Демоны-исполнители

Рыцари бестолково метались за ускользающим и появляющимся отовсюду демоном, впустую размахивали мечами, пытались рубить, чудом не задевая друг друга, они как-то враз потеряли уверенность, сноровку и всё своё умение и превратились в бестолковое растерянное стадо. Эклитана наносила безжалостно точные удары, и под этими ударами осыпались блестящие доспехи и падали на пол стальные обрубки рукавиц, наплечников, бармиц, шлемов, забрал, поясов и локтевых сочленений. Рыцарей разделывали под орех. Их шинковали словно капусту. И они ничего не могли противопоставить разбушевавшемуся демону. Жаль, что эклитана не могла перерубать мечи противника. Так уж она была настроена. Зато шлемы она рассекала с такой лёгкостью, что любо-дорого было посмотреть. Она с визгом входила в шлем, разваливала его на две половины, затем ещё на две, обрубки сыпались вниз, под шлемом не обнаруживалось ничего. Совсем ничего. Но и после этого безголовая фигура ещё продолжала метаться, размахивать мечом, пока эклитана не отрубала сначала одну руку, затем другую... Отрубленные ноги тоже приходилось успокаивать, видимо, слишком много оживительных заклинаний вложили в немороков при создании.

Всё было кончено в пару стремительно пролетевших минут. Или даже секунд. От четырёх закованных в латную броню рыцарей остался только раскиданный по полу ровным слоем ни на что уже не годный металлолом. Обрезки и обрубки, половинки и четвертинки, пальцы и кольца, решётки забрал и завитки стальной стружки. И ещё четыре меча. "И — тишина!", как говорил кто-то в фильме про Гражданскую войну. Столь окончательного и бесповоротного разгрома не случалось, наверное, с рыцарями ещё ни в одном из параллельных средневековых миров. Пусть даже это были и не совсем настоящие рыцари.

Сиятельный Х'Висс, с тонкой усмешкой наблюдавший за избиением демона и уже почти уверившийся в успешном завершении операции, обнаружил вдруг, что на немороков он рассчитывать больше не может. Потому что их больше совсем нет. Спохватившись, он обеими руками вцепился в висящий на шее оберег. Он хотел... Впрочем, что он хотел сделать, никому не дано было узнать.

Разозлившийся демон, пинком отбросив в сторону тяжёлую половинку стального сапога, нашёл взглядом главного виновника своих неприятностей. Злость требовала выхода, гузгай жаждал мести, эклитана... тоже чего-то очень жаждала. Щас ещё повеселимся, кровожадно подумал Стёпка. В мгновение ока преодолев разделяющие их метры, он подскочил к Х'Виссу и двумя ударами щедро развалил его камзол крест-накрест. Точно так же, как проделал это недавно с Изведом. Оркимаг отшатнулся, вскинул руку, решив, конечно, что демон хочет его убить. И он был прав. Демон хотел. Очень хотел, вот только не мог. Зато эклитана порезвилась от души. Во все стороны полетели чёрные клочья камзола, раздербаненные в пух и прах кружева нижнего белья, всевозможные амулеты, тесёмки и подвязки. О, как это было упоительно — рубить вражеского гада, кромсать его и вдоль и поперёк, точно зная при этом, что ничего непоправимо-ужасного ты при этом не совершаешь, кровавый грех на душу не берёшь, и совесть тебя потом всю оставшуюся жизнь мучить вот совершенно не будет!

Оставив от одежды врага малопривлекательные обрывки, Стёпка наконец успокоился и перевёл дух. Всё, пора прекращать воспитательную работу, иначе разошедшийся гузгай такого здесь натворит...

