафана. Кракен выбрал это место не случайно. Здесь было какое-то сооружение, поднимавшееся из глубин. Массивное и древнее, его очертания были размыты кораллами и коррозией. Кану разглядел четыре опорных столба толщиной с небоскребы и сложную металлическую платформу, похожую на столешницу. Он не мог сказать, как далеко вниз уходили опоры, но все это было слегка перекошено.
Это стало своего рода игрушкой для Левиафана. Кракен использовал свои руки, чтобы передвигать предметы на верхней палубе платформы, как ребенок, играющий со строительными блоками. Между двумя лапами кракена был зажат транспортный контейнер, какой-то морской логотип все еще слабо читался сквозь слои ржавчины и живых наростов. Другая пара рук подняла в воздух зазубренный и погнутый кран, а затем опустила его на платформу. Он поставил контейнер рядом с ним. Даже сквозь толщу воды Кану почувствовал сейсмический удар, когда предметы ударились о твердую поверхность.
Он подплыл к ближайшему глазу, который был шире, чем рост его тела, и немигающий, как циферблат часов. Все еще используя воздух, который он набрал в легкие, Кану позволил себе пассивно парить. Он хотел, чтобы Левиафан хоть как-то проявил узнавание, но глаз, казалось, смотрел прямо сквозь него. Кракен все еще передвигал грузы, поднимая одни и те же предметы, опуская одни и те же вещи.
— Ты меня знаешь, — одними губами произнес Кану, как будто это могло что-то изменить.
Кракен замешкался в своих трудах. Какое-то мгновение он был неподвижен, как Кану, балансирующий в воде, его руки двигались лишь с легчайшим побуждением океанских течений. Вскоре Кану нужно было снова всплыть на поверхность, но он заставил себя остаться с Левиафаном, уверенный, что связь — какой бы хрупкой она ни была — восстановлена.
Я слишком долго отсутствовал, — хотел он сказать. — Мне жаль.
Он просто надеялся, что простого факта его присутствия там было достаточно, чтобы выразить то же самое чувство.
Но Левиафан не мог оторваться от головоломки буровой платформы. Он снова взял контейнер, передвинул его, как шахматную фигуру, в какую-то новую конфигурацию. С содроганием прозрения Кану осознал, что эта деятельность была столь же бесконечной, сколь и бесцельной. Это удовлетворяло потребность кракена передвигать предметы, находить перестановки в пространстве и форме.
Наконец его легкие достигли своего предела. Он вынырнул, сознавая даже при подъеме, что ускользнул за горизонт внимания Левиафана. Кракен, возможно, смутно осознавал его присутствие в течение нескольких мгновений, но не более того.
Он вырвался на дневной свет. Флаер был над ним, готовый доставить его обратно на побережье. Вуга не спросил, не хочет ли он снова нырнуть, и он был рад этому.
На следующее утро Кану был уже в пути на север.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
У Гомы уже давно было условное представление о размерах звездолета, но совсем другое дело — подниматься на шаттле, впервые по-настоящему осознавая масштабы своего нового дома. Он был четыре километра в длину, около пятисот метров в поперечнике и напоминал гантель с толстой перекладиной и сферами одинакового размера на обоих концах. Передняя сфера была украшена окнами и люками доступа — грузовыми отсеками, доками для шаттлов, сенсорными портами, — в то время как задняя сфера была контрастно безликой. Это была сфера привода, содержащая пост-чибесовский двигатель. Его выхлоп, скрытый за изгибом сферы, в конечном счете разогнал бы "Травертин" до половины скорости света.
Строительство звездолета или даже пары таких аппаратов пока еще было доступно экономике лишь отдельных правительств горстки избранных солнечных систем. Спустя двести лет после работ Травертина на "Занзибаре" механика ФПЧ-двигателя по-прежнему представляла собой дьявольские трудности. Двигатели нового поколения были эффективнее старых и обеспечивали более высокую скорость, но работать с ними было не менее опасно, они так же не прощали ошибок.
