Месть попаданцев-2

Нет, так можно свалиться в другую бездну: идеализма и поповщины. Поэтому Вениамин занялся более полезным делом, то есть бритьем и умыванием.

И вот он уже стоял на пороге квартиры для оперативных нужд и ...Тут нужно сказать, что звонка в квартиру не было, висели два провода и все. Сделано так было не просто, а чтобы никто лишний туда не лазил, и мелкие озорники не наслаждались нажатие кнопки звонка и сбеганием вниз, пока хозяин открывает. Некоторые юные оболтусы так делали. Поэтому те, кто идет туда по делу, но без ключа, выстукивали нужную комбинацию стуков и им открывали. У кого был ключ— проходили без помех. Раз дверь закрыта, ключа у него нет, значит, надо стучать и ему откроют. Даже если не знает нужной комбинации.

Дверь открыл приземистый, но плотненький мужчина в штатском, но явно не из штатских. Вениамин его не узнавал. Он пока молчал, но явно ждал того, что гость представится.

-Михновский Вениамин, прибыл по вызову.

-Драсьте, Вениамин Моисеевич. Заходите в гости, сейчас стол накроем, и беленькая нас уже заждалась и в нас просится.

Не успел Михновский удивиться, как за спиной услышал шаги кого-то сверху. Ага, это так маскировка произведена.

-Сейчас, сейчас. А селедочка будет?

-Астраханская, бешенка. Можно было и дальневосточную, но я привык к астраханской.

Тут шаги удалились на довольно далекое расстояние, можно и не маскироваться, а заходить. А когда дверь закроется, то тогда и представиться

-Вениамин Михновский, сержант госбезопасности. В каком резерве или не резерве— пока не знаю.

-И я не знаю, как это Москва проделала в кадровом вопросе. Александр Кривошеин, лейтенант госбезопасности, 3 отдел областного управления. Раздевайся, проходи в третью комнату, это прямо, посидим, побеседуем, а ваш отдел кадров потерпит. Чаю не хочешь?

-Спасибо, пил недавно.

-И я не буду.

Михновский повесил одежду и шапку на вешалку в комнате и пристроился на диван. Товарищ из области занял стул. что стоял возле стола, на котором лежали какие-то бумаги.

Помолчали. Слово организатору.

-Вениамин Моисеевич, у меня есть предложение, точнее, это еще не предложение, а разведка того, как ты к предложению отнесешься, если это предложат. Твои труды в Среднереченске по склонении к признанию в шпионаже и измене 18 фигурантов, причем без использования разных, скажем так, ускорителей признания-это показатель хорошей следственной работы. Такие специалисты нужны, и не на кадрах завода. Особенно в нынешнее время, когда много чего начало меняться.

А к черту разную дипломатию! После декабрьского обсуждения работы следствия в области и последующей проверки комиссией решено, что следственная работа УГБ совсем нехороша, грубо выражаясь, а мягко говоря, находится на отвратительно низком уровне. Я тут поглядел много дел по 6 части и смотреть на них было тошно. Не зря ваш Богатько говорил в декабре, что ему арестанты сообщали, что их осудить можно только при заочном осуждении. Ну, ты знаешь, как это делается. Решено перетряхнуть следственный аппарат и часть 'следователей' уже арестована, а будет еще две волны. Я думаю, что человек двадцать, как минимум.

Но дело не только в том, что следователи Титов, Мироненко или Богатько что-то делали или не делали. Работать -то надо и дальше, а где следователи? Они как бы есть, но их как бы нет, в том смысле, что толку от их работы немного. Многие старые следователи ушли и далеко, а молодежь призыва прошлого и позапрошлого года и неопытна, и нагляделась на ваших липогонов из Особого отдела и 5 отдела и думает, что так и надо работать.

-Александр, а почему ваших? Правильнее сказать-наших. Ведь Мироненко не сброшен на парашюте к нам из-за рубежа, его к нам взяли ,его у нас обучили, и вот это получилось: говорить подследственным, что вот дубинки уже пользованные, вот эти еще новые, и если не будешь признаваться, то твоя кровь будет на стенках, и дубинки из новых превратятся в неновые. И что хуже всего, он свою угрозу исполняет! А потом Каменецкого к нему на одеяле носят, чтобы тот подписал протокол допроса. А еще через два дня Мироненко заявляет: нет, стоп, теперь ты будешь не румынским шпионом, а польским, и снова берет дубинку. И Каменецкий уже пишет признательные показания на полу!

-Даже так...

-Да, я одно время сидел с ним в одной камере, сам, конечно, на ногах еле стоял, но ему помогал и сделать кое-что и на койку переложить после допроса...

-....(выражение не приводится).То, что наделали, исправлять надо и исправим. Но снова— работать надо и дальше. А нынешние кадры слабоваты. Плюс развращены безнаказанностью, ели они дают результат, то есть признания. А так долго работать нельзя. Надо думать, как быть. Работать, конечно, придется по всем направлениям. Кого-то с работы выгнать. Кого-то переобучить, и я думаю, и наш начальник отдела с этим тоже согласен, кого-то вновь взять на службу. Поэтому и хотел у тебя спросить— пойдешь ли ты вновь на следственную работу? Возможно, даже в область, в 3 отдел.

Но учти, это пока разведка. Согласия Москвы мы не получили, Бухтияров, который сейчас Управлением руководит, согласен только принципиально, а не по персоналиям, его со списком и не знакомили. Но не хотелось бы Москву просить и слезно просить, а ты потом скажешь, что устал и хочешь свободы и покоя.

Вот эти слова Вениамину кое-что напомнили, а именно курсы УГБ. Этот Александр там что-то преподавал. Если только не изменяет память

-Извини, но пока четко ответит не могу. В результате следственных действий нового поколения у меня и нога плохо работает, и лицом не владею, как прежде, что даже посетители замечают. Поэтому меня медкомиссия может не пропустить иначе, как на бумажную работу. А когда потребуется не только бумажки подшивать, вот тут сил может и не хватить.

-Медики-это второе действие в спектакле театра нашей жизни. А что скажешь ты?

Уверенность в Вениамине, что Александра он уже видел, укрепилась. Но, кажется, его не так тогда звали.

-И снова скажу, что не знаю. Даже если найду бабку-колдунью, и она мне побитую голову волшебством восстановит, как она и была-не готов сказать. Очень неоднозначное я увидел, и, снова извини за прямоту, второй раз такое не захочется увидеть. Нет уверенности в том, что я свой и меня поддержат. Вот возьмете вы меня снова, начну работать, а сменится нарком и со мной все повторится. А надежды, что снова мне повезет и не отправлюсь в темноту -нету ее. — — — — — — — — — — -

Вениамин хотел добавить про то, что наступит май или октябрь и обнаружится в НКВД области левоцентристский заговор, и будет он одним из первых кандидатов в заговорщики-потому что в детстве был левшой, но мама и старшая сестра переучили на правую, но ведь следы этого остались! Кстати, Сусанну тоже переучивали, и с большими усилиям, потому что ее потом могли не взять замуж-ходило такое поверье, что дети матери левши родятся больными и бедно жить будут. Мама считала это ерундой, но, если родители будущего мужа в это тоже верят, то могут ему запретить жениться на Сусанне. Мама говорила, что не собиралась заставлять ее выходить за кого-то замуж, если она не хочет за него, но, если Сусанна влюбится в будущего мужа, он тоже, а родители его встанут в позу отрицания?

По поводу Вениамина особенных идей в воздухе не носилось, что, как левша, он будет бедным, больным или родятся у него только дочки, но ныне покойный Моисей Михновский полагал, что сын может позднее быть призванным в царскую армию. А как ему будет целится из винтовки и стрелять из нее, если она рассчитана на праворукого солдата? Даже ружейные приемы в строю способны принести много горя Вениамину от унтеров и соседей по шеренге. И даже до службы-ребенок учится писать и, когда пишет левой, может все размазать, проведя рукой по еще свежим чернилами. Поэтому он и заявил, что надо переучивать сына, но с ним переучивание прошло достаточно несложно.

Но это Вениамин говорить не стал, решив, что без деталей лучше.

-Я тебя понимаю, но, как ты понимаешь тоже, смены наркомов не в моей власти. С другой стороны, всякая ответственная, сложная и опасная служба всегда может закончиться не очень удачно. Но люди на нее идут и надеются, что с ними так не случится, как с другими. Вот ты был в комсомольском отряде по борьбе с бандитизмом. И с тобой там могло случиться второе Триполье. Может, ты про него слышал, может, и нет, но как-то догадывался, что пуля и в тебя может попасть. Но пошел же, хотя мог бы по молодости посидеть дома.

-Мог бы. И всю жизнь ругать себя за трусость или нерешительность-все друзья пошли, а я нет. Ладно бы, как у Семы Кремера кровохарканье открылось невовремя-тогда оправдание было бы. Но во всех трех перестрелках в нашем отряде один убитый и двое раненых. Правда, еще один, Миша Клейман, на своей гранате подорвался на полигоне. Дернул шнурок и застыл. Ему кричат: 'Бросай скорей!' А он еще и уронил гранату. Кинулся подымать, а тут она взорвалась.

-Это немецкая граната? С ним такое бывало, как и то, что хоть и дернешь, и бросишь, а она не взорвется. Запал отсырел

-Да, такая яйцевидная, серой краской крашеная.

-И что ты мне скажешь все-таки?

-Не знаю. Ощущаю себя, как тот же селянский хлопец в 1918 году, когда не знаешь, к кому идти и что делать— к анархисту батьке Махно или националисту батьке Лебедю, или к кому-то третьему, вроде иногда красного Коцура. Я ведь уже притерпелся к тому, что ушел из УГБ, и стал осваивать другую жизнь и получать от нее ощущение того, что нужен и как кадровик. А тут предложение вернуться, но тоже без гарантий, что возьмут обратно. Ну и не все раны зажили от 'года на улице Пушкина'. И медкомиссию тоже надо пройти и не быть завернутым ею. Задал ты мне, товарищ Александр, задачку, и душа от ее решения рвется на части! Извини, я тебе как на духу высказал, что не знаю, как мне быть.

-Твои резоны я понимаю, но вот скажи: можно ли твой ответ трактовать так: что ты согласен, при определенных условиях. Первое из них: чтобы тебя взять согласилось начальство. Второе: чтобы тебя не забраковала медкомиссия.

-Пожалуй, что можно. И из этих условий самое главное-первое.

-Тут я с тобой соглашусь. Я, конечно, не медик...

-Ну, пока меня военкомат не признал негодным к военной службе, значит не настолько все плохо, хотя ничего ясного сказать не могут. Но ведь и в тылу нужны люди для бумажной работы, даже если мне лучше не станет.

Они еще переговорили, и Вениамин спросил, а не был ли Александр в числе преподавателей на курсах ГУГБ, когда Михновский там обучался?

-Нет, на курсах в Москве не преподавал. В Витебске или Минске кое-чему учить приходилось, но тебя, Вениамин, я там не припоминаю.

-В Витебске я и не бывал ни разу. В Минске пришлось, на действительной, но мы даже города не видели. И туда привезли, и оттуда забрали, даже не скажу, что за место. Наверное, какие-то окружные склады. Но за этот визит нас потом увольнительными наградили вне очереди, и вместо Минска был Житомир. А служил бы в кавалерии, то по Бердичеву ходил бы!

-Минск все-таки столица союзной республики, а Житомир рангом пониже.

-Понятное дело, что в Минске побольше интересного. Но— что дали, то и имеешь, и радуешься тому, что увольнительная не по городку Малину. Да и в Житомире тропки уже протоптаны, и потерь времени почти что не будет. А в Минске нужно сначала добраться до него, потом найти то, чего душа желает. И выбрать между спектаклем, кино или девушками, с чего начинать.

-Тут ты прав, не ко всем девушкам ключик быстро подбирается, дня увольнительной может не хватить. А в Житомире, если уже бывал раньше, то начинать будешь не с чистого листа, а со второго или третьего, исписанных уже.

