— Где работать будете? В кузове пачкать не стоит. Там уже беженцы напачкали. Я хоть полиэтилен настелил, но грязища.
— Говно — не сало, помыл — отстало.
— Кровища будет?
— Ну. Будет, жгут на задницу не наложишь.
— Так вот мне б этого не хотелось. А на почте не лучше?
— Это почта?
— Была. И вроде печка там есть. Сейчас доски с двери отдерем — выход можно охранять. Только вы уж побыстрее.
За спиной слышу треск. Пока мы тут говорили, а Филя нас охранял, братец уже входную дверь освободил. А вообще надо ухо востро держать. Места здесь безлюдные, но чем черт не шутит...
Мы укладываемся за полчаса. Хоть братец и попрекал меня жуткими швами — сам нашил не лучше. Да и то сказать — руки замерзли сильно. Ехидностей от братца наслушался на полгода вперед. И то сказать — остались без ужина, на холоду и в теплой компании. Морф, правда, молчит — прям воплощение Немезиды. Вивисектор на наши упражнения уже не реагирует, пульс нитевидный, дыхание агональное. Недолго ждать осталось.
Выходим с братцем на улицу. У входа бдят Филя и Семен Семеныч.
— Все?
— Всё. Давайте с нашими связывайтесь.
— Как Мутабор?
— Молчит. Сейчас пиковый момент — Хозяин вот — вот сдохнет — непонятно, как себя Мутабор поведет.
— А какие варианты?
— Любые. Отмена доминанты. От ступора до агрессивности.
— Опять вы громко слишком говорите!
Чертыхаюсь злобно.
Про себя думаю, что вообще-то впору пришить себе язык суровой ниткой. Для ограничения подвижности оного.
Впрочем, долго упиваться своим горем не получается — вызов и пожелание прибыть поскорее к пункту отправки. Оба шофера прекрасно поняли куда ехать. Остается забрать с собой Мутабора и прооперированного.
Неожиданно начинаются сложности.
Мутабор не дает забрать носилки. И сам не идет.
— Рррхохоффоррр хисфолнеенние. Хонесс...
— Исполнение договора — не конец. Отрицание. Наличие перспективы.
— Ы?
— Перспектива.
Морф хмыкает. Ясно, что он перспектив не видит. Честно говоря — я их тоже не очень себе представляю. Я ж не знаю, что у него там в искалеченном и умершем мозге сейчас просходит. Смешно ожидать от него самопожертвенного служения интересам Человечества. И люди-то в подавляющем большинстве этого не делают. А к подвижникам относятся как к идиотам. Тем более зомби, и уж тем более морфы в этом и вовсе не замечены. Но если я хочу убедить морфа в чем — то, сначала мне нужно убедить себя.
Посреди разговора Мутабор дергается, поворачиваясь к своему ненавистнику.
И я тоже вижу тот момент, когда у человека отлетает душа. Если была таковая у покойного. Неуловимо и неописуемо меняется облик — особенно это видно по полуоткрытым глазам умершего. Вроде бы все как раньше, но это заметно как щелчок пальцами.
Умер талант и гений. Теперь оборачиваться будет. Хорошо мы его после оперции примотали к носилкам добротно.
— Удовлетворение наличие?
Мутабор помолчав, очень неохотно отвечает:
— Ффроффал...Ффеассха.
Вот тебе и раз! Столько корячились — а он — провал, фиаско!
— Недоумение.
— Ссффысллл... Хоссусфие... Ффотерии...
Он неожиданно хватает меня за грудки своей лапищей и, подтянув к себе, шипит:
— Ссеммьиа... Шшиссснь...
Видно, что ему не хватает слов, отчего он бесится еще больше.
Слышу лязг затвора оттуда, где стоит водолаз. А на плечо морфу ложится знакомая рука — братец невозмутимо говорит ему:
— Доктор! Работа — перспектива. Готова лаборатория. Руководитель — назначение.
Отправляемся — вы прием дел. Запрос оборудования.
Зубы от моей физиономии отстраняются.
— Хиссушение Мхутхаапорр? Песссмысслисса...
— Изучение — психология, физиология, послежизнь. Мутабор — помощь.
— Ххерня! Фоммосшь? Фффомосшшь??? Ссиссиосисссммм!
— Подтверждение. Медик Мутабор — оказание помощи населению.
Морф свистяще шипит — получается как ни странно иронично. Честно говоря, мне тоже кажется, что братец ляпнул.
Видно братец что-то уловил и снисходительно поясняет:
— Вивисектор — жив. Образец для изучения морфирования, биохимии, поведения, способов защиты от вивисектора. Контроль и охрана — только Мутабор. Люди — нет возможность управления вивисектором. Знания — необходимость. И сила — и безопасность. Вивисектор — безопасность Мутабор. Плюс — возможность восстановления речи... Вивисектор — объект изучения Мутабором.
— Шушшь. Ххерррня.
— Предложения?
Мутабор задумывается.
Мы сильно опаздываем на берег. Полчаса бились с чертовым упрямцем. Как удержался Филя — не понимаю. Поводов стрелять было достаточно. Но как-то удержался и он и приехавший позже экипаж на БТР.
Получился несуразный базар.
Я так и не понимаю, когда морф согласился двигать дальше.
Как ни пытаюсь понять — что сработало — не понимаю.
И женщин не понимаю. Перед самой отправкой мне всучили пакет с чем-то холодным и мягким. Сказали — для Доктора.
Оказалось — сырое мясо. Пока думал — на кой хрен мне кусок мяса, лучше б котлету жареную прислали — оказалось, что это поварихи не меня, а Мутабора покормить решили. Так растрогались после рассказа Николаича.
А про меня забыли, дуры сентиментальные.
На Кронштадт отходит "Хивус" с больными, да потом видим огоньки на катерке — посуда забирает морфа с его Хозяином и сопровождать едут братец с Филей. Что-то там намутили уже. Правда, не могу понять — что там за лаборатория. Была чумная — в форте Александр, но там давно уже ничего такого нет. Оставят двух мертвяков самих по себе? Или там охрана какая-то? Вряд ли кто согласится добровольно жить в присутствии морфа.
Ну, разве что Валентина. Та — могла бы. Надеюсь, что Алик ей этого сделать не позволит.
Николаич оставил после себя старшим Ильяса, теперь видимо волнуется — правильно ли сделал. Я тоже волнуюсь — быстро нашего командира не вылечат, а хватит ли у нового сообразительности лавировать и предусматривать все на три шага вперед. Да еще при этом не обижая окружающих, не наживая врагов и получая выгоду от каждого телодвижения. Так-то Ильяс — нормальный мужик, но и власть людей портит, да и цена ошибки велика. Нашей группе достаточно одной очереди — вот как сегодня Серега сектантов скосил...
К моему удивлению нотаций мне ни Николаич, ни танкист не читают.
Хотя заслужил я их за нынешний сумасшедший денек — с походом. Хоть метрами меряй и пудами вешай.
Вместо этого Старшой вполголоса рассказывает майору о сегодняшних трофеях:
— Автоматами разжились... Разбираться придется — в основном заклинившие достались. Черт знает, как эта пяхота готовилась к операции — автоматы толком с консервации не сняты. Да и не только разгильдяйство.
Николаич поворачивает голову ко мне:
— Помните окровавленных солдата и девчонку — когда мы к заводу подходили они нам первыми попались? У него еще автомат заклинило из-за крови на патронах? Так вот — по следам я видел, что этот солдат девочку на руках нес, ему в спину пуля попала. Но он сумел еще сколько-то пробежать. А девочку пуля убила прямо у него на руках. Вот солдат себе на беду и не заметил, что она умерла — и обратилась. Порвала ему сбоку шею. А он в нее потом стрелял — но автомат заело. На втором выстреле.
— И вы все это по следам прочли?
— Получается так. Но ведь в этом нет особо чего сложного. Нормальная обычная мужская работа — следопытство.
— Такая уж и обычная...
