За столом грохнули дружным хохотом. Некоторые даже поперхнулись, и соседи дружно и гулко били их по могучим спинам. Смеялся со всеми и Гаор. Малка забрала у него опустевшую миску из-под борща, а Лиска принесла ему кашу и села рядом, плотно притиснувшись к его бедру.

— Рыжий, а может, поднюешь сегодня, а? — промурлыкала она ему в ухо.

— А график ты за меня блюсти будешь? — спокойно поинтересовался Гаор. — Или "горячих" за меня получать станешь?

— Рыженький, а мы по-быстрому.

Гаор уже знал, что с Лиской и впрямь можно по-быстрому, девка горячая, охочая до этих дел, но правила игры требовали, чтоб его упрашивали и уговаривали. Остальные дружно ржали и подсказывали Лиске, как уломать Рыжего, а ему — как отбрехаться от Лиски, чтоб девка шибко не заносилась, что такая уж сладкая. Но уговаривая Гаора, Лиска вовсю стреляла глазами на остальных.

— Хоть бы ты уж затяжелела, наконец, — Мать отсмеялась над особо удачным оборотом и укоризненно покачала головой. — С пузом не побалуешь.

— А я и не хочу, — Лиска тряхнула головой так, чтобы как ненароком рассыпавшиеся из узла волосы мазнули Гаора по щеке. — Разве только, чтоб вот такой же рыженький был.

— Лиска! — нарочито возмутился Тягун. — Ты это чо?! Мне чернявого обещала!

— А она двоих, да от двоих, да за раз, — заржали за столом.

— Эй, Лиска, а слабо сразу ото всех?

— А чо ж нет? — повела плечом Лиска. — Сколько вас смелых?

Но тут Мать всерьёз рассердилась. Дескать, шутить шути, а меру знай. Нечего как голозадые баловаться.

— Точно, — кивнул кто-то за столом, — это ты точно, Мать, сказала. Любят они, чтоб их помногу было.

Стали вспоминать, кто что видел и слышал об этом, и пришли к выводу, что так не по-людски. А чего с лягв голозадых взять?!

— Холодные они, — авторитетным тоном знатока сказала Летовка, ставя на стол новый кружок с нарезанным хлебом, — вот им и надо подначивать друг дружку. Лягвы вон по дрягвам весной горланят, тож друг дружку заводят.

Под общий хохот Гаор закончил обед и ушёл с Лиской в спальню. В самом деле, почему и нет, когда в охотку и по доброму согласию.

Общая спальня была разгорожена простынями и занавесками на отдельные отсеки. Так что если кто всерьёз спит, то ни они ему, ни он им не помешают. Вообще-то так, по-быстрому, Гаор не очень любил и предпочел бы, конечно, остаться с Лиской или с кем ещё из местных баб и девок, кроме совсем уж малолеток вроде Малки, на ночь, но на нет и суда нет.

Потом Лиска убежала помогать Матери за столом, а он ещё полежал немного, отдыхая. Хорошо бы покурить. Когда-то — Гаор невольно усмехнулся — в прошлой жизни, в другом мире, он любил закурить прямо в постели, и чтоб она ему спичку или зажигалку подавала. Был в этом особый смак, даже дым пахнул по-особому. Ну, курить в спальне нельзя, Мать подводить нарушением порядка западло, так что... в дороге покуришь, водила. Он ещё раз потянулся и сам себе беззвучно скомандовал: "Подъём!".

Набрать в ларьке сигарет, еды кое-какой, отметить у матери карточку.

— Лиска тебя на свою, что ли, укладывала, или чистую занимал?

Гаор пожал плечами.

— Отметь чистую.

— На моей, на моей были, — вмешалась Лиска.

— Ну, так и быть, — кивнула Мать и вернула ему его карточку, не отметив постельного белья.

Он попрощался с Матерью, кивнул сидящим за столом и ушёл.

Обыск на выходе. Хорошо, хоть купленное в ларьке выпускают. А чего же тогда ищут? В машину, включить мотор, прогреть, на выезд, обыск на выезде и вперёд.

Серый бетон под колёсами, зелень вокруг, синее небо с золотым солнцем над головой. Хорошо и прямо-таки отлично! А жалко будет, если Лиска затяжелеет и её отправят рожать и выкармливать в посёлок, заводная девка всё-таки. "Огонь-девка", — подумал Гаор по-дуггурски, засмеялся этому и полез в бардачок, убрать купленную пачку и достать из початой сигарету. И...

