— Так это нормально!
— Ну, если не считать, что это данные по армии в Крымской войне. 1854 — 1855 года, соответственно.
— Серьезно?
— Отвечаю!
— Да что там секретить-то?
— Ну а что секретного в миссии Гесса?
— Гесс был сумасшедший!
— Ага. Совершенно. Потому все засекретили — и хрен рассекретят. Это ж токо у нас злые архивисты с собаками, за рубежом-то все нараспашку...
Ну. Все! Спор покатился как лавина с горы. Ладно, мне-то за клиентом следить.
Спрашиваю у Надежды, которая все время смотрит за дыханием и пульсом — и заодно поглядывает на экран мониторчика, что по ее мнению происходит с организмом. Наплевать вообще-то нашей медсестричке на глупые мужские темы. Но вижу, что и Николаич и старший из саперов в дрязгах не участвуют, пеной не кипят и слюнями не брызгают — сидят вроде расслабленно, но вот спинным мозгом понимаю, что они контролируют нашего морфа и готовы начать стрельбу моментально. И Андрей — тоже готов. А вот Ильяс и Серега — уже в гуще словесной сечи.
— По-моему нормальный травматический шок.
— Признаки заражения не наблюдаете?
— Нет, точно нету.
— Уверены?
— А вы?
— Боюсь поверить — но тоже не вижу. Вроде бы удалось.
— Братца своего позовите, а? Для полного конвульсиума.
Подзываю братца.
Вылив еще масла в огонек, он подходит к нам.
— Откуда у тебя трубка-то?
— Подарили хорошие люди. И мешок отличного табака.
— Как говорила наша бабушка: "Надолго псу красное яйцо!" — ты ж ее сломаешь, у тебя же трубки живут месяц. (Свойство братца в том, что любая техника, да и вообще вещи в его руках гибнут быстро и бесславно, причем он сам вроде и не прикладывает к этому особых усилий, само ломается. Вот трубки он несколько раз себе заводил, ан и они долго не служили, хотя вроде б и не техника.)
— Ага. Мне подарили два десятка. Когда кончатся — обещали еще подбросить.
— Понимают толк. Ну а за что?
— За безукоризненную помощь следствию.
— Ясно. С чего ты про танки-то завел волынку?
— Вижу — людям скучно, грустно и даже — не побоюсь этого слова — тошно. Надо было поднять настроение хорошей сварой. И о чем прикажешь спорить? При наличии всего этого паскудства вокруг — о сиськах и девках говорить кощунственно, про зомби — твой этот рекрут смущает, про футбол — так это для мазохистов-извращенцев... Остаются танки. Любят мужики обсуждать большие и тяжелые игрушки. Но в тех же джипах понимают немногие, а в танках — ну просто все... Вона как разогрелись-то!
— Что скажешь насчет клиента?
— Еще минут 15 для гарантии подождать надо — охлаждает своим здравым смыслом нашу радость братец.
— Но по времени-то уже должен был бы обратиться?
— В большинстве случаев — да. Достаточно было бы. Но нам нужно что? Нам нужна гарантия. Принятые в медицине 95% уверенности. А вы как малые дети обрадовались. Кстати — нашили вы тут омерзительно, вполне по результату можно присвоить медаль "рукожопые херурги 2 степени". Почему второй степени — разъяснить?
— Это не мы шили, мужики помогали — ляпаю я и, уже не договорив, понимаю как по — детски это звучит и вообще некрасиво — перед младшим братцем оправдываться.
Точно, вон и Надежда ухмыляется краешком рта — видимо думает, что я не увижу.
— Глупая отмазка. Сам ты не лучше шьешь — усмехается и братец.
— Это мерзкая злонамеренная лжа!
— Нет. Это профессиональная критика! Ты плохо шьешь, но много ешь.
— Критика несколько отличается от злонамеренной лжи в пользу третьих лиц.
Ну, типо заявить, что я многовато ем — это будет критика. А вопить о том, что я пожираю младенцев и любимое мое блюдо — сало, натопленное с девственниц — это уже будет лжой.