— А то ж... Получается так — что обычная. Про охотников не говорю, но вот например гаишники — следопыты, когда аварию фиксируют. Сантехники — следопыты. Автомеханики — ровно то же самое. Криминалисты — уж точно следопыты. Да и у вас у лекарей — тоже ведь так?
— Ну да, работа того же судмедэксперта или патанатома... Я вот помню как на первом курсе нас на вскрытие привели — старушка — горожанка померла. И патанатом нам прямо как по книге читала — вот шрамик от инфаркта, старый, лет 10 тому назад был, вот — лет 5-6 назад, а этот — свежий след... Нас еще тогда поразило, что у старушки легкие были черноватые — словно усыпаны черными точками и узелками. Нас патанатом спрашивает: "Как думаете, откуда эти точки?"
— А вы?
— Ну а мы же — первый курс, самые знающие, это ж на шестом понимаешь, что не знаешь ничерта, а на первом-то наоборот, ну просто считай все знаем — ей так уверенно отвечаем: "Курила женщина много!" Патанатом улыбнулась и говорит в ответ: "Ручаюсь, что она в жизни не курила. Эта копоть — нормальна для обычных горожан. У вас ровно то же будет..."
Мы ясно удивляемся — а как у курильщиков?
А у курильщиков — завтра приходите.
Ну, мы и пришли. Там мужика вскрывают. И легкое наполовину розовое, а наполовину — черное как у бабки. Ну, может слегка чернее.
Патанатом закончила — какие, мол, вопросы?
Вопросов ясно дело два — почему легкое розовое и почему копоти мало? Он же курил?
Она посмотрела на глупых щенят и отвечает: "Розовое — это раковая опухоль. В нее копоть не попадает, опухолью пациент не дышит. А копоти мало — потому что вчерашней старушке было 86 лет, а сегодняшнему пациенту — 43. Дышал он и курил вдвое меньше, чем та бабушка."
Нам так стыдно стало!
— Нормально. Это нормально. Не знаю людей, кто бы в щенячьем возрасте не попадал в глупое положение — улыбаясь, говорит майор.
— Получается так, что вот когда взрослые люди как щенята дуркуют... — с явным намеком начинает выговаривать Николаич.
— Бросьте, и хуже бывало. Никто не святой. Как сказал Иисус: "Кто без греха — пусть первым бросит в лекаря вот этим кирпичом... Потом сам первый и бросил..."
— Не, там блудница была... Доктор тоже сегодня наблудил, а?
— Это детали. Поговаривают, что в тех местах и сейчас камнями за такое забрасывают. И не без основания — замечу — говорят. Вы лучше скажите — после контузии — как себя чувствуете? — поворачивается танкист ко мне.
— Да как-то не очень. Слышу плохо, шум в ушах.
— Потеря сознания была? Рвота? Провал в памяти?
— Нет, только по ушам сильно прилетело...
— Кровотечение было? Из носа, ушей?
— Нет, обошлось.
— Тогда хорошо. Можно считать — повезло.
— Да я понимаю.
— Вряд ли. Серьезная контузия — это частенько смерть. Печень рвется, сосуды, легкие лопаются...Тяжесть тоже хрен определишь — сослуживца как тряхнуло — так у него потом с неделю чертовщина была — по его ощущениям то время несется, то замедляется и еще жаловался, что тело у него меняетеся — в пропорциях. То одна рука длиннее другой, то нога короче, то голова разбухает, то весь состоит из туловища, а ножки сантиметров по двадцать. Или наоборот — как на табурет залез. ... А другой на неделю оглох и онемел... И что похабно особенно — потом психика у многих меняется — заводятся с полоборота и никак не остановиться.
— Получается так, что после войны — пока инвалиды были живы — так контуженные как где какой скандал — сразу предупреждали. Да вот — недалеко ходить — в фильме "Я шагаю по Москве" — герой Ролана Быкова — странноватый такой мужичок, заводится не пойми с чего, а потом милицанера предупреждает, что он контуженный — удачный образ, четкий. И милицанер, что характерно, понимает ситуацию правильно, в отличие от молодых обалдуев.
