Искандер против Унылого Мира.

Получившиеся чары были великолепны. Тонкие рахитичные кривые изломанные нити волшбы, выправленные и соединенные, гудели мощно и светились тугим толстым светом. Магия, изгибавшаяся самым неподобающим образом и судорожно бившаяся о стенки плетения чар, успокоилась и уверенно крутилась внутри, готовая к употреблению. Самый уродливый и невкусный пончик превратился в очень даже симпатичный, пусть и все равно невкусный, но ровный калач. Радость Искандера была безмерна. Потому как ему удалось выправить чужие чары, и при этом даже не 'чуть не умереть'. Было больно, спору нет, но явной угрозы жизни не случилось. И это при том, что пользоваться ему пришлось походным набором рун, причем неполным. Кстати...

Плитка-перемычка искрила все больше. И гудела как-то все больше похоже на визг. И даже на расстоянии чувствовался жар, исходящий от нее. Ого, еще немного и эта штука взорвется мне в лицо, подумал Искандер и спешно затолкал калачик выправленных чар обратно в кольцо. Кольцо, радостно подпрыгнув от наполнившего его волшебства, налилось магической тяжестью. И, голодно заурчав, не менее радостно высосало тепло из: камня на котором лежало, воздуха который его окружал, и большого пальца который не успел отдернуть маг. Бедные мои пальцы, как же сегодня вам досталось, пожалел Искандер собственные конечности, безуспешно пробуя пошевелить оледеневшим пальцем. И тут ему прямо в лицо взорвалась плитка-перемычка. Не то чтобы сильно, голову магу не разорвало, но измученному, обезвоженному и обессиленному, как физически, так и магически, бедолаге Искандеру хватило. И ему не оставалось ничего иного, как потерять сознание и, раскинув покореженные члены, опрокинуться на острые черепки пустынного мира. Кольцо же, всосав остатки магического пламени, сыто икнуло слабеньким заклятьем невидимости и, сползши с камня, закатилось бесчувственному магу в карманец. И правильно сделало, потому как— где же еще быть прелести, как не в карманцах.

Бетхад довольно поводил усами. Где-то далеко-далеко чувствовался Хозяин. Для этого теперь не приходилось сильно напрягаться. Можно было заниматься поиском даже на ходу. Покрепче сжав промежуточными лапами, сочащийся соком из свеженанесенной раны, круглый корень, Бетхад перешел на легкий, всего тридцать километров в час, бег. Благо настроение располагало такому способу передвижения. Демон с утоленной жаждой и голодом был в прекрасном расположении духа. У мерзкой травинки, чуть не прикончившей его иссушающей ядовитой горечью оказался сочный, вкусный, сладковато-кислый, хрустящий корень. Неожиданно большой и круглый. Больше головы Хозяина раз так в полтора. А ведь у Искандера голова всем головам голова. Есть такой сорт тыкв, 'Бугриста' называется, который очень демону нравился, известная своим крупным размером. Так вот, не каждая из этих тыкв больше хозяйский башки будет. И сейчас бегущий кошачий демон легко нес на ожесточившейся стальными иглами спине огромнейший корнеплод, напитанный вкуснятиной и соком. А учитывая что вокруг во всех направлениях простиралась черепичная пустыня, неудивительно что у демона было отличное настроение. Он был жив, сыт, и полон жизненных сил, собственных— к некоторому кровожадному кошачьему сожалению. А так хотелось чужих.

Демону жутко хотелось подраться. Гнев вымещенный на травинке и приведший к спасению немного спал. Но не полностью. Некоторую долю ярости поглощал бег. Но все равно очень и очень хотелось располосовать кому-нибудь морду, выпустить кишки, вырвать позвоночник. Ах... Несмотря на кроткий нрав и вообще-то истинно пролетарское, то бишь хар-ское, происхождение, Бетхад все равно был демоном. Пусть в родном Вирсекарсе он и был жалким уборщиком и самым нижайшим разнорабочим, но от этого жажда крови отнюдь не исчезала. Наоборот, хотелось рвать и метать. Но кроме желания подраться, ничего такого более Бетхад, будучи как и все прочие демоны яростным фаталистом, не желал.

