Кхал Дрого понемногу набирал силу и славу в Степи — но дотракийцы вообще-то народ храбрый и крайне самостоятельный. И в орде не самого сильного вождя они зачастую видели для себя больше свободы, чем у вождя великого, но при котором заполнены все почетные места.
Вот почему Степь никогда не сбегалась вся в один кхаласар — сколь бы могуч и удачлив не оказался там вождь. Всегда оставались сильные противники, и стычки не прекращались. Правда, и великие битвы по той же причине давно ушли в прошлое. Травяное Море не хотело меняться, потому что: зачем? Жизнь прекрасна и без того. Мужчины сильны и отважны (все, кто не таков, умерли до посвящения). Женщины красивы и податливы (все, кто не такова… Ну, понятно…)
Туго приходилось в этом укладе белобрысой валирийке. Но, на удивление Чарльза, осваивалась Дейнерис быстро. Находила время распоряжаться женщинами, отбивать у мужчин самых затюканных, твердо и логично спорить с мужем — великим и удачливым Дрого — о судьбах несчастных. Дейнерис крепко держала в узде сохнущего по ней вестеросского рыцаря — Мормонта с Медвежьего Острова; и Чарльз не единожды ловил себя на странном ощущении. Он-то прожил несколько лет вперед. Он-то знал, что кхал Дрого в исходной истории сгорел от пустячной раны, которую по глупому бахвальству не лечил. Со смерти Дрого начался путь в Миэрин, который под конец привел белобрысую девчонку на Железный Трон Вестероса…
Вот он и смотрел на Дейнерис, как на собственную внучку. Несуществующую внучку, но тем не менее. Он все это видел раньше, он знал ее судьбу наперед — но только ту судьбу, прежнюю.
А как она вильнет сейчас?
Чарльз не знал — конечно, кто бы осмелился сказать лекарю такое! — что в мгновения, когда он видит счастливую Дейнерис, ее грозного мужа и их маленького, храброго сына — глаза Чарльза делаются глубокими и страшными, как небо в грозу.
В грозу Чарльз выходил из шатра.
Гроза — единственное, чего боялись в степи. Но Чарльз-то вырос в Джорджии, и видел настоящие торнадо. Что молнии в степи надо бояться, Чарльз понимал умом, не сердцем. Он вспрыгивал на коня — первого подвернувшегося под руку, и снова никто не осмеливался остановить говорящего с духами врачевателя — и гнал коня в степь, сквозь ливень, под грохот, и наслаждался каплями, смывающими пыль, словно раскрывающими тело заново, а еще наслаждался тем, как точно и послушно тело его держит равновесие на спине лошади, не разбирающей дороги. Все полагали, что в такие-то мгновенья лекарь и говорит с духами, и коней из-под него потом укрывали праздничными попонами, и жеребят от них продавали за большие деньги на торгу священного города Ваэс Дотрак.
Но более всего Чарльз любил краткий миг окончания грозы. Когда стихал дождь, становился слышным топот, ушей достигало хриплое дыхание медленно успокаивающегося коня, волной поднимался острый запах конского пота: улегся и ветер! Тогда можно поднять глаза к небу и высоко-высоко, в лиловом колодце чуждых до боли облаков увидеть столь же неродные звезды — а среди них, знать не знай где, но точно есть! — одна небольшая спектрального класса G2V, и вокруг нее, совсем уж незаметна, пылинка Земли…
Ночью никто не мешал смотреть на звезды; Чарльз даже составил неплохой звездный календарь, окончательно укрепив свою славу мудреца и пророка — но ночью почему-то Чарльз не испытывал совсем никакой тоски, и не ощущал ничего так остро, как вот после грозы, когда пьяный от пережитого конь довольным шагом нес его к привычным шатрам.
Календарь Чарльз сделал, чтобы считать сутки, оставшиеся до открытия Врат. И не раз думал: ну, открылись, что дальше? Выходить ли к американцам? А там уже есть собственный Чарльз Беквитт — кто из них теперь настоящий? Не на кривых мечах же драться, чтобы остался только один!