Оглоушенный оркимаг сидел на полу и, вздёрнув голые руки, таращился на жалкие остатки своего щегольского одеяния. Потеряв почти всю одежду, он потерял вместе с ней и весь свой напыщенный вид и сделался просто испуганным пожилым человеком, попавшим вдруг в не слишком приличное положение и не знающим теперь, как из этого положения выйти, не потеряв лица. Это у него плохо получалось, не умел он проигрывать, не было, видимо, у него подобного опыта. Может быть, он вообще впервые ТАК проиграл — внезапно, бесповоротно и позорно, лишившись не только помощников, но и практически всей своей одежды. Степан не догадывался, что сильнее всего оркимага поразил тот факт, что магические слуги после стремительного расчленения не восстановились в прежнем виде, как от них ожидалось (и как бывало уже не раз!), а так и остались лежать на каменном полу мелко наструганными железками причудливой формы. Это было невозможно, это противоречило всем законам оркимагии. И, однако, это произошло. Мощные и чрезвычайно дорогие заклинания, которые должны были неопределённо долго поддерживать в немороках неживую жизнь, бесследно и безвредно испарились, даже не удосужившись на прощание хоть чем-то уязвить проклятого демона. Оркимаг закрыл глаза, и попытался примириться с поражением. Никто на его месте не сумел бы сделать больше.

Стёпка постоял над поверженным врагом — и не нашёлся, что сказать, да и что можно было сказать этому гаду? Поэтому он просто подобрал с пола выпавший из рук оркимага кошель с деньгами и бросил его Перетвору.

— Вы выиграли, — сказал он.

Тот машинально поймал кошель, лицо у него при этом было не слишком счастливое. Не радовал его такой выигрыш.

— Ну и что мне с вами теперь делать? — нарочито равнодушно спросил Стёпка, подходя поближе к напрягшимся магам и многозначительно поигрывая эклитаной. — Вы же понимаете, что я не могу вас просто так теперь оставить. Вы слишком много видели. Так что, извините, господа, но я вынужден вас убить.

Дураку понятно, что никого убивать он не собирался, ляпнул чисто для прикола. Но у дознавателей с чувством юмора было как-то не очень и поэтому они в серьёзность его намерений поверили сразу. Особенно Ирифаний. Он как-то странно взрыкнул и бросился на Стёпку, выставив вперёд руку с зажатым в ней амулетом. Синяя молния сорвалась с амулета, отрикошетила от Стёпкиной груди и с треском вонзилась в лоб самому Ирифанию. Маг закатил глаза и рухнул на стол, опрокинув чернильницу. Кафтан на его спине моментально покрылся инеем, что было очень странно. Видимо, это была не сжигающая, а замораживающая молния.

— Один есть, — сказал Стёпка, поворачиваясь к Перетвору. — Теперь ваша очередь.

Тот помотал головой. На потную физиономию мага любо дорого было поглядеть. Стёпку он теперь откровенно боялся. Будь у него немного времени на раздумья, весич понял бы, что по большому счёту демон ничего серьёзного сделать ему не может. Разве что одежду попортить. Но сейчас он смотрел на рассвирепевшего демона, и вовсе не жаждал испытать на себе его гнев. Смотрел на униженного оркимага, и подобного унижения не хотел. Смотрел на бесчувственного Ирифания, и старательно держал руки подальше от своих амулетов. Отражённое заклинание — удовольствие малоприятное.

— Ладно, — кивнул Стёпка. — Тогда так. Если вы скажете, куда отправили гоблина, я вас не трону. Честное слово. Только не врите, а то хуже будет. Где он сейчас?

Перетвор кочевряжится не стал, ответил без колебаний:

— В Великую Весь его повезли, в Кряжгород.

— И как мне их догнать? По какой дороге его везут?

— По старому Княжьему тракту. Туда дорога одна.

— Когда они выехали?

— Три дня назад, — позволил себе слегка расслабиться Перетвор. — Тебе уже их не догнать.

— Ничего, — сказал Стёпка. — На тракте не догоню, отыщу в самом Кряжгороде.

И заметил, как после этих его слов взгляд у мага вильнул, и мелькнуло в нём что-то такое, довольное. Вроде как обрадовался чему-то Перетвор. Да и понятно же, чему обрадовался. Подумал, наверное, что демон по его наводке прямиком в их логово притопает, а там уж они набросятся на него всей своей Чародейной палатой. А чтобы вернее с ним совладать, он, конечно, не поленится доложить верховным магам всё, что о демоне успел разузнать. Ну и пусть докладывает. Всё равно им это не поможет. Потому что, как любил повторять Ванька, добро всегда сильней козла.