Но том они и распрощались. Вениамин, анализируя встречу, тоже склонился к мысли, что хоть предложение есть, но оно пока очень предварительное. Скорее всего, это обсуждалось в третьем отделе. И кто-то из знающих его сказал, что, может быть, выдернуть из резерва такого-то...Идею в целом восприняли не как завиральную и априори отвергаемую и явно провели некоторый поиск, что там у возможного кандидата с биографией? И почему Военная Коллегия отправила дело на доследование?

Дальше, конечно, у Вениамина сведений не было, что прочли в его личном деле и насколько поиск плохого продвинулся дальше, но, видимо, таки шанс у кандидата Михновского есть. Нашли положительные черты, а отрицательные— не настолько нехороши, чтобы запаниковать и сказать: 'Что за змею мы собрались у себя пригревать!' Да, какой-то шанс у нег есть. А нужно ли этим шансом воспользоваться?

Что-то внутри его подсказывало, что нужно. Как оказалось, он умеет и лучше многих других. Спецзвание у него невысокое, но пять лет выслуги уже есть. То есть он уже не юный сержант без опыта службы и работы с людьми.

С другой стороны-уже два темных пятна в биографии-Камышня и 'год улицы Пушкина'. Или одно, поскольку 'Год' явно начался с памяти о его троцкистских высказываниях. И любое начальство будет фыркать: 'А, это тот, который говорил о том, что коллективизация довела до людоедства?' И каждый раз при мысли о продвижении Вениамина дальше и выше оно испытывает душевную боль-а того ли мы продвигаем? А не продвинут ли не его, а нас за это и пониже?

Правда, есть у него намек от духа аспиранта, что достаточно скоро число 129 начнет работать. Если Анатолий-из— будущего ничего не путает от перемещения во времени. Если все так и есть, то тогда потребуются все, кроме откровенных обалдуев, да и теми придется пользоваться, потому что других просто нет. Поэтому в дело пойдут и лица с несколько подпорченной биографией, эта подпорченность не настолько страшна. Все равно придется призывать из резерва людей, которые, скажем так, десять лет ржавели в бездействии, да и в резерв их отправили не всегда из-за болезней, а просто устав от их конфликтов с местным начальством. Как его предшественника по райотделению НКВД, который заелся с почтово-телеграфным отделением, с больницей, железнодорожниками и еще кем-то. Причем зачастую по не стоящим выеденного яйца поводам, вроде депутатства тамошнего хирурга. Тот-де из помещиков! Вообще-то не из помещиков, это тогда называлась дача— сад и полторы десятины земли, и те он получил от жены и продал в первый же год владения. Ну, и вдумавшись-хирурга же не в партию принимают, а в депутаты хотят, чтобы он людям помогал сверх того, что он делает в рабочие часы, вырезая и пришивая. Мы ведь что делаем, если взглянуть широко? Строим новую, лучшую жизнь, руками тех, кто не совсем лучший, но способен эту жизнь строить и сам при этом становиться лучше. Вот хирург и становится лучше— от хуторка отказался, не стал его превращать в поместье, а на вырученные деньги (и еще добавив) открыл больницу для неимущих пациентов. Имущие-то и так его находили. И помогал раненым и больным революционерам и красноармейцам тоже. И даже заявил какому-то атаману, что у него лежат больные, что требуют помощи, без разбору: красные или фиолетовые в полоску. И сам атаман у него лежал, когда того стражники помещика Стефановича избили, переломав руку и три ребра. Атаман вроде как устыдился и убрался вместе со своим войском, а трое раненых красноармейцев перевели дух и перестали ожидать жестокой казни. Это вот предшественнику и сказали, но он уперся и стоял на своем. И из таких кирпичиков сложилось отрицательное мнение о нем, которое и как-то отправило его в резерв, утяжелившись еще грузом отрицательных мнений по другим поводам. И добро бы у него были сигналы, что доктор, хоть и не считается помещиком, но много болтает, хоть и пока не доходит до 10 части, но уверенно движется к ней!