Или направиться в Миэрин — только зачем? Дейнерис вот она, носит второго ребенка и совершенно счастлива. Никто не освобождает рабов Астапора, никто не ведет Безупречных на Юнкай. Куда теперь закручивает путь судьба? Как теперь все складывается вокруг Залива Работорговцев?
И еще. Поверят ли американцы его истории? Допустим, коды назовет он, и пароли он постоянно твердит — подаренные ему женщины считают их особой лекарской молитвой или заклинанием, но не мешают: лекарь, да еще и говорящий с духами, Голос Грозы… Вот смешно: Дейнерис Бурерожденная, да он, Голос Грозы… Нет, парой им не бывать, разве только извести Дрого чем-либо из аптечки, но зачем? Счастье чужое сломаешь, а историю все равно не вернешь на старый путь!
Что делать? И надо ли вовсе делать хоть что-то? Не зря же очкарики из MIT почти всерьез говорят о своих считающих ящиках: “Работает? Вот и отлично, вот и не трогай!”
О, знай Чарльз Беквит заранее судьбу свою, не стал бы он дожидаться третьего отката, не сцепился бы с проклятым redsky! Сразу бы кинулся прочь, вовсе не входя в Таверну-на-Перекрестке!
В Таверну-на-Перекрестке танкисты не входили. Так, заглянули одним глазом: тесно, нестерильно, антисанитария. Сувениров тут не купить, девок не впечатлить: местные все попрятались. Ну и к дьяволу их всех. Не очень-то и хотелось. И вообще: девки тут столь же грязные, как по селам. Вот в Королевской Гавани там да-а-а… Мастерицы. И чистенькие все, приятно, что называется, в руки взять.
Поворчав, танкисты пошли к вагончикам. По черному коту на дверях первого же контейнера Джон Робертс понял: жилой городок строили “катамаунты” из шестнадцатого инженерного батальона. Гербовый черный кот у них символизирует скрытность; а если хотят вызвать сапера на драку, то говорят: и беспросветность бытия.
За ночь “катамаунты” успели привезти жилой городок, выставить в ряды, окопать рвом, осыпать валом. Почему, интересно, местные так не сделали? Точка важная: три реки сходятся, Королевский Тракт, да еще узкая тропа в Долину Аррен, на которой вертолеты уже ставили вышки канатной дороги.
Вертолеты сидели поодаль, между Трактом и горами: согласно договоренности с местными, полосу между Трактом и рекой не занимали. Аэродром, лагерь и все остальное поместили ближе к Верхнему Пути, где прежде осмеливались жить немногие: боялись нападения горцев.
Правда, на лагерь вертолетчиков загадочные горцы напали всего только раз, а потом они как-то закончились. От прожектора и пулемета вверх по склону не сбежишь. Собственно, вниз тоже не сбежишь, но горные налетчики, разумеется, ничего такого не знали.
Хоронили неудавшихся команчей строители, стоявшие рядом с вертолетчиками. Строители собирали ажурные треногие мачты, которые потом пойдут в горы. Там стройными рядами громоздились решетчатые полублоки, блоки, готовые фермы, туда по Трезубцу от Солеварен подтаскивали баржи с металлом.
Там-то на стоянке и желтели большие гусеничные трактора, которые поутру после набега вырыли глубокий ров. Строители стащили в канаву тела всех напавших, и бульдозерами же заровняли, что и следа не осталось. Чтобы местные горцы не сочли налет особенной лихостью и геройством. Этак им еще понравится. А так вот: в яму скопом, и потом даже могилы не найдешь — глядишь, следующий раз решат проявить свою доблесть на ком ином.
В горах следовало установить порядок. Потому что канатную дорогу поперек всего континента собирались возводить, несмотря ни на какую Зиму. Яйцеголовые говорили совсем уж дикие вещи: словно бы тут зимы бывают лет по десять. Это что же, десять лет ждать, пока можно будет строить линию? Она так совсем не окупится!
Чтобы обеспечить вертолетчиков свежим прогнозом, на ближней к перевалу вершине поместилась метеостанция. Даже в ясную погоду вертолет может раскачать ветром до такой степени, что подвешенный под брюхом груз придется отстрелить. А если оператор промедлит, металлическая ферма ценой в тысячу баксов утянет за собой и вертолет ценой в сотню тысяч. Так что метеостанцию укомплектовали серьезно. Поставили даже лазерный радар зондирования атмосферы, чтобы ловить коварную “турбулентность при ясной погоде”. Радары такие имелись едва на десятке метеопунктов из примерно тысячи, натыканных уже по просторам Вестероса и обеспечивающих полеты — пока что геликоптеров, но скоро ждали с базы настоящие гиганты “С-130”.
Когда Джон Робертс вместе с другими командирами танков получал прогноз на завтра, кругленький китаец-начальник метеостанции сказал:
— В конце-то концов, драконов местные видали. Посмотрят еще и на самолеты.
Танкисты переглянулись, пока не разворачивая листы с прогнозами. Танков местные точно не видали, потому как боялись. К Таверне батальон шел колонной, правее Тракта, между брусчаткой и горами. Танки летели по сравнительно ровному полю, взрывая неглубокий снег ранней зимы, обгоняя всадников на мощеной дороге — что уж там о пеших! Люди в ужасе бежали с Королевского Тракта к реке; только некоторые понимали: страшное чудо идет правее, между Трактом и горами, их не затронет. Приложив руки козырьком, закрываясь от летящих комьев снега, кто как сумел, жители Вестероса смотрели на дымные хвосты сгоревшей солярки, на тяжелые с виду темные бегущие… Камни? Дома? Невиданных зверей? Драконов тут никто не видел — хотя во множестве слышали новости с юга, что Дейнерис привезла сразу троих.
Попутчики понимали: вот он каков, гнев Юга. Почему же Дейнерис не ведет войско на мятежный Север, почему отвернула к Риверрану после нескольких удачных битв на Просторе? Черная гроза, несущаяся к северу на умопомрачительной для местных скорости в сорок-пятьдесят километров за час, внушала ужас и пахарям и рыцарям, просто рыцари быстрее брали себя в руки, и многие прикидывали: если прямо сейчас броситься в родовой замок и там заставить мейстера написать письмо — много ли золота отвалит мятежный Риверран или сам Винтерфелл за сведения о черной дымно-снежной буре? Опамятовавшиеся рыцари старательно считали бегущие горы и запоминали сосчитанное крепко, навсегда — как все малограмотные.
Танкисты смотрели на суету вокруг Тракта, ничего этого, конечно, не зная. Просто чувствовали гордость за силу и мощь цивилизации, и радовались что они тут, в танковых башнях, в теплых утробах стальных машин, которым вся эта рыцарская красота совершенно ничего не может противопоставить! Узрите, макаки, мощь истинной науки, культуры и цивилизации!
По прибытию танкисты еще осмотрели местную достопримечательность — ну, Таверну эту самую — как их отцы осматривали в Европе какой-то там знаменитый замок или там собор. Потом собрались вот, в лагере.
Тогда-то Джон Робертс вскрыл конверт и прочитал прогноз на завтра:
— Ветер северный, порывами до двенадцати. Снег зарядами. Видимость не постоянная. Плохо дело. Беспилотники нам не помогут.
— Снег опять? — Чако вздохнул. — Пойду еще раз осмотрю катки.
Минут на двадцать, поняли все собравшиеся. Пуэрториканцы из пополнения шептались, что Чако — великий унган. И железные машины повинуются ему, как зомби настоящему хунгану там, на Земле. Танки сами ему рассказывают, где что болит.
Заряжающий Француз прибавил:
— Я говорил с парнями из авиароты. Они потеряли одну “птичку”, вроде как столкнувшись с аналогичной русской машиной. Поскольку у redsky все чугуниевое, хрупкая пластиковая игрушка RQ9 удара не перенесла, а русский беспилотник, вроде как, издевательски качнув крыльями, полетел себе дальше.
— Вроде как?