Но Крусибл взял на себя обязательство построить два таких корабля, поставив на их строительство свое будущее. Он надеялся подключиться к еще молодым внесолнечным торговым сетям и вести бизнес со своими звездными соседями. Эти корабли придали ему легитимность, доказав, что он обладает финансовой и технической зрелостью для вступления в лигу космических миров.
Все это имело огромный смысл, пока не вернулись Хранители.
Шаттл приблизился к носовой сфере "Травертина", где они пристыковались и переместились внутрь. Действовала искусственная гравитация, обеспечиваемая вращением кольцеобразных внутренних секций. Ру хотел осмотреть каюту, но прежде чем кого-либо из них пустили в их помещения — или предоставили доступ к личным вещам, доставленным на борт несколько дней назад, — была проведена необходимая формальность — встреча с капитаном и ее техническим персоналом.
Весь экипаж и пассажиры — пятьдесят четыре души — собрались в самом большом салоне, окна которого были закрыты ставнями от яркого дневного света.
— Добро пожаловать на борт, — сказала Гандхари Васин, широко разводя руки, словно желая обнять их всех, как технический экипаж, так и пассажиров. — Это великий день для всех нас — монументальный день — и привилегия для тех из нас, кому посчастливилось находиться на борту корабля. Я хотела бы пожелать всем нам безопасного путешествия и продуктивной, результативной экспедиции. Я также выражаю нашу коллективную благодарность жителям Крусибла за их доброту и великодушие, которые сделали возможной эту экспедицию. Никто из нас не относится к этому легкомысленно. Давайте надеяться на удачу — для всех участвовавших, для нашего корабля-побратима и для тех, кто будет путешествовать на его борту.
Гома уже встречалась с Гандхари Васин. Она была хорошим выбором, чрезвычайно удовлетворявшим все стороны. Возможно, помогло то, что она родилась не на Крусибле. Васин прибыла на планету на том же субсветовом транспортном средстве, достигающем четверти скорости света, которое доставило Аретузу. Будучи старшим специалистом по двигательным установкам, она решила, что хочет остаться на Крусибле, когда субсветовик улетит. Она считалась стоящей вне политических пристрастий, и Гома полагала, что Мпоси поддержал ее кандидатуру именно по этой причине, помимо ее очевидной компетентности.
Она также была жизнерадостной женщиной с широкой улыбкой и привычкой носить яркие накидки и платки на голове, всегда пренебрегая титулами и регалиями иерархии. — Я ваш капитан, — сказала она так, словно это было своего рода признанием. — Это та роль, которую они мне дали, и я сделаю все возможное, чтобы быть достойным ее. Но я также Гандхари, и я бы предпочла, чтобы вы называли меня так, а не капитан Васин. Мы все пробудем на борту этого корабля очень долго. Рано или поздно формальности начнут исчезать, так что мы могли бы с таким же успехом немедленно обойтись без них.
Все это хорошо, подумала Гома, но тем не менее Гандхари командовала звездолетом, массивным и смертоносным образцом технологии, и вскоре они будут предоставлены сами себе, независимо от внешней поддержки. Она могла бы быть их другом до определенного момента, но Гандхари также понадобились бы стальные нервы и железная воля, чтобы справиться с этим.
Гандхари сказала еще несколько слов, затем приступила к представлению ключевых членов экспедиции, надеясь, что все остальные узнают друг друга в ближайшие дни.
— Сначала я должна упомянуть Гому Экинья, которая не обязана была присоединяться к нам, но решила сделать это из бескорыстного уважения к своей матери. — Гандхари указала обеими руками на Гому, ладони почти вместе, жест почти благоговейный. — Это правда, что мы все приносили жертвы, но многие из нас долгое время были привержены идее межзвездного путешествия — это амбиции, которым мы посвятили свою профессиональную жизнь. Не так обстоит дело с Гомой. У нее не было ни желания покидать Крусибл, ни желания бросать своих друзей и работу. И все же она здесь. Думаю, что мы можем достаточно высоко отзываться о ее лояльности к Крусиблу.
Затем Гандхари слегка повернулась, переключив фокус своего внимания на Ру.
— Раз уж мы заговорили о жертвоприношениях, давайте также вспомним нашего друга Ру Муньянезу, мужа Гомы, который оставил своих любимых слонов, чтобы пойти с нами. Однако потеря Ру — это наше приобретение.
Гандхари повернулась, чтобы представить доктора Сатурнина Нхамеджо. Это была формальность: врач уже был известен большинству участников встречи, поскольку он принимал участие в оценке их пригодности для спячки.
— Сатурнин привез с собой небольшую, но очень способную медицинскую команду, состоящую из специалистов разных специальностей и, как и все мы, добровольцев. Они должны быть нашими врачами, нашей первой линией защиты от болезней и травм, но прежде всего они должны быть нашими друзьями, полноправными членами экспедиции.
Затем Гандхари представила Назима Каспари, руководителя технической секции, состоящей из восемнадцати человек, и, как и сама Гандхари, эксперта по пост-чибесовской теории. Каспари был худощавым, непритязательным мужчиной, которому явно не нравилось находиться в центре внимания, и он явно почувствовал облегчение, когда Гандхари перешла к представлению следующей специалистки, сидевшей рядом с Каспари. Айяна Лоринг была мультиспециалистом, возглавляла группу астрофизики и экзопланет, в которую также входили биологи и эксперты по экосистемам. У Лоринг было бы мало данных для работы, пока они не доберутся до места назначения, но Гома сомневалась, что ей будет трудно чем-то себя занять, особенно учитывая ее готовность переходить от одной дисциплины к другой.
— Все хорошо, — прошептал Ру, как будто в этом были какие-то сомнения. — Придумал несколько алгоритмов, которые мы используем для наших собственных исследований. Оказывается, то, что работает для скоплений галактик, работает и для нейронов слона.
— Спасибо, капитан Васин, — сказала гибкая, грациозная Лоринг, которая двигалась как кошка и, по общему мнению, была прекрасным танцором. — Я имею в виду Гандхари. Приношу свои извинения. И, пожалуйста, для всех — я Айяна. Моя дверь всегда открыта. Я надеюсь очень хорошо узнать вас всех.
Технически, Гома и Ру оба были включены в команду специалистов Лоринг — теперь они были постоянными экспертами по крупной фауне и межвидовой коммуникации. Но на практике (как заверил Гому Мпоси) ни от кого из них не потребуется отчитываться ни перед кем, кроме Гандхари. Тем не менее, Гоме сразу понравилась элегантная Лоринг, и она с нетерпением ждала возможности внести свой вклад в работу команды.
Следующим был Маслин Караян, глава делегации "Второго шанса" из двенадцати человек. Маслин Караян был мускулистым мужчиной с бочкообразной грудью, бородатым и патриархальным, возможно, самым старым человеком на корабле после Мпоси. Он был рядом с "Занзибаром", когда тот был разрушен, едва избежав смерти, и, судя по всему, воспринял весь инцидент близко к сердцу.
— Не знаю, зачем она утруждает себя знакомством с ними, — сказала Гома Ру. — Не похоже, что нам когда-нибудь понадобится разговаривать друг с другом.
Ру улыбнулся. — Все полезны — даже верующие.
— Спасибо вам, Гандхари, за ваши добрые чувства, — сказал Караян, обводя комнату широко раскрытыми, вызывающими глазами, посаженными под нависшими бровями. Борода закрывала так много места на его лице, что было трудно прочесть выражение его лица, как, возможно, и было задумано. — Я говорю от имени своей семьи и друзей, когда говорю, что мы действительно очень рады занять свое место в экспедиции. Рука истории тяжела на нас, и ее возмездие будет беспощадным, если мы потерпим неудачу в каком-либо отношении. Да, мы должны набраться храбрости, — он все еще оглядывал комнату, его взгляд на мгновение остановился на Гоме, по крайней мере, ей так показалось, — но храбрости самой по себе недостаточно. Мы также должны проявлять благоразумие и осторожность — эти высшие способности суждения — на пределе наших возможностей.