Чёрт, этого же не было! В бардачке, несмотря на название, у него всегда порядок, чтобы не глядя брать нужное, а сейчас... сейчас поверх всего, так что он едва не смял его, лежал белый конверт из плотной бумаги. Инстинктивно затормозив, Гаор притёр фургон к обочине и стал рассматривать неожиданную находку.

Ни адреса, ни отправителя, не заклеен, внутри большой, аккуратно сложенный лист бумаги и... ещё один конверт. Маленький, да, вспомнил — визиточный — заклеенный и на нём... знак — пятилучевая звезда?! Это ему?! Его клеймо вместо имени адресата?! Гаор достал нож и, сам удивляясь своему спокойствию, аккуратно взрезал конверт. Внутри... визитка. Вернее, чистая бумага стандартного размера. И... Чёткие печатные, как вырисованные, буквы. "N1 получен. N2 напиши, вложи в конверт, заклей и оставь, где нашёл. Найди время заехать". И на другой стороне уже совсем другим, мучительно знакомым почерком Кервина. "Помним, надеемся, ждём". Он что, с ума сошел?

Сколько он просидел так, зажав в руках визитку, тупо улыбаясь и не вытирая текущих по лицу слёз, Гаор не понял тогда и не понимал потом. Да и не пытался понять. Но он вдруг очнулся и понял, что опять, как и тогда с Жуком, бездарно теряет время, а надо действовать. N1 — это о Седом, ясно, а N2 — это то, что он должен написать. Помним, надеемся, ждём. Помним о тебе, надеемся, что жив, ждём... статью. Чего же ещё? Не его же самого. Так, по порядку. Сзади, по бокам, впереди... чисто. Тогда, пока нет патруля, сразу убрать улику. Если даже нарвётся на полный обыск, чистый конверт не опасен, а вот записка... да ещё с почерком Кервина, её убрать. Гаор достал из бардачка зажигалку и сжёг записку. Плотная глянцевая бумага горела неохотно, но он, обжигая пальцы, всё-таки дожёг её, растёр и выбросил на обочину пепел. Теперь конверт обратно. Пока он чистый, любой шмон неопасен. И пересмотрим маршрут. Чтобы завернуть опять в заведение, и чтоб перед этим самое малое было полпериода в чащобе, чтобы написать, вложить и заклеить.

Гаор достал из бардачка карту, из сумки накладные и стал переигрывать маршрут. Как он объяснит хозяину второй заезд? Чёрт, что бы такое соврать? Или отмолчаться, пусть хозяин сам додумается? А что, он кто? Котяра. Так чего ему в заведении нужно? Девку трахнуть. Додуматься хозяин может только до этого. А вздумает проверять? Ну, это совсем без проблем. Не Лиска, так другая, чего-чего, а этого добра всегда навалом. Но как же здорово придумано. Ведь хоть запори его, но он же и впрямь не видел, кто и когда положил ему конверт в бардачок. Значит, если приказано: "Оставь, где нашёл", — значит, в бардачке, на стоянке в заведении. Ему же, дураку, подсказали: "Найди время заехать". Так что всё правильно. И если вот так прихватить в дорогу ночь, то в заведении он окажется под утро. Пожрать, отдохнуть, трахнуться и опять в дорогу. И всё тип-топ.

Гаор убрал карту и накладные, стронул фургон и, удерживая руль одной рукой, вытер рукавом лицо. Чёрт, опять он разревелся, совсем слабаком стал. Но... но какие же молодцы ребята! Дотянуть вот так к нему цепочку, так всё продумать... а ведь это не Кервин и не Туал, это другие головы работали. И остаётся одно. Гратис. А значит... значит, делай, что велено, и не задавай вопросов. Целее будешь. И никого не подставишь. Но... но, значит, и Седой узнал о той статье, как-то связался с ребятами и связал их с Гратис. С ума сойти!

Он гнал фургон и не так пел, как бессмысленно орал самые "солёные", самые непечатные песни, какие только знал, и даже вроде прямо тут же сочинял свои. Эх, к роднику бы сейчас, как следует обмыться, поблагодарить Мать-Воду, попросить её о помощи, но... но тогда он из нового графика точно выбьется. А это нельзя. На кону не шкура, а кое-что подороже и поважнее. Прикрой тылы, следи за флангами, проверь минное поле и вперёд!