И твое заявление о мерзком шитье — именно лжа...
Надежда делает страшные глаза и указывает взглядом двум развеселившимся брательникам на Мутабора. Осекаемся, хотя морф явно не видит и не слышит окружающего — нависнув над лицом прооперированного смотрит и смотрит, неподвижно, неотрывно, жутко.
— Какие поручения дала Валентина? — как бы невзначай даю понять братцу, что понимаю цель его миссии.
— Никаких. А что — должна была?
Я теряюсь.
— Ну, я думал, что это она тебя послала.
— С какой стати? Сгребли всех, кто под руку попался для участия в спасательной операции, как стало известно, что тут много живых будет. Я только рад был сменить обстановку, меня уже задолбало на Малой Пискаревке работать — вот и воспользовался оказией. Теперь есть причина — почему не напечатал 68 актов о вскрытии, так сказать форсмажор. А тут посмотрел что к чему — лучше уж с вашей командой, там и без нас разберутся.
— Малая Пискаревка — это что такое?
— Братские могилы рядом со старым кладбищем на Котлине. Уже 17 с лишним тысяч человек захоронили и конца не видно. А я там как раз в новодельном морге и работаю. Те еще условия. Комп дали какой-то ублюдочный — глючит сурово — как тогда, когда я в бюро вирусов приволок кучу...
Это я помню — мужик свел счеты с жизнью и прыгнул с балкона. Ухитрился в полете побиться о всякие детали и гвоздануться о козырек подъезда, отчего его — мужика разумеется — порвало практически попалам. Часть полета бесстрастно зафиксировала камера наблюдения, и братец сгоряча попросил местную охрану скинуть ему на флешку этот эпизод записи — проще было разобраться, какие повреждения самоубийца получил в разных фазах полета.
Ну а вместе с записью на флешке оказалось куча вирусов.
Хорошо еще, что в тот момент не было вала писанины и хоть и с великим трудом и потением братцу удалось компы пролечить...
— А вон оно что! — братца явно осенило — То-то ты глаза вылупил, когда я сказал, что речь идет о продлении функционирования безнадежных больных! Ты подумал, что меня порученцем прислали! Ты что, сам об этом не подумал? Это же на поверхности лежит! Любому студенту сразу бы в голову пришло, какие тут перспективы открываются.
— Ну, я то не студент!
— Да. Я все время забываю делать соответствующую твоим умственным способностям скидку. Мне как сказали о... о твоем новом знакомстве — я об этом сразу подумал.
— Ну и удрал с трудового поста...
— Кто б говорил. Я последние дни работал как бирманский слон. Здесь — этим спасенным не лечение нужно, а уход. Самое то для меня — водичкой поить, с ложечки кормить, штанишки поменять и одеяльцем накрыть...
— Черствая скотина.
— А какой есть. Ты бы лучше написал ход проведения операции — и результат с выводами — вот эту бумажку очень неплохо прямо Змиеву на стол. К рапорту от вашего старшего группы в приложение.
— Ты еще и бюрократ.
— Самый часто используемый инструмент врача — шариковая ручка. Если приказом провести информацию — глядишь пяток хороших ребят живы останутся. Так что стоит подсуетиться.
Вообще-то смысл в его предложении определенно есть.
Николаич подходит к нам. Сапер — следом. Спрашивают о результатах.
Ну. Результаты налицо. Заражения удалось избежать. Клиент жив, и если бы он был одним из нас — выжил бы с большой долей вероятия. Сейчас его выживание — нам не нужно. Совсем наоборот.
— Не чувствуете себя неловко после такой экзекуции? — уточняет Николаич.
— И пришли к Конфуцию его ученики и спросили: "Учитель! Чем нужно платить за зло? Может быть, за зло следует платить добром, как подобает всякому хорошему человеку?"
И ответил им Конфуций: "Нет, ни в коем случае! Нельзя платить за зло добром! Ибо если вы заплатите за зло добром — то чем же тогда вы расплатитесь за добро?" — философским голосом отвечает ему братец.
Я вообще-то чувствую себя паскудно. И, пожалуй, не столько потому, что мы тут вивисектора раскромсали — на это вообще-то плевать, подобное лечится подобным, это еще Авиценна говорил, а он был дядька мудрый. Ловлю себя на том, что царапка в душе оттого, что сейчас из цеха выпустили толпу народа и вообще-то самое то двум врачам и медсестре — двигать туда. Там бы мы точно пригодились. Нет, конечно то, что мы тут делаем — вещь эксквизитно нужная. Но...
Спор за нашими спинами разгорелся почти до ругани. Знакомое дело! Отчетливо слышу, как майор выдает оппонентам:
— Меневренная война — это такая хрень, когда подвижные соединения находят дырку и устремляются в нее в обход любых серьезных очагов обороны. Таких, где есть противотанковые средства, гарантированно поражающее наши танки. Мы, таким образом, пытаемся разгромить коммуникации, тылы и в итоге лишить вражеские боевые части боеспособности. Поскольку мы движемся быстро, а в самом зародыше нас тормознуть не смогли, теперь нужно противопоставить нам такие же подвижные части. Никто больше не успеет нас перехватить.
Причем, для успешного пресечения нашей деятельности нужно таких частей вдвое против нашего. А они дефицит. Поэтому тот, кого хреначат безостановочно таким способом, практически обречен. Это цейтнот, тришкин кафтан и прочие прелести, которые ведут только к одному — гибели. Вот, собственно, из какого положения мы вывернулись. А больше никто не вывернулся в этом мире.
Эко танкист завернул. В двух словах — а внятно выразил то, о чем копья ломают уже не один десяток лет куча народу. Надо запомнить, вверну как-нибудь в нужный момент. Но сейчас лезть в спор — совсем не с руки.
— Что собираетесь делать дальше? — спрашивает Николаич.
— Ну, надо в исполнение обещанного вшивать руки в жопу. Так как никто раньше такую операцию не проводил, план операции туманен, придется импровизировать. Но вроде как у нас времени на это нет?
— Времени нет, это верно. Нам подтвердили задание на охрану базы МЧС — так что трогаемся.
— А танкист?
— Получается так, что с его командованием не связывались. Самый старший из его группы здесь — тот самый лейтенант. Майору значит, его слушать не должно, хотя вообще-то он прикомандированный. Так что в Кронштадте решили, что — на усмотрение майора. Как говорилось выше — танк и в МЧС пока постоит, а в больницу вы танкиста уже пообещали сосватать.
— Ясно.
— А раз ясно — объясняйте коллеге, что надо ехать.
Мда... Коллега мой словно окаменел, как горгулья на крыше стоит.
Несколько раз окликаю его, пока наконец он отрывается и смотрит уже на меня.
Смотрит невидящим взглядом.
Всегда думал, что это такое выражение, которое можно понимать в переносном смысле. На самом деле — непереносимое это выражение... У него и так-то мертвые зенки, а тут еще и это...
— Как, руки этому шьем? — спрашивает седоватый сапер-южанин.
— Николаич — как со временем?
— Нету у нас времени. Надо выдвигаться. Давайте с коллегой договаривайтесь. Потом руки присобачим, если это так надо.
Мутабора как заклинило. Он явно не то, что не понимает, что я ему говорю — но даже и не слышит.
За стенкой — сигналит машина.
— Получается так, что идем. Этого — на носилки, Мутабора под руки — все пошли. Пошли, живее...
. К моему удивлению с нами остаются и трое саперов и водолазы. Когда спрашиваю об этом Андрея, тот совершенно спокойно удивляется:
— Так саперы нам как разведгруппе положены, а водолазы еще имеют задачу, к которой и нас потом пристегнут — есть склад их амуниции по дороге — надо будет загрузится. Да и заработали уже наши саперы сегодня уже рублей пятьсот — теперь те, что в группе усиления продолжат. У них даже и собака есть.
— Какие пятьсот рублей?