Мелкие осколки черепицы разлетались под лапами. Шуршала тысячами стальных иголок шкура. Хвост, распушенный и стоящий торчком, придерживал истекающий на спине соками корнеплод. Глаза кошачьего демона были довольно прищурены. Усы с легким свистом разрезали затхлый престарелый воздух. Демон имел цель и стремился к ней. Со всех имеющихся в наличии лап.

Бесконечная Степь. Удивительные полупрозрачные лиловатые облака. Песня бесконечно свободного ветра. Засохший перекати— корень-скелет недавно съеденного травяного волка. Неимоверная громада тела беспробудно спящего вот уже три сотни лет Стогорбого Деда на горизонте. Идиллическая картина покоя, которой не хватало самого чутка чтобы достичь абсолюта. И чуток этот был трехгорбым верблюдом. Вернее тем, что от него осталось после жесточайшей атаки межмирового хаоса.

Из трех горбов остался только один. Два остальных лопнули, выбросив в воздух такое количество злой верблюжьей магии, что хватило бы на тотальное уничтожение трех-четырех крупных городов и превращение всех их жителей в злобные плюшевые диваны и не менее злобные горшки со злобными петуниями. Обнажилась старая рана на боку, щеголяя сиреневыми ребрами. Под демоном блестела антрацитом лужица бесценной верблюжьей крови. Левая верблюжье-демоническая штуковина высохла, пошла глубокими кровоточащими трещинами и отвалилась под собственной тяжестью. Безглазый закопченный череп с обгорелой макушкой злобно-победно улыбался сожженными губами. Но несмотря на свой жуткий мученический вид верблюд-демон был жив и невероятно доволен собой. Он, истощенный, избитый и стертый в нескольких вероятностях, ликовал. Потому как нашел Лучший из Миров, безумно мельтешащий в сонме миров-вселенных, в клубящемся безграничном небытии Межмирового Пространства.

Тонкая ниточка слюны надежно удерживала связь с Плевком, нашедшим таки путь до искомой цели и намертво уцепившийся за ее реальность. Хаос, истязавший демона и успокоившийся, когда он прервал всякую связь с остальными плевками и разрушил созданную им паутину поиска, вернулся обратно в Межмировое Пространство. Одногорбый верблюд шатаясь от усталости и невероятной боли убрал оставшуюся верблюжье— демоническую штуковину, кое-как нарастил самый чуток кожи на черепе, чтобы не так страшно выглядеть по прибытию. И по тоненькой ниточке слюны Прыгнул в Лучший из Миров. И был таков.

— Привет,— поздоровался с безмятежно сидящими у костра людьми Искандер, настороженно сжимая в одной руке жезл, а в другой пакетик с крупнозернистой 'песочной бомбочкой', гарантирующей крепкий получасовой сон с не очень приятными сновидениями.

— И тебе привет,— ответил, ничуть не удивившись неожиданному появлению слабовооруженного мага, тип, похожий на профессионального приключенца.

На приключенца любящего: биться двумя кривыми мечами с целыми толпами врагов, прыгать по столам издавая пронзительные боевые кличи, бегать по крышам ночного города, и носить прозвище приблизительно звучащее как Двурукий, или Ящерица, а то и Лезвия. Правда выражение лица у наемника совсем не соответствовало общему его виду. Наемник улыбался, и это была улыбка не больного человека любующегося вражескими потрохами, а обычного парня услышавшего как ни странно веселый анекдот в кругу друзей в парке с бутылочкой тыквенного пива в руке и содержимым парочки бутылок в желудке. Только добродушный вид ни в коей мере не умалял его опасности. Аура приключенца так и щетинилась неимоверной крутостью.

— Привьет,— со странным акцентом отозвался второй.

Краснокожий носатый толстяк в черной долгополой мантии с капюшоном, весь в разных побрякушках и квадратных очках, как ни странно не украшенных чучелом совы. Это больше всего и удивило Искандера. Он не встречал во всем Безымянном Городе, да и в остальных городах Харассеи, ни одного очкарика, которому бы пришло в голову оторвать сей функхсеинально (клятое вычурное слово) необходимый элемент от зрительного прибора. И Искандер сделал очень логичный вывод: что на носу толстяка красуются вовсе не очки, а какое-то глупое украшение, или же толстяк на самом деле какой-нибудь очень оригинальный демон из чужого мира, в котором не существует крохотных пятачковых сов, из которых собственно и набивают магические чучела умелые харассейские окулисты-артефакторы.

А далее повторялась ситуация с невинно убиенным, подумаешь стрелу по мерзкому хурмансу пустил, эльфом. Собравшиеся молчали и сверлили, пусть и незлобно, друг друга взглядами. Зельевар некоторое время тщетно обдумывал продолжение разговора. Толстяк в темной мантии громко сопя подкладывал в костер бесформенные горючие штуковины. Как бы Двурукий-Ящерица-Лезвие продолжал беззлобно, но как-то обидно ухмыляться. Искандер молчал, глаза его остекленели, а рот, с капелькой голодной слюны на краю, был приоткрыт, но мозг бешено работал. Он пытался угадать, что это такое жарится у двоих на костре. И это было важнее всего на свете. По крайней мере на этом.

Намного больше чем белличий окорок, для седла абрашка тоже великовато, может быть хуруний бок, или вырезка из буллвола. Но костей не видать. Сплошной шмат. Да и жира маловато для хуруни. И светловато мясо для буллволштекса. На кусок СеДеБе-Печени (Сердито-Дешево-Бесконечно), растимый и бесплатно раздаваемый доброхотами из благотворительных организаций также не похоже. У 'бродяжьей' печени много положительных качеств, например абсолютная бесплатность для нуждающихся и прилагаемый к ней отличный сметано-луковый соус, но капель жира вытесняемых на горящие штуковины и дивного шашлычного аромата среди них никогда не наблюдалось и наблюдаться не будет. Не стоит поощрять бедность и бродяжничество чересчур вкусной конфеткой. В данном случае печенью. Тогда что же это? Искандер так и не разгадал.

Но что бы оно ни было, это была еда. Горячая и мясная еда. И пахла она просто великолепно. По крайней мере, для голодного, как ненасытный и крайне неаппетитный демон Хантун, Искандера. Тошнота, обычно подступающая при воспоминании о неожиданной встрече с этим самым канализационным чудовищем в собственном подвале, на этот раз даже не заикнулась. Видать испугалась голода своего хозяина.

Пауза была прервана самым благожелательным образом. Приключенец дружелюбно махнул рукой, приглашая Искандера за костер. А толстяк острейшим шипастым ножом зловещего вида отрезал от сочащегося всякой вкусностью куска горячего мяса огромную, прямо таки нечеловеческую, порцию и положил ее на красивое блюдо из темной бронзы. Из темной иллюзорной бронзы. Мозг зельевара попытался было обратить внимание своего хозяина к этому замечательному факту, но не смог пробиться сквозь мысли об еде. А если честно, то особо и не старался. Мозгу тоже были нужны питательные вещества, несомненно, во множестве обитавшие в жарком, и он в целом разделял приоритеты молодого зельевара.

Сердце Искандера тут же оттаяло, как огуречное мороженое в драконьем выхлопе, настороженность испарилась бесследно, и подозрительная парочка стала ближе и роднее единокровных братьев. Искандер сам не понял, как его жезл оказался в пенале, пакетик с песочной бомбочкой в кармашке мантии, а вокруг шеи обвязана салфетка.

— Это мне?— спросил Искандер с неприлично детской интонацией.

— Конечно, присаживайся. Отведай жаркого. Чувствуй себя как дома,— ответил приглашением приключенец и повторно махнул рукой в гостеприимном жесте.

При этом из рукава у него выпал метательный нож и острием воткнулся в черепицу почвы. Но Искандер этого не заметил. Он даже не ответил на приглашение. Он наконец-то увидел нечто отнявшее дар речи и гордость за свой аналитхинченский склад ума. Он, за время похода построивший сложную теорию об истощении маготворных источников старых миров и естественном испарении маны из любого магоносящего тела, увидел волшебство. Не обыкновенное волшебство, Искандер и сам мог хоть сейчас пальнуть чем-нибудь убойным и чарозатратным из жезла или пальца, а жутко неэкономное в этом мире волшебство.

Толстяк прямо на глазах молодого мага сотворил огромный кубок из магически плетеной темной твердо-иллюзорной бронзы. А потом скривившись от неудовольствия, наверное эстетического ну или чисто физиологического, развеял сотворенный кубок, выплескивая драгоценную ману в абсолютно немагическое пустынное окружение. Даже не пытаясь ее поглотить. И тут же сотворил второй кубок, на этот раз более изящный с ручкой и окончательно убедивший Искандера в ненормальности очкастого толстяка.

— Но это так неэкономично... -просипел Искандер, скашивая особым образом глаза, чтобы увидеть выплескиваемую толстяком магию. Впрочем, безуспешно. Толстяк не парил.

— А, насчет этого не беспокойся. У нашего друга много магии и она явно не скоро кончится. Видишь, какой он упитанный, ух, кровь с молоком!— ответил на сип зельевара приключенец, пряча метательный нож в рукав и суя ему в руки тарелку с мясом.

— Нье юпитанний, а моугючий! И юзасний!— поправил своего компаньона могучий и ужасный толстяк, наполняя только созданный кубок огуречно-молочным кхактейлем. Опять же при помощи магии, сгустив воздух в воду, а затем оборотив ее питьевым заклятьем в фирменный напиток 'Быстро-Скусно-Демон-Еда'-забегаловок.

— Но любезный ээ... маг...— начал было делиться своей выдуманной теорией с ужасным и могучим толстяком Искандер, принимая кубок и машинально делая глоток живительной огуречно-молочной влаги.

— Нье маг, я— коулдюн. Моугючий и юзасний коулдюн втоуроу кэтигоурии,— поправил Искандера толстяк и важно надулся, блестя странными лишенными сов очками.

— Ка-ка...— поперхнулся кхактейлем молодой зельевар и в ужасе отшатнулся от самоназванного 'коулдюна втоуроу кэтигоурии'.

— Вообще то ко-ко, а не ка-ка, хотя в этом...хм... что-то есть...— издевательски хмыкнул приключенец и как ни в чем ни бывало, а впрочем так оно и было, продолжил отрезать от жаркого тонкие куски мяса и скармливать из своей пазухе.

— Ка-калдун!— выкрикнул Искандер, приняв боевую стойку зельевара, с магической бомбочкой в одной руке и кубком в другой.

Хотя вообще-то в другой руке полагалось быть жезлу или готовому к немедленному употреблению, раскрученному файерболу. Но кхактейль был действительно хорош. В меру огуречный, в меру молочный, прохладный, с корицей, хреном, мятой и капелькой дикого меда. Жаль было такой выливать. Тем более колдун был и не такой уж и страшный. Уж не страшнее распотрошенного демона будет. Хотя разрезы у Искандера всегда получались на удивление ровные и красивые.

В ответ толстяк лениво щелкнул сосискообразными пальцами, унизанными многочисленными затейливыми колечками, и за его спиной на мгновение проявились и пропали темные силуэты. Зловещие силуэты. Убитый накануне демон тем силуэтам даже в подметки не годился. Не говоря уже о том, чтобы, как на днях плевком выразился один поджаренный эльф, полировать блорты пукимонтов чокнутых тетушек этих ужасных силуэтов. Один силуэт— грубый и широкий как пара посудных шкафов, очень грубых посудных шкафов, в пять метров высотой, второй— тощий и неприятно острый, как пучок метательных ножей в полете. Это могли быть только они. Всегда вместе и при одном хозяине. Все-таки у Искандера по дисциплине 'Демонология зарубежных стран', в отличии от смежной 'Артефакторики зарубежных стран', были отличные оценки.