Гаор успел, сделал всё, как задумал и как рассчитал. Развёз заказанное, описав малый круг, ночью гнал через непроглядно чёрный лес и серебряные от лунного света росные луга и поля. Когда до поворота в заведение осталось не больше метки, забился в чащобу и, молясь всем Матерям, Силам, Судьбе и Огню, достал из бардачка конверт, приспособил подставкой сумку — как, скажи, знал, что такое будет, когда отыскивал в кладовке старый планшет и на пальцах объяснял Джадду, что и как ему надо зашить и перешить — вынул из конверта и развернул лист и достал ручку. Ну... мысленно развяжем тесёмки на заветной папке и достанем лист. "Серый Коршун". И подзаголовком. "Вести из другого мира".

Как и тогда, Гаор писал уверенно, без помарок и раздумий. Как написано, так и написано, ничего он переделывать сейчас не будет, если длинно, в редакции укоротят. А о чём не сказано, так впереди ещё статьи, целый цикл. Дописав до конца, он вернулся к началу и в верхнем левом углу поставил "N2", быстро не так перечитал, как просмотрел, и подписался: "Никто". Ну... Гаор поглядел на часы на приборной доске и тряхнул головой: пора! Он вложил плотно исписанный с двух сторон лист в конверт, провёл языком по клейкому краю клапана и прижал его. Всё, обратного хода нет. Теперь конверт в бардачок и в заведение. А там... Мать-Вода, пронеси меня, Огонь Великий, освети дорогу.

Заведение работает круглосуточно, и его появление в голубом рассветном сумраке никого не удивило. Зевающий охранник у входа небрежно обыскал его, сонный смотритель указал место на стоянке. Он заправил и поставил машину и пошел в рабскую зону.

Там тоже было тихо и пустынно. Дежурившая в эту ночь Мать налила ему горячего чая и положила каши.

— Спать будешь?

— Хорошо бы, Мать. Койка есть?

— А с чего ей не быть? — усмехнулась Мать. — Или тебе персональная нужна? Ну, чтоб не одному.

— А это уж как получится, — ответно улыбнулся Гаор, — но не откажусь.

— Котяра ты, — ласково покачала головой Мать. — Неужто поселковых тебе мало? Или дома хозяин не разрешает, в рейсах душу отводишь?

— Душу отвести, Мать, великое дело, — ответил Гаор. — А слышал я, как про деньги говорят, что много их не бывает. Или нет совсем, или не хватает.

— Ага, — засмеялась Мать, — не деньги, так девки, что ли ча?

— А чо ж нет?

Он подмигнул и повернулся на стук раскрывающейся двери казармы. На пороге, в одной мужской рубашке стояла и потягивалась Летовка.

— Здорово, Летовка, — улыбнулся ей Гаор. — Чего не спишь? Душно или холодно? Чем помочь?

— Экий ты дикой да охочий, — засмеялась Летовка, — глаза с недосыпу как у кроля, а туда же. Ты ж начнёшь, да заснёшь, не кончив.

— Я?! — возмутился почти искренне Гаор. — А ну, проверим?

— Иди уж, ложись, — легонько подтолкнула его в плечо Мать. — Когда будить-то тебя?

— Периода через два, — серьёзно ответил Гаор, вставая. — Которая койка, Мать?

— На мою ложись, — Летовка зевнула, пришлепнув рот ладошкой. — Иди, я сейчас. Ты только не засни тама, дождись, — и засмеялась, — а то тебя потом не растолкаешь, а от сонного никакого удовольствия нету.

— Ты только не тяни, — попросил Гаор, идя в казарму. — Мне через два периода в рейс.

— Слышала я, — Летовка посторонилась, пропуская его в дверь так, чтобы, протискиваясь, он потёрся своей грудью о её. — Моя третья слева. Не перепутай.

— Помню, — ответил Гаор, отвешивая ей шлепка так, чтобы рубашка задралась и его ладонь легла на голое тело.

— Ну, Кривин сын, — фыркнула Летовка.

— А ну, Рыжий, не озорничай, — рассердилась Мать. — Вздумал прям на дворе играться. В койку хочешь, так иди, а то... вот я тебя! А ты не заводи его, беги, куды надоть.

— Иди, я скоренько, — шепнула ему Летовка, вталкивая в тёмную сонно храпящую и сопящую спальню.