Француз хмыкнул:
— Сухари-очкарики, что ты хочешь. Надо же им что-то врать о своих боевых подвигах. Зато в такую погоду ничего не увидят и kommi со своих sputnik’s. Ричард, а ты что скажешь?
— Скажу, что лучше нам окопаться в капонирах по обе стороны дороги. А выслать разведку. Воздушную.
— Но прогноз такой на всю неделю. Неделю ничего не сможет летать.
— Вон будка радиоразведки. Они могут услышать русских, если те и правда миль за двадцать.
— Сходи, — Джон Робертс взял кисточку, краску и принялся тщательно перерисовывать номер на башне, согласно выданной схеме радиокодов. Следят ли за ними russian’s? Откроют ли огонь при встрече? Какие будут приказы на завтра? Черт, никто всерьез не верил в замену тактических номеров. Но сейчас Джон видел: весь батальон, все четыре роты по четырнадцать машин и два танка командования — все аккуратно меняют номера. Не пренебрегая никакой малостью, могущей пригодиться в завтрашнем бою.
С русскими же мир!
Или нет? Или, пока они тут, за Вратами, там — дома — растут ядерные грибы? И этот мир за Вратами как раз и есть резервный мир, запасной. На случай ядерной войны?
Джон вспотел, несмотря на холодный северный ветер.
— Ветер принес какие-то голоса, — Ричард пил из кружки медленно. — Вроде бы парни из радиоразведки перехватывали песни в радиоканале.
— Вроде бы?
Джон вылил заветную фляжку в термос кофе и теперь все, пьющие кофе за холодным пластиковым столом в неуютном вагончике, благодарили командира экипажа кивками.
— Ну, сам понимаешь, — Ричард хмыкнул. — Мы, кстати, кто по новой таблице?
— Триста пятые, — уронил Чако тихо-тихо. — Командир, у нас в ходовой все отлично. Ротный заходил, благодарил. Он тоже боится, командир. Будет стрельба?
Джон пожал плечами:
— Сам не знаю. По последним сводкам с русскими у нас мир. Хорошо бы выслать им навстречу джип с парламентерами. Но мне сказали, что лично Старик запретил. Сказал: “Пора дать kommi просраться. Хватит с них, что они выгнали нас из Ливана и опомоили на Кубе.”
— То есть, наш приказ?
— Идем на север. Идем в боевом порядке, прямо по полю.
— Всей толпой? Разведки не будет?
— Сходишь предложить это ротному? Кто полезет первыми…
Ричард посмеялся:
— Чтобы он первыми нас и поставил? Нет уж, уступаю честь боевым товарищам.
— Пойдем вдоль дороги… А если метель?
— Тогда по компасу, Чако. Курс… — Джон Робертс приложил к карте транспортир и уточнил:
— Курс наш будет: норд-ост, ровно двадцать три градуса.
Чако все равно проворчал:
— Ветер в лицо. Снег в прицелы. Снег в решетки турбин.
— Похер, Чако. Мы в танке, вообще-то. Дойдем до высоты “сорок семь — ноль девять” на карте, там видно будет.
— А если мы кого-то встретим на пути?
— Парни, мы — армия Америки. Мы все тут по своей воле. Кто-то хочет прервать контракт?
Никто не осмелился признаться в трусости. После пяти минут неловкой тишины тему сменил Француз:
— Вот в песни я, кстати, поверю. Там же у русских komissar’s, муштра, polit-podgotovka и все такое. Поют на марше, наверное.
— А кто отлынивает, по тому плачет gulag c medvedy’s.
— Да, точно! Страшные medvedy’s которые всех zekov ebutt, и совсем не имеют ничего общего с привычными домашними bear’s.
— К черту похоронное настроение. Француз, флейта или гитара?
Француз улыбнулся:
— Другая публика, другая музыка… Как же, помню.
Он сходил в танк, заодно еще раз осмотрев его снаружи. Новейший, уже не экспериментальный, уже полноправный “Абрамс” М1, дышал теплом нагретой турбины. Заряжающий прыгнул в башню, похлопал по ручке затвора. Ничего, есть место поворачиваться.