Пора было уходить. Стёпка убрал эклитану и посмотрел на оркимага. Тот сидел на лавке, набросив на свои дряблые плечи плащ Ирифания, и сверлил демона злобным взглядом.

— Ну что ж, — сказал Стёпка. — Приятно было с вами побеседовать. Всего вам всем самого нехорошего.

И уже в дверях, оглянувшись, добавил на полном серьёзе:

— А если я узнаю, что вы здесь ещё кого-нибудь пытаете, я вернусь. Слово демона.

На выходе снова пришлось воспользоваться гномьим отговором. Дверь, зачарованная хитрым охранным заклинанием, посопротивлялась для приличия секунды две, натужно хрустнула досками и выпала наружу. Стёпка перешагнул через порог, вдохнул слегка припахивающий гарью, но всё равно свежий воздух и присел рядом с дверью прямо на траву. Запал битвы угас, и полученные в бою ушибы стали вдруг всё настойчивее напоминать о себе. Особенно неприятно ныла голень правой ноги. А дотрагиваться до затылка Стёпка и вовсе боялся. Ему казалось, что у него там, в черепе, образовалась огромная трещина, сквозь которую (глупость, конечно) уже начали потихоньку вытекать наружу мозги. Слизывая со сбитых костяшек сочащуюся кровь, он ругал себя последними словами за то, что не догадался утром прихватить лечебный мешочек. Понадеялся, понимаешь, на свою невиданную крутость и на магическую эклитану. Будет теперь наука дураку.

По лестнице зашаркали шаги, высунул наружу испуганное лицо давешний служка, но Стёпка так на него зыркнул, что служка тут же скрылся и затих. Маялся у входа, дышал через раз, кумекал себе что-то, соображал. "Сплоховали маги, не сумели демона изловить. Похвалялись, что, мол, схватят да скрутят, да не схватили. Самих поскручивало. Ирифаний до сих пор от ледяной молнии не опомнился. А демон, вишь, мало что утёк, да ещё и не торопится никуда. Уселся у выхода, отдыхает. Притомился магов окорачивать. А с виду и не скажешь, что этакой силой наделён".

Стёпка ничего этого, конечно, не слышал, но догадывался. Недаром же у служки морда лица такая перепуганная. Знает, какую бяку ужасный демон хозяевам содеял.

Он и сам был очень доволен, что у него получилось утереть нос надменным дознавателям. Будут знать. Одно плохо — Смаклу выручить не смог. Не успел. Теперь придётся каким-то образом до Кряжгорода добираться. А это очень далеко. Ехать в Великую Весь не было никакого желания. Потому что там Чародейная палата, которая сделает всё, чтобы поймать своенравного демона. И значит, вновь придётся сражаться с магами. И если их будет много, и они все сразу на него набросятся, то ещё неизвестно, сумеет ли он их одолеть. Вон как эти проклятые немороки славно отделали его мечами. До сих пор в голове звенит.

* * *

Боява ждала его на том же месте. Ходила перед мостом взад-вперёд, словно часовой. Завидев выходящего из ворот Степана, просияла, бросилась к нему, взметнув подолом платья.

— Почто так долго? Я тебя ждать замаялась. А гоблин твой где? Не сбрехал Варварий про каменоломни-то?

Она прыгала вокруг, желая услышать все сразу и со всеми подробностями. И от бурного мельтешения её лент, косичек, рук и любопытных глаз у него закружилась и без того не слишком хорошо себя чувствующая голова.

— А у весичей там правда тюрьма, или брешут? Почто молчишь ровно сыч? Али тебе язык оторвали?

— Маги там сидят, — сказал Стёпка, присаживаясь на бревно и оглаживая ноющую ногу. — Дознаватели весские. А гоблина в Кряжгород отправили. Не успел я немного. Придётся мне теперь туда за ним ехать.