Отсчитывая ладонью стояки, Гаор нашёл нужный закуток, разделся и лег. Заснуть он не боялся: почему-то после бессонной ночи сна у него сейчас ни в одном глазу не было. Потому что не на отдыхе он — сообразил вдруг Гаор — а на задании. Ну, и где ее носит?

Летовка появилась внезапно, ловко поправила его развешенную в изножье кровати одежду, скинула рубашку и нырнула под одеяло.

— Чего так долго? — прошептал Гаор, прижимая её к себе.

— А то ты соскучился? — засмеялась Летовка, ловко устраиваясь под ним.

Когда по доброму согласию... а когда по необходимости, для маскировки? То всё есть, кроме удовольствия. Но Летовка, похоже, ничего не заметила, и он успокоено заснул с чувством выполненного долга и даже не проснулся, когда Летовка встала на свою смену.

Как Гаор и просил, его разбудили, тряхнув за плечо. Он опять поел, выпил свежего горячего чая, купил в ларьке сигарет и длинную карамельку для Летовки — хорошо, были чаевые, получил от одного управляющего. Правда, касса была ещё закрыта, но сидящая в ларьке Любимушка взяла у него деньги, сказав, что сама потом поменяет. Обнялся на прощание с Летовкой, сунув ей в карман конфету под завистливым взглядом Лиски, поблагодарил Мать и забрал свою карточку. Обыск на выходе из зоны. Фургон стоит на месте, прогреть мотор, на выезд, обыск на выезде, охранники, смотрители — все уже сменились, обычный выезд... Гаор уговаривал себя, что всё как обычно, как всегда, и, неимоверным усилием удержавшись, открыл бардачок, только отъехав от заведения за поворот, где его уже никак не могли увидеть. Конверта не было! Всё точно. Ну, удачи всем и мне тоже!

Гаор резко бросил фургон вперёд. Теперь по оставшимся посёлкам и домой. Улетела мина в болото, будем ждать кругов. А заезжать в центральное заведение теперь в каждом рейсе надо. И, выехав, проверять бардачок. Кто знает, может, ещё что положат. А за перерасход бензина ему вломят, как пить дать. Ну что ж, боишься карцера, не ходи в самоволку. А в карцер не за то попал, что в самоволку ходил, а за то, что от патруля не удрал. Так что, мужайся, журналюга, худшее впереди!

Лето шло своим чередом. Рейсы, работа в саду и огороде, занятия с Лутошкой и обычные человеческие радости и горести.

Затяжелела Цветна. Гаор с невольным интересом ждал выяснений, чей ребенок, готовый к любому, ведь Цветна и у него — было дело — ночевала. Но, к его удивлению, об этом и речи не было, а обсуждали совсем другое: отправит хозяин Цветну в какой посёлок, чтоб там выносила, родила и до года кормила, а потом заберёт обратно, или так и оставит. Решили, что оставит: Цветна же не в доме, а другой работе пузо не мешает. В посёлках вон до остатнего работают, прям и рожают в поле. И ещё говорили, что если не отправят Цветну в посёлок, то, скорее всего, и после года ребёнка с ней оставят.

— А хорошо бы, чтоб и хозяйка затяжелела, — сказала Красава, штопая рубашку Лузги. — Цветну бы в кормилки взяли, вот и совсем ладно бы было.

— А чо ж нет? — кивнула Цветна, горделиво проводя руками по заметно набухшей груди. — Я двоих бы запросто выкормила.

Гаор слушал все эти рассуждения с интересом, но своего мнения он не имел и потому не высказывался. Он вообще с беременными дел раньше никаких не имел. Нет, кое-что он знал, ещё в училище ходили по рукам затрёпанные листы из медицинской энциклопедии, беременных видел на улицах, но этим его познания ограничивались. Прислуга в Орртене не беременела, отцовских жён он видел изредка и издали, а у Сторрама... Гаор вспомнил слышанное тогда, на предпродажном осмотре и усмехнулся. Сторрам разведением рабов не занимался. А вообще... неужели всё это, да, в учебнике геополитики, который дал ему ещё тогда почитать Жук, потому что на солдатском отделении геополитику не изучали, там это назвалось "воспроизводством и обеспечением человеческих ресурсов", да, так, и, говоря по-ихнему, размножение рабов, или расплод, сконцентрировано в посёлках? Этой стороны рабской жизни он пока не касался. В своих рассуждениях, потому что практикой — он снова невесело усмехнулся — занимается постоянно.