— По установленным расценкам за разминирование взрывоопасного предмета 1-й степени сложности платят 15 рублей 54 копейки, 2-й степени — 10 рублей 34 копейки. Вот и считай.
— Это шутка?
— С чего это? Я даже знаком с одним человеком — тот на таких расценках в Чечне заработал 200 тыров рублей. Жигули купил потом.
— А собака что — такая ценность и сверхдевайс?
Андрей удивляется еще пуще.
— В Чечне снайпер-дух получал за убитого офицера — 2 тыра зеленых, а за саперную собаку — 6 тыров. Вот и считай. У кронштадтских собачка — как раз так тыщ на 5... Не совсем обучена и опыта маловато, но — уже помошница.
— А в Петергоф полезем?
— В Петергоф пока нет. В Рамбов — да, полезем. Но сначала с МЧС разбираться надо — пока их не прикроем — с Красной Горки никуда. Разве только недалеко. (тут Андрей хитро подмигивает.)
Мы выкатываемся маленькой совсем колонной — и очень разношерстной — впереди БТР, за ним окаянный джипик, КАМАЗ с кунгом и замыкающим рычит танк. Вовка прет по каким-то дорогам, о существовании которых я и не знал.
Очень скоро обнаруживается, что и Вовка — тоже. Колонна заехала в какие-то кусты, в два человеческих роста, дорога и кончилась. Вылезаем, чтоб убедиться, что это обычная "левая свалка". Тупичок завален всяким строительным мусором в пластиковых мешках. Обсуждение вариантов затягивается, Вовка настаивает на том, что он тут проедет, Николаич уже сомневается в этом, а подошедший Семен Семеныч с ходу выдает одну из своих баечек:
— Меня в свое время удивил эпизодик — в Артмузее есть традиция — наши пушки стоят с гордо задранными вверх стволами, этак задрав нос. А вражеские трофеи — хоботы печально склонили вниз.
А тут надо было поставить на экспозицию немецкий шестиствольный миномет — а у него, заразы, стволы в принципе не опускаются. Ну, нельзя ему иначе никак. И так корячились и этак — все равно вверх смотрят.
Позвали мужика, который с этим девайсом дела имел во время войны и даже стрелял. Пришел, спрашивает у хранителя фондов — целостность миномета важна — он подлежит консервации? (это в случае войны часть музейного добра идет в армию к слову.) Хранитель отвечает — нет, куда ему.
Тогда мужичок берет фомку, лезет под агрегат, пыхтит. Откуда-то снизу отваливается со звоном кусок металла и миномет печально свешивает стволы. Так и сейчас стоит, к слову...
— Это вы к чему? — недоумевает Николаич.
— К тому, что дело надо поручать тому, кто в нем разбирается.
Вовка открывает рот, но Семен Семеныч его опережает:
— Я — местный, да еще и охотник. Если помните. Есть ли возражение?
— КАМАЗ не бронирован.
— А у кабанов ружей нет. И больше мы вряд ли кого встретим.
— Ну а если кто из благоизбранных уцелел?
— Им в тех местах делать нечего. Да и вряд ли прыгнут — колонна все ж не простая, танк за километр слыхать.
— Получается так — что на ваш страх и на наш риск.
— Годидзе! Не глянете — что там в кузове с вашими протеже?
В кузове, наполовину забитом матрасами — все по-старому. Хозяин еще жив, Мутабор рядом, как кошак у мышиной норки. На открывшуюся дверь не среагировал никак. Мы дверь и прикрыли обратно...
Внутри БТР в общем тепло. Сидим кучей, тянет подремать, но чертов Вовик заранее предупредил — будет болтанка. Так что — задремлешь — долбанешься башкой. Курсантеры наконец-то завели разговор про баб. Это как-то встряхивает присутствующих и дремота на время отходит.
Таких разговоров я уже наслушался, служивые такие темы любят и что странно — чем неопытнее — тем гуще рассказы. Самые сперматозавры — обычно как раз девственники — их послушать — так и яйца у них трехлитровые и сперма ручьями и девки кучами.