— В Великую Весь поедешь? — глаза у Боявы загорелись. — Я бы тоже с тобой туда, да отец не пустит... А это что? Ой, а у тебя кровь, — она дотронулась до его головы, и он отшатнулся, зашипев от боли:

— Осторожнее!

— К мамке тебе скорее надо, — враз посерьёзнела Боява. — Глянь-ко, у тебя ещё и персты ободраны. Ты там с кем дрался-то? Неужто с магами?

— Не с магами, а с оркимагами, — поправил Стёпка, осторожно ощупывая свою спину. Там тоже было больно. — Персты... Если бы только персты. Посмотри, у меня на спине есть что-нибудь?

Он вытянул рубашку из брюк и аккуратно задрал её вверх. Боява испуганно охнула.

— Что, так страшно? — оглянулся он, тщетно пытаясь разглядеть через плечо собственную спину.

— Да на твоей спине места живого нет! Чем они тебя там били?

— Мечами, — усмехнулся он, кривясь от боли и чувствуя себя немного героем. — Здоровенными такими. Двуручными.

— Каковские оркимаги? — дошло наконец до неё. — Откудова в Усть-Лишае взялися оркимаги?

— Из Оркланда, наверное, откуда же ещё, — Стёпка осторожно заправил рубашку. Левая рука слушалась с трудом. Да что там рука — ломало и саднило уже во всех местах. Поначалу-то думал, что повезло отделаться мелкими ушибами, а оно теперь вон как разболелось, как будто в мясорубке раза три туда и обратно прокрутили.

— Тебе помстилось, — уверенно заявила Боява. — Не верю я, что весичи оркимагов привечают.

— Ну и не верь. А они этих гадов чёрных не только привечают, они с ними... с ним, вернее, потому что там только один оркимаг был... Так они с ним ещё и поспорили на десять драков, сумеют ли меня задержать.

— И... что?

— Что-что... Проспорили маги. Не удержали. Пришлось им с денежками расстаться. А потом они опять поспорили, что уже оркимаг меня схватить не сможет.

Боява смотрела на него откровенно неверящим взглядом, но синяки и ушибы на Стёпкином теле говорили сами за себя.

— А ты?

— А что я? Они поспорили, а я отдувался. Пришлось оркимагу денежки весичам вернуть.

— Ты брешешь! — рассердилась она. — Как это так — они об заклад бились, а дрался ты! Ты, как я посмотрю, совсем дурной! Вы, демоны, все такие или ты один?

— Один я такой, один... Слушай, пошли домой, а, — взмолился он. — Что-то у меня в голове шумит. Может, твоя матушка намажет меня чем-нибудь лечебным.

— Ладно, — тряхнула она головой. — Только дома ты мне всё подробно расскажешь, всё как было и без этих твоих демонских выдумок.

— Согласен, — сказал Стёпка, чувствуя, как голова всё сильнее наливается болью. Нет, там точно трещина образовалась, вон как сквозь неё холодом продувает, аж до самого позвоночника.

Сделав несколько шагов, он понял, что далеко не уйдёт. Мало того, что в голове шумит, так ещё и с ногой стало совсем плохо, того и гляди подломится. Боява заикнулась было о том, чтобы он опёрся на её плечо, но Стёпка только скептически покривился. Ага, очень героически получится: юная медсестра на своих худеньких плечах выносит с поля боя израненного демона. Усть-Лишайские зеваки будут в восторге.

— Не гляди на меня так, — тут же возмутилась она. — Я сильная, я выдержу.

— Ничего не получится, — вздохнул он. — Я на ногу ступать вообще не могу. Эх, блин, почему я мобильник дома оставил! Сейчас бы такси вызвали и все дела.

Боява посмотрела на него долгим жалостливым взглядом:

— Когда той весной Вячко Никошу кистенём по голове ненароком угостил, он, Никоша-то, тоже всё заговаривался. Балаболил непонятное, думали навовсе дурачком останется. Ох, и сильно же, как я посмотрю, тебе досталося.

Стёпка засмеялся, стараясь удержаться от резких движений: