Евсения. Лесными тропками (общий файл)

Утро дня следующего выдалось серым и ветреным — под стать моему теперешнему настроению. Поэтому, я мудро решила его... проспать. Тем более, повод был уважительным — явилась то домой почти перед рассветом, проверив первым делом "сердцебиение" и Стахоса. А потом выкинула прямо в ночь из открытого окна уже ненужную свистульку, давшую мне главный и единственный свой ответ: "жив"... Всё, и хватит... Наваждение закончилось... Рассеялось вместе с дымом от купальных костров. Хотя, ощущала я его носом даже здесь, принесенным с берега Козочки порывами западного ветра.

Да и день, плотно затянутый тучами, тоже ожидаемой радости не принес. Адона это сердцем чуяла, поэтому, тоже "мудро" с вопросами о празднике и судьбе горемычного Леха не лезла. А я, как рыба, молчала, стараясь даже ни о чем и не вспоминать. А уже перед вечером объявился Тишок, как всегда, в дом нос свой длинный совать остерегаясь, выразительно громко зашуршал кустами смородницы под самым моим окном. Наконец, я не выдержала и, тоже с громким, но, стоном, перевесилась оттуда к нему:

— Тишок-Тишок, голова, как горшок. Чего тебе?

— А чего обзываешься? — услыхала из густых зарослей встречный вопрос. — Я это... спросить хотел, метаться то сегодня пойдешь?

— Только тобой. Погоди, сейчас спущусь, — и злорадно оскалилась, предвкушая ответную реакцию.

— Ну и сиди тогда там... девица, коса на улицу, — оповестили меня уже из-за угла дома.

— Да погоди! Я пошутила! Конечно, пойдем...

И, наконец, получила неожиданный повод для радости, почти без промаха, попав несколько раз подряд в намалеванную углем на валуне цель. Оказывается, злость в этом деле — хорошая помощница (будем иметь в виду). Тишок, глядя на "это дело", вконец осмелел, помахивая сейчас своим длинным хвостом, верхом на мокром, в подтеках камне:

— Ого! Лихо ты. А с разворота попробуешь?

— От чего бы и нет? — скосилась я на остатки воды, на этот раз, в дальновидно прихваченной бадейке. — Только, у меня другое предложение.

— Какое? — зевнул во всю пасть бесенок.

— По бегущей мишени попробовать.

— Ты чего сегодня такая злая, Евся? Домой, вроде, без ненужного сопровождения явилась. И под утро. Значит, было, чем заняться. Или, оттого и злая, что без сопровождения?

— Тоже мне, знаток женской психологии, — хмуро хмыкнула я, вновь обрисовывая расплывшуюся мишень.

— Это что, новое твое ругательство?

— Ага. В книжке прочитала. В ней главный герой так одного нахала обозвал, который много из себя воображал, за что и получал регулярно и полновесно.

— От женщин? — уточнил Тишок.

— От них — в первую очередь.

— А кто от тебя минувшей ночью наполучал? Лех или твой чужак?.. Или оба сразу?

— А кто такой "бер"?.. Сидеть! А то совсем без него оставлю, — перехватила я по удобнее извивающийся бесовский хвост. Но, Тишок, вдруг, неожиданно, затих:

— А и отрывай, злыдня. Все одно, если я тебе расскажу, мне он будет без надобности.

— Это почему? — ослабила я от неожиданности хватку. Бес же, воспользовавшись моментом, шустро подскочил и, шерканув мне по лицу кисточкой, взвился на соседнее дерево:

— Да потому что, мертвому Тишку такое украшение — лишнее. Или я тебе давеча непонятно сформулировал? — ничего себе, выдал...

— Видно, непонятно. Так, просвети меня еще раз, о самый могучий ум этого леса, — подбоченясь, сощурилась я на него снизу вверх.

— Просвящаю: Евся, то — большая тайна, за которую я отвечаю головой. И если... — изобразил он, свесившись вниз, усиленное болтание языком. — то, мне тогда неминуемо... — закончил, не менее живописным его набок вываливанием. — Теперь тебе понятно?

— Ну-у, таких то "речей" я и от Адоны наслушалась. Правда, в свой адрес, — разочарованно скривилась я.

— Так ты и ее про то пытала?

— Было дело.

— И что она тебе, вот именно также или... еще что-то... добавила? — вкрадчиво поинтересовался бес, наведя на меня, вдруг, совсем нехорошие подозрения:

— Тишок, так вы с ней что, вместе зарок "о неразглашении" давали?

— Угу, — качнулся он на ветке, внимательно за мной следя.

— И что, ей тоже... смерть?

— Неминуемая.

— Значит, вы с ней оба — на равных у волхва? — бесенок выпучил на меня глаза, а потом, внезапно подпрыгнув, сквозанул на соседнее дерево. — Куда?!.. Жизнь моя, пожухлый лист... — тельце его, с суматошно мельтешащими конечностями, вдруг, прямо между двумя вязами зависло в воздухе, да так и осталось там, лишь перекувырнувшись вниз головой:

— Евся! А ну, прекрати! Как ты это?

— Сама не знаю, — подошла я к нему вплотную с широко открытым ртом. — Просто крикнула тебе вдогонку и... пожелала, чтоб ты замер.

— Хорошо, что не пожелала, чтоб я помер, — сдвинул на меня бровки Тишок, напоминающий сейчас, с длинными, отвисшими к земле ушами, зайца — серяка. — Научилась, значит... кой чему. Теперь давай, "отмирай" меня, а то кровь к голове хлещет.

— Ничего. Еще умнее будешь. А как совсем поумнеешь, сразу мне ответ дашь, — принялась я прохаживаться около насупленного "узника". — И толково объяснишь. Не про бера. Ладно. А про то, на каких правах моя нянька у батюшки Угоста в доме живет.

— А что тут рассказывать? — со вздохом почесал бок бесенок. — Ты сама себе уже ответила — она твоя нянька.

— Но, это — для меня. А для волхва она кто?

— Да никто! Такая же, как я — служка, — с чувством выдал Тишок. — Евся, кончай измываться. Я на тебя обижусь.

— Погоди, — проигнорировала я такие страшные угрозы. — А я думала, она его... ну, не жена, конечно, но... подруга. И что у них любовь... хотя бы... была.

— Любовь, — хрюкнул насмешливо бес. — От такой "любви" точно дети не родятся, а кое-что другое... Евся! Мне худо. И так друзья не поступают. Тем более, подельники. Отпускай меня на свободу!

— Тишок, да как же так? Она ведь — дриада, свободный лесной дух. Ей-то эта служба зачем? — растерянно опустилась я перед бесом на колени и сама не заметила, как...

Ш-шлёп!

— Ну, злыдня тиноглазая! Я тебе эти "умные рассказы" припомню! Подруга, называется! Да от таких подруг... да чтоб я хоть раз... — постепенно стихли в лесу все отдаляющиеся возмущенные верещания... А я еще долго сидела между двух старых вязов, пытаясь осознать услышанное...

К самой вечере домой вернулся батюшка Угост. Уселся за стол, каким-то отстраненно задумчивым и молчаливым. Да так и жевал всю трапезу, глядя куда-то сквозь нас. А когда я спешно покончив с гречневой кашей, поднялась со своей лавки, одарил меня таким пристальным взглядом, что у меня мурашки по спине побежали от нахлынувшего внезапно дурного предчувствия... И, поэтому, то, что последовало вскоре не удивило нисколько...

Опять этот сон с ненавистными, отсыревшими от дождей пнями. И та же опушка и девочка та же, но, что-то, все ж, изменилось. Нет, ни вокруг нее. В ней самой. И нежданно в ней появились силы отстраниться от четкой, по всем ощущениям, реальности. Она будто закрыла заслонку. Да. Так себе и представила — рыцарскую заслонку на шлеме, который, однажды, видела в книжке. Как?! Ведь книг таких она еще не читала... Значит, силы эти дает ей сейчас другая. Та, что и видит этот ужасный сон. И именно та, другая, помогла распластанной на траве, маленькой хрупкой дриаде превозмочь, отвлечься, скользнуть мокрыми от слез глазами вдаль от творящейся над ней "грязи". И она в тот же миг, как смогла победить свою боль, прояснившимся разумом вдруг, осознала — разгадка ее теперешних страданий где-то здесь, рядом. Стоит лишь получше ее поискать... И она бы, конечно, смогла. Если бы не эти, застящие глаза, слезы... И не эта яркая вспышка — блик, вновь выдернувшая ее из ночного кошмара в настоящую "явь"...

Девушка долго сидела на разворошенной постели. Очень долго... А бес все скреб и скреб коготками в чердачное стекло. Наконец, она встала, привычным движением сбросила на пол рубаху и распахнула окно:

— Пошли.

— Что? — удивленно замер "проводник".

— Тишок — Тишок, расскажи мне стишок, — успокаивающе, на распев, проговорила она, уже подавая ему руку. И, как и прежде, все эти годы, оба исчезли в густом тумане...

А вынырнули из него напротив совсем незнакомого дома. Обычной засыпухи в три узких окна, со светом от ночника лишь в среднем, и высокими, пахнущими смолой воротами. "В Купавной таких "безгодных" нет. А все остальное, какая разница?", — лишь на мгновенье, задержав вдоль тихой улицы взгляд, девушка смело махнула сквозь воротную створку. А потом, через маленький, захламленный двор, и тем же способом — вовнутрь дома. Бес, тут же ухватил ее за руку, и настойчиво потянул к приоткрытой двери, из-за которой в коридоре на половицах лежала узкая полоска света — ей сегодня туда. Однако спешить не стоит. Ведь тот... нет, та, что за соседней дверью, явно еще не спит... А, значит, стоит принять меры. Девушка замерла с другой ее стороны, с прищуром всмотрелась, потом удивленно хмыкнула и выставила вперед ладонь: "По ночам спать надо, не в меру бдящая. Здоровее будешь". Под легким дуновением, прямо с дриадской ладони сквозь дверные щели в комнату понеслись невесомые, мерцающие пылинки. Окутали голову старухи, усердно прижавшей сейчас ухо к смежной, внутренней стене. Та закатила глаза и, со свистом вдохнув сонного аромата, грузно осела на пол.

— Мне здесь не нравится, — одними губами прошептала дриада, однако бес ее, все же, расслышал:

— Госпожа, надо спешить. Тропка... Нам в ту дверь и направо.

— Замолкни. И... вовнутрь не входи. Увижу там — без ушей...

— Да понял я, — тихим, недовольным писком отозвался проводник.

Однако и там ее ждал неприятный сюрприз — громогласный мужской храп из смежной, закрытой сейчас наглухо комнаты. Но, "сторонний" почивает... надежно. И девушка, наконец, развернулась на свет ночника, сосредоточив все свое внимание лишь на том, к кому теперь и пришла.

Мужчина спал на животе, прикрыв свою голову тощей подушкой. К тому ж, уткнувшись в стену. Вряд ли, надежное средство от соседского храпа. А уж от чар дриады, и подавно. Она подошла поближе, чтоб лучше его рассмотреть: рельефная, молодая спина поперек обтянута свежей повязкой, прикрывшей, тоже, еще свежую рану почти напротив сердца. Все же остальное закинуто простыней. А на табурете, рядом с ночником — покоится короткий меч...

— Ох, как мне здесь не нравится, — со вздохом повторила девушка, занесла над спящим ладонь и закрыла глаза. Потом долго хмурилась, силясь собрать по крупицам нужный сегодня образ. "Самый — самый"... Где-то она уже слышала эти слова... И даже попыталась вспомнить, где, именно, но, лишь тряхнула головой, отгоняя ненужные мысли и, наконец, через несколько томительных мгновений, с облегчением выдохнула, зримо проявляясь в пространстве...

Взгляд ее, теперь более внимательный заскользил по комнате и упал на маленькое зеркало на противоположной стене, в какие, обычно мужчины бреются... И вот тут она невольно замерла. Потом, напрочь позабыв про спящего "источника", стремительно кинулась к своему мутному отражению... Потрясла головой, взметнув по, облаченным в рубаху плечам светлые волосы... и, вдруг, тихо застонала...

— О-о-о... Жизнь моя, пожухлый лист, — ошарашено пялясь по сторонам, медленно отступила я к стене. Мысли в голове скакали, одна сшибая другую. И мне, вдруг, очень сильно, и, кажется, впервые в жизни, захотелось тут же, в срочном порядке, провалиться сквозь землю. — Что я здесь делаю?.. О-о... — кажется одна из скачущих мыслей, все ж до цели "доскочила", позволив, хоть приближенно и очень смутно, но, все ж, вспомнить, как меня сюда занесло... А еще, осознать, по какой причине именно этим... закончилось. — Да кто ж ты? — с ужасом скосила я взгляд на кровать. И, главное, вовремя.

Потому что мужчина в этот момент, рукой приподнял с головы подушку, а потом очень резво подпрыгнул на постели:

— Евсения?!

— Стахос...

— Как ты здесь... Радужные небеса. Как у тебя все быстро... получается, — и по, вдруг, расширившимся до пределов глазам Стаха я поняла, что с меня в это самое время "облетает" вся моя дриадская магия... в купе с иллюзорной ночнушкой. — Я вот только...

— Закрой свой рот! — вихрем метнулась я к кровати и сдернула, прикрывающую ноги мужчины простыню, через мгновение, уже в нее запахнувшись. — И глаза закрой! И вообще, отвернись... Стахос... — видя, что мужчина окончательно ошалел от происходящего, почти заскулила я. — Ну, пожалуйста... Или, я тебя сейчас точно чем-нибудь тресну.

Не знаю, какая именно часть моей красочной речи дошла, в конце, концов, до него, но мужчина, вдруг, от меня отвернулся и, со старанием прочистив горло, нервно запустил пальцы в волосы:

— Ты мне только объясни, ты ведь сама ко мне пришла, — начал, как можно спокойнее. — Но, Евсения... — с грохотом в следующий момент, распахнулась смежная дверь, и на ее пороге возник голый по пояс, седой мужчина с мечом в руке, заставив меня, повинуясь, каким-то, непонятным инстинктам, мгновенно взмахнуть на кровать и нырнуть в аккурат за широкую спину Стахоса:

— Стах! — еще хриплым со сна (а может, и от конского храпа) голосом, возопил тот, внимательно щурясь по сторонам. — Что здесь происходит?

— Все нормально, — не совсем уверенно ответил вопрошаемый, но все же, плечи свои расправил. — Хран, иди спать. Все правда, нормально.

— Нормально? А что здесь за бабочки "белые" порхают по твоей кровати? Или, мне... привиделось? — протер он свободной от оружия рукой сонные глаза.

— Хран.

— Ну, ладно. Привиделось, так привиделось. Но, ёшкин мотыляй...

— Хран! — еще раз, уже громче, надавила моя "огорожа", после чего мужчина, с едким смешком, но все ж, ретировался обратно, не забыв захлопнуть за собой дверь.

— Я сейчас уйду, — откинув голову на стену, выдохнула я. — И не поворачивайся ко мне.

— Хорошо. Я не буду на тебя смотреть, но, тебе не кажется, что вся эта... ситуация предполагает хоть какие-то к ней... объяснения, что ли?

— Как сноски в книге? — невольно хмыкнула я, опустив блуждающий взгляд со стен и потолка к перевязанной спине сидящего прямо передо мной мужчины. — Тогда давай начнем с тебя. Откуда у тебя эта рана?

— Это? — ощутимо напрягся Стах. — Не совсем удачно приземлился, — а потом, тоже со смешком, добавил. — А тебя рядом не было. Вот и пришлось лечить самим.

— Целую неделю, — догадливо покачала я головой.

— Что?

— Да так, ничего... А вообще, дай ко я на нее гляну. И будем оба считать, что именно по этой оказии я к тебе и приперлась, — решительно запустила я пальцы под тугую повязку. И, пока осматривала нанесенный "урон", а потом, приложив к нему ладони, осторожно долечивала, мужчина не проронил ни слова. Лишь голову на грудь склонил, будто прислушивался к чему-то. — Ну а теперь, мне точно, пора.

— Евсения.

— Что? — замерла я, уже пытаясь подняться на кровати.

— Оставайся, не уходи. По какой бы причине сюда не пришла, оставайся. Я — не насильник. Не хочешь делить со мной постель, буду спать на полу или вовсе уйду за порог, но... оставайся.

— А я... — дрогнул, вдруг, мой голос. — Стах, я не хочу тебя обманывать. Поэтому я сейчас уйду, а ты больше... не приходи в мой лес. Очень тебя прошу, — все ж, встала я в полный рост и когда он ко мне развернулся... лишь простыня упала в его вскинутую руку... А меня там уже не было...