— Это да, наши профессора ставили в пример некоторых актеров — как те в образ входили. Токсикологи в ВМА гордились тем, что Евстигнеева натаскали — он к ним обратился, когда Плейшнера играл. Ну и сыграл потом так, что курсантам показывали — вот, дескать, достоверно показанная смерть пациента от приема цианистого калия.
— Надо ж. Не знал.
— Да кому это интересно, по большому-то счету... Сейчас полезнее знать, как автомат с консервации снимать...
— Боюсь сглазить, но сейчас еще не самое плохое время.
— Дальше хуже будет?
— Несомненно.
— Так вроде устаканивается же — влезает в наш разговор один из больных — другие прислушиваются. И водила тоже уши навострил.
— Баечка такая. Восточная. Был такой мудрец. Абдул. Умел гасить звезды. Прослышал об этом тамошний султан — велел Абдула доставить во дворец со всеми его причандалами.
— Мое султанское величество желает, чтоб ты погасил вооон ту звезду!
Абдул — слушаю и повинуюсь — оборудование свое настроил — все, говорит, о Великий — погашена звезда!
Султан глядь — а звезда сияет, как ни в чем не бывало.
— Ах ты сволочь, над своим султаном издеваешься? А — ну голову ему долой!
Абдул и слова сказать не успел — снесли ему башку.
Двести шестнадцать лет прошло. И султана забыли и Абдула.
Вчера — смотрят астрономы — а звезда — погасла.
Двести шестнадцать лет свет от той звезды шел.
Намек ясен?
Все некоторое время переваривают сказанное.
— Это ты служивый на то намекаешь, что цивилизация помирает медленно?
— В тютельку. И электричество еще есть и водопровод. Даже канализация работает. Только чинить некому. Так что начнет сыпаться все — и чем дальше, тем больше.
— Мда... Тут с нашими эффективными собственниками — и то уже посыпалось...
— Ну, эффективные собственники — тож разные.
— Э, одна порода...
— А нет одинаковости в породе. Большая часть — банальные воры в особо крупных размерах, получившие эту возможность при присасывании к верхушке и соответственно бюджету. Оказавшись в жопе такие не блещут — ну вот олигарх сидит себе — один в тюряге, другой в Англии — и сидит — ни восстания не поднял, ни ход не прорыл... Очень малая часть — действительно могут организовать не только попил бабла, но и скажем какое-никакое производство.
Остальные, будучи от кормушки отодвинуты резко теряют силу...Получают себе тихонько гранты и протчее воспомоществование, руководят какой-то синекурой...
Они ведь в основном сродни карточным шулерам — создать что — либо не очень-то горазды. Развалять — это да, тут у них талант. Скорее вор в законе может что в эксквизитных условиях, а не эти ребята. Они ведь не хищники, не тигры — скорее ленточные черви или там аскариды — без организма — донора — никто и звать никак...
— Они-то себя как раз тиграми считают!
— Ага. До всего этого мертвяцкого бедлама они выглядели как нерадивые приказчики — богатый купец умер — ну давай растаскивать что можно, пока наследник не приехал. Кстати — вот цивилизация от СССР — тоже как свет от звезды. Пока нанотехнологии не поспели — на всем старом сидели. А сейчас уже и нанодирижаблей не будет...
— Ну, без нанодирижаблей обойтись можно, а вот без водопровода и канализации — грустно...
— Это да...
— Кстати, о цивилизации — что так на базе МЧС народу много?
— Так набежали, куда ж деваться-то. Все ж МЧС, спасатели.
— А СКС откуда столько?
— Да тут склад непода...
Водитель внушительно кашляет, говоривший больной осекается.
— А патроны?
Больной показывает глазами на широкую спину в куртке с буквами МЧС на спине. И меняет тему:
— А баечка про звездочета хорошая. Турецкая?
— Нет, Лагин написал.
— Это кто такой?
— Старика Хоттабыча помнишь?
— Конечно.
— Тот же автор...
Разговор сворачивается сам собой.
