Объяснил носильщику, что мне нужно такси и пообещал ему червонец. Вскоре мы уже ехали в автомобиле. Квартира моя располагалась в доме на Пушечной улице, за Неглинкой. Я не был дома полтора года. Последний раз я был здесь в конце мая прошлого года перед отправкой в Монголию, где за месяц до этого у нас случился очередной военный конфликт, на сей раз с японцами на реке Халхин-Гол.
Между тем, мы приехали. Из подъезда выбежали Шура с Верой и с визгом кинулись мне на шею, стоило мне только покинуть салон автомобиля. Связь с ними я установил сразу же, как только приехал в Москву. Когда я уезжал в Минск два года тому назад, то мы договорились, что связь будем поддерживать регулярно.
Я расплатился с таксистом и вытащил из автомобиля Марию. Девчонки тут же с любопытством уставились на неё.
— Какая хорошенькая, — хором пропели они, лукаво поглядывая на меня.
Маша в моих руках опять запунцовела. Русский язык я ей поставил ещё в Испании, и она прекрасно всё понимала.
— Потом, девчонки, всё потом. Давайте домой зайдём.
Девчонки похватали вещи и потащили чемоданы и баулы в подъезд, забыв о конспирации, запрещающей им демонстрировать окружающим свою возросшую физическую силу. Пришлось напомнить им об этом, чтобы умерили пыл, по мысленной связи, конечно. Я своих квартиранток старался никогда не обижать. А если хотел сделать замечание, то всегда делал это только по мысленной связи. Так получалось не обидно, и они на меня не сердились и не обижались, а послушно "брали под козырёк".
Наконец, добрались до квартиры, она была на третьем этаже. Квартира только называлась трёхкомнатной, а на самом деле, каждая комната представляла собой пару комнат. Просто вторая комната отделялась от первой не капитальной стенкой, а символической занавеской, которую при нужде легко было превратить в хорошую перегородку с отдельным выходом в коридор. То есть, при небольшой перестройке она превращалась в 6-комнатную квартиру. Пока этого не требовалось. У Веры и Шуры были здесь свои комнаты, и я не возражал против их присутствия. Сделали небольшое переселение. Я переехал в комнату Веры, а её вместе с Машей поселили в моей, самой большой комнате. Шура вместе с мужем осталась там же, где и была.
Да, Шура успела выйти замуж, и я одобрил её выбор. Сначала они жили у родителей Шуры, но когда я узнал об этом, то разрешил ей поселиться вместе с мужем, Дмитрием Перепёлкиным, в одной из комнат моей квартиры. Но не официально, прописаны они остались по месту жительства родителей Шуры. Официально в квартире был прописан я один. А о том, чтобы никто на неё рот не разевал позаботился старший майор государственной безопасности, товарищ Харитонов.
Общий сбор устроили на кухне, потому что, Маша утомилась, переволновалась и по прибытию быстро заснула. Состояние Марии постоянно было на моем контроле. Вот и сейчас, обследовав её, диагност разрешил при условии соблюдения хорошей полноценной пищи и постельного режима ускорить процесс восстановления конечностей. Все сдерживающие их рост факторы исчезли и можно было врубить этот процесс на полную катушку.
С этого и началось наше совещание. Я выделил девушкам деньги и они побежали в магазин закупать продукты. Всё, что только найдут. В квартире был даже холодильник. С холодильником вообще была та ещё история.
Где-то ближе к новому 1936 году, когда мы с девчонками только-только успели отпраздновать наше новоселье, в гостиницу Метрополь прибыл из Швеции груз, здоровенный холодильник на моё имя. Отправителями значились Арвид и Хильде Фрайберги. В сопроводительном письме сообщалось, что здоровье их девочки Улве окончательно восстановилось. Далