— И шо тут такое интересное? — Палий углубился в литературу так, что даже на чавканье товарища не реагировал. Жратва перед носом лежит — а он себе сопит, пальцем по строчкам водит. — Як редиску сажать. — И как?— Ботвой вверх.Поскольку на странице был нарисован кролик, а под ним подписано "Кролик домашний", то Палий или пошутил, или окончательно рехнулся. — Роман, ты шо? Тут про кроликов написано.— А тут — про редиску, — Палий ткнул пальцем в читаемую им страницу N46. — А, теперь вижу. Недоделанный инженер просто млел от радости. Сколько же вы мне нервных клеток угробили, паразиты! А Палий еще гробить дальше будет — с письмом у него не очень было, а теперь ему еще руку разрабатывать надо, и пусть только вякнет что-нибудь. Ну так уже одной проблемой меньше, вот, стоит Крысюк возле стола, словосочетание "кролик домашний" одолевает.

— Падлюки самые настоящие,— пробурчал махновец,— я им и сена принес, и морквы, и воду менял, и соли шматок купил, а они кусаются.

— Мабуть, больные были, — Крысюк кроликов не держал и не собирался. Ему вполне хватало коровы и семейки свиней, безымянных, но с фамилией. Фамилия у обитателей хлева была Дроздовские. — На голову. Купил пару кролей, на расплод. Здоровые, серые, гладкие. Так эти контры вухастые между собой дрались, аж шерсть летела. А потом кроль загрыз крольчиху. Я его тогда зарезать хотел, а он мне руку задними лапами располосовал — и гайда в степ. Сволота. Марчук-усатый рассмеялся. — Зубы спрячь. — Кроликовод! — А ты вообще никакой живности не держал. Только и можешь, что рыбу сеткой ловить и кавуны на халяву жрать.Марчук-усатый почесался, задавил вошку. Из честно отбитой добычи ему досталась новая гимнастерка с погонами и жестяной бидон. Ну вот не было у золотопогонников денег в этот раз. Форма — была, а денег — не было. И патроны были.Паша, в свою очередь, не знал, что ему делать — жаловаться командиру или как? Ну счеты-то ему зачем? Хорошие такие счеты, в массивной деревянной рамке.

А вот и сам командир. Френч напялил, погоны отпорол. И за ним, этот, с-под Чернигова. Грива? Нет, как-то похоже, но не так. Глина. Ой-ой. У Махно — Задов, а у зубодера нашего — Глина. Сапогами обзавелся. Может, пирожки унюхал? Ну хоть попадьи в доме нет. Пошла к церковному старосте, а то пьет хрыч уже неделю, позорится на все село. И Лось за ними идет. Да что ж это за мансы?— Вот это что такое? — Глина ткнул прогрессору под нос ремень. Ну я ж тебе его в подкидного дурака проиграл на той неделе. — Ремень с пряжкой,— пискнул Паша. — Да вижу, что ремень. Сделан он из чего?Опаньки. А сбежать никак, бок болит, сидишь в четырех подушках и мечтаешь об анальгине. Два раза как-то выкрутились. А вот сейчас... Глина — сапожник, в коже хорошо разбирается. Лось, придурок, стоит с кроссовкой в руках.— И ботинок странный. — И говорите якось не так,— уже и Палий подвякивает.— Как — не так?— Удивляетесь не тому, говорите про то, чего нет. Какие еще рыжие сосны под Чернобылем? Нормальные там сосны. — Писать умеете только по новой орфографии. Где ж вы учились, хлопчики? — командир зубы скалит. — А тебе какая разница? — Палий. Заступается, что ли?— А такая, что странные вот это люди. У него вот пломб в зубах много, и ни одной серебряной. Ботинок непонятный, вроде из ткани сделан. Белье. Ты видел, как они пялились на кальсоны? Оружие, к которому не подходят наши патроны. — Да чего возле Чернобыля никто не живет? Они что, не проспались? — Глина. Вот пристал.

— Там АЭС рванула, — пробурчал Лось. — Что рвануло? — Марчук-рыжий выпучил глаза. Бывший сапер трепетно относился к разной взрывчатке. Прогрессор икнул от ужаса. Все. Пришел старик Кирдык. — Кто вы такие? — командир глядел с интересом. Интересом голодного кота к жирненькой мышке. — Студенты.— Врите больше. Вы ж латыни не знаете.— А это — не обязательно, — Лось вытряхнул из всех карманов вещи на стол. Кольцо от гранаты, гильза от автомата, копейка, медная, царская, три шага и один карбованец, неработающая зажигалка, и студенческий билет. — На. Смотри.Эсер цапнул несчастный, замусоленный, документ. — Лось Вадим Григорьевич, тысяча девятьсот восемьдесят девятого года рождения. Глина только присвистнул. — И оружие тоже оттуда.— Ага! — Паша уже окончательно запутался. — И что ж вы тут забыли, сопляки мягкотелые? Не видели никогда, как люди умирают?— А ты что, думаешь, что в будущем будет полный коммунизм и личное бессмертие каждому? — Лось понимал, что его несет, и противник — это не тот одноклассник в черных джинсах, но ярость уже подкатывала.

— От только коммунизма не хватало,— Крысюк отстал от книги, взглянул темным взглядом,— жратву и так уже забирают, комиссары и так паскудят, бабы у них общие. — И триппер общий!— фыркнул Марчук-усатый — Зачем сюда пришли? Бесплатный зверинец смотреть?Лось клацнул зубами и показал командиру известный неприличный жест. — Умный сильно, да? — Демченко дожевал пряник, уставился на командира. — Контру рубят неплохо, шо ще тебе от них треба?— Да ты и черту поможешь, если он контру рубать будет.Демченко не ответил. — А вернуться вам никак, — Глина не спрашивал, а подтверждал.— А чего до нас? Вы ж не здешние, образованные, вам бы к их благородиям,— Крысюк смотрел недобро, будто комиссара встретил. Лось рассмеялся, до икоты. — Ну чего пристал к людям? Захотели — от и пришли. Не захотели — не пришли бы. — Что они тут забыли?— Пристал, як моя малая. Только у нее вопросы поумнее будут. — Палий. Это что, у вот этого убоища, если не сказать хуже, дети есть? А сам молчит на эту тему.

— Я, может, всю жизнь мечтал стать махновцем. — Лось посмотрел на командира проникновенным взглядом гадящего кота. Паша тем временем быстро и молча ел четвертый пряник. Расстреляют, так хоть успею поесть! — Лучше б ты мечтал стать кондитером. Паша вспомнил ту историю, когда одногруппник решил нажарить себе картошки. "Ночь в Крыму, Крым в дыму". Как же пожарные выражались! Ложный вызов, зря ехали.— Два придурка-идеалиста. Ладно уже, живите.— Они полезные, — вставил свои пять копеек Марчук-усатый,— кашу варить умеют, этих куркулей грамоте научили.— Сам куркуль. У меня имущества — конь, оружие и жена с дочкой.— Жена — не имущество, жена — родственник, — удивился Паша.

— Лучше б она была имуществом, тогда б с нее хоть какая-то польза была.Крысюк непечатно предположил, что жена у Палия гуляет по соседям.— Дурак. Готовить она не умеет. И шить, и за скотиной ухаживать. Однофамильцы дружно заржали. — Зато на курсах училась. — И шо?— Ничего. На машинистку выучилась. — И нахрена тебе такое?— Тебя не спросил! — Палий попытался сжать правую руку в кулак, сдавленно выругался. — Заткнитесь оба,— командир, как бы невзначай, вытащил из кобуры трофейный маузер.— А я шо? Я ничего, — Крысюк увел из-под носа прогрессора последний пряник и вгрызся в несчастную выпечку.— Не видели вы барышню Смяткину, купеческую дочку, — командир маузер убрал, смотрит на спорщиков.— Страшная чи дурная? — Крысюк явно напрашивался.— В том и дело, что нет. Упитанная такая барышня была. Вот с ней две минуты пообщаешься — и убить ее хочется. Кто ни сватается — все отказывают.

Судя по громкому ржанию и громкому мату со двора, Глина решил сделать что-то по хозяйству. Скорее всего, заняться лошадьми. Черныш был на редкость сволочной тварью, и радостей в жизни у него было две — наступить кому-то на ногу подкованным копытом или же покусать кого-нибудь, особенно если этот кто-то хочет его вычистить. Палий понесся во двор, кляня сербов на чем свет стоит.— А они чем виноваты? — Демченко мирно разглядывал улицу, кур у плетня и чьи-то кальсоны на веревке.— Да продал ему какой-то серб эту тварюку за штоф самогонки, — командир тоже собрался уходить, — и теперь мы имеем бесплатный цирк.

В клуне наблюдалась идиллическая пастораль — Палий этой сволоте шею чухает, и Глина со скребницей. Лось время от времени на них поглядывал, когда очередное полено не поддавалось. Везет же людям. И Паше везет — сидит себе да пряники топчет. А кому-то — рубить дрова. Электроплитку бы местным жителям.. А то дрова твердые, топор последний раз точили во времена Наполеона, да и башка трещит. Ну вот. Опять лезвие застряло в полене. Да я же все правильно делаю, и по центру рублю, и усилие прилагаю, а топор вязнет, как в жевачке. Воробьи на поленнице сидят. Деликатес! Соседский ребенок на крышу вылез, голубей гоняет, шестом с тряпками. Кружат пернатые поганцы. Красиво, вот только гадить на меня не надо!

Крысюк стоит, самокрутку сворачивает, тоже птичками любуется. Эстет недобитый. Нет, чтоб помочь. Хотя у него тоже дел полно — пулемет вычистить, ленты патронами набить, коней вычистить, копыта им почистить, чтоб не захромали когда не надо. Может, сменять у местных лошадь на лошадь, а то и тачанка в цветочки, и кони разномастные — один серый, другой гнедой. Прям цирк передвижной, только бородатой женщины не хватает. Прогрессор заслушался руганью товарища и опустил топор как-то не так.

— Это ж как?— Крысюк чуть самокруткой не подавился, прибежал посмотреть.

— Оно само, — Лось чувствовал себя дураком из поговорки. Лезвие топора торчало в полене, а рукоять и обух на ней были у прогрессора в руках.

— Тебе золотые вербы выращивать надо, — осклабился Глина.

— А хто изничтожил наш чайник? Хороший такой чайник был, блестящий, пока один товарищ, — Крысюк показал пальцем на Глину, — его не закипятил. И распаялся чайник к бисовой матери. Махновец пожал плечами. Ну городской студент, вот руки не откуда надо и растут.

Палий выглянул из клуни, полюбовался зрелищем. И не такое на свете бывает. Вот в ту войну с германцем рядовой Иванчук саперную лопатку сломал. А тут — старый, тупой топор. О, паровоз загудел. Они железку починили. Займемся тем дюже вумным словом, може, у пассажиров что-то нужное есть. Шляпка с цветочками бумажными или там пишущая машинка. Или самогон, а то у командира хрен выпросишь. А у квартирной хозяйки — горе. Самогонный аппарат окочурился, змеевик треснул. Максимов бы починил, так тот Максимов теперь в раю ангелиц щупает. А у других соседей уже все выпили, а на шинок нету денег. Да и что там брать? Шинкарку? Так она страшная, толстая, и у нее и так трое мелких еврейчиков. И муж с обрезом.За размышлениями повстанец незаметно дошагал до станции.

Уже кто-то пирожки продает. С вишней. Сушеная, правда, так тоже вкусная. Котяра станционный сидит на крылечке, умывается. К гостям. Однорукий пассажир между телег с товарами шныряет, то ли купить что хочет, то ли пройти. Демченко прицепился к жиночке в бархатной кофте — мол, не лавровый она лист продает. Ну и что, что довоенные запасы? С каких это пор лавровый лист округлый да с выемками? Дубовый он, а не лавровый. А жиночка хитрая, она вроде на одно ухо глухая да не расслышала, чего там ей говорят. Дубовый лист, чтоб огурцы-помидоры солить. Так потом хрустят, что в Кишиневе слышно. На другом возу хлопец в красной свитке салом торгует, желтым, как китайский коммунист. Скоко-скоко? Да твоя свинья померла за десять лет до войны. Городским продавай, я свиней колол, когда ты у мамки сиську сосал.

Чучело в салопе шествует. Сало покупает. Деникинские гроши не берем. И нечего так на продавца смотреть. Дедок плетется. Нет, этих не экснешь. Мамзелька с сопляком. Сопляк в матросочке, глазки пучит во все стороны. Базар ведь. Там — котяра, там — виселица, там — ворона на хате села, там — у кого-то пистолет блестящий, настоящий, на поясе. Не, хлопчик, револьвер не продаю. И не меняю. Даже на леденцы. Бабка с клунками. Спекулянтка, видать. Скоко-скоко за картоплю? У вас совесть есть? Она ж зеленая, а вы за фунт — три карбованца хотите. Мурло у шевиотовом костюме. Хороши штаны! Куплетист, говоришь? 'Едет Троцкий на козе, Жлоба — на собаке'? Это все знают. И если хоть у кого-нибудь пропадут штаны с веревки, я знаю, кто получит по сытой морде. Трохим пришел, с барышней под ручку. Барышня, конечно цыбатая, носатая — тьху! Як эта актриса, с синематографа, Холодная, чи як там ее.

— Вы не подскажете, где квартирует капитан Зеленцов?— чучело в салопе сала не купило и вдобавок глубоко отстало от текущей обстановки.

— Подскажу, — Палий осклабился на все зубы,— на сковородке он шкварчит.Чучело в салопе захлопало глазами. А глазки у нее ничего, круглые да ресницы длинные. Только сама уже старая. Однорукий протолкался через толпу, встал рядом с дамочкой.

— По-моему, село занято не добровольцами.

— Ошибаетесь, дядьку. У нас армия именно что добровольная. Хочешь — иди, хочешь — дома сиди, хлеб расти да буряки сапай.

Одежда. Этот непонятный человек не в форме, а непонятно в чем — сапоги, заляпанные глиной, но со шпорами, штаны вообще в полосочку, как от костюма, кожанка под горло, затертая, коричневая, и никаких знаков различия на этом чернявом нет. Зато лохмы на плечи падают. И револьвер на поясе. Гуляют по степям такие, ой, гуляют. И зовут их — кто как — себя повстанцами называют. А те, кто старое доброе время вернуть хочет, таких вот бездельников лохматых — махновцами зовет.

Дамочка в салопе хлопнула глазами еще раз и попыталась упасть в обморок. Но падать в коровью лепешку, дорожную пыль или на чью-то свинью в луже весьма неэстетично.

— И мою дочь, вы, конечно же, изнасиловали.Палий задумался. На застукавшую его пани Зосю эта дамочка была совершенно не похожа. Но дочь пани Зоси была просто чудом. Но вот ее мать... Не, с польками лучше не связываться. Та немочка-горничная? Так тоже на нее дамочка не похожа. Вот та, с вычурным имечком Элоиза? Я ж ей заплатил. Банкой варенья. Собственная жинка — сирота, воспитывалась у тетки, и эту тетку повстанец видел. Никакого сходства. Да и на Катерину она не тянет, та сама рыжая, и семья у нее рыжая.

— Чья дочь, дамочка? Однорукий взглянул в упор, будто их благородие Воронцов перед тем, как дать в рожу за неуставной внешний вид.

Стоп, стоп. Эти миленькие круглые глазки Палий уже где-то видел, и походочка знакомая.

— Не беспокойтесь, у Яковлева люэса чи там гонореи нету. На этот раз Зеленцова-старшая и впрямь упала в обморок. А фигурой она напоминала бочку, небольшую такую, круглую. И весом не уступала означенной бочке. И заверещала дюже противно. Ну, дал ей пару пощечин, так не со зла ведь, а чтоб в чувство привести, колодец занят, у кого-то ведро сорвалось, теперь веревкой с кошкой вылавливают.

— И у него есть пассия в городе Мариуполе. И вообще, ваша дочь как раз в приличном обществе, ей даже цветочки дарят.

— Какие еще цветочки?— Зеленцова-старшая очень хотела оказаться дома, в имении, и пить на веранде чай. И купить своей дочери пианино, чтобы она увлекалась подобающими ее полу вещами.

— Ну это вы у Гвоздева спрашивайте.

— Какой еще Гвоздев?

— Фамилия у человека такая. Нормальный мужик, до войны с германцем столяром был.Зеленцова-старшая с большим удовольствием удушила бы этого Гвоздева, кем бы он ни был.

— Да успокойтесь! Ну почитает ей гимназический гаденыш стихи, ну что тут такого?

— Совести у тебя нет. Ребенка в банду заманивать,— однорукий решил сменить тему.

— Банда — это у Шкуринского, а этому гаденышу гимназическому аж шестнадцать лет. На заводе такие уже вовсю работают. А этот, вместо того, чтоб учиться, калоши в печку пхал и доски воском натирал. А за него, между прочим, гроши были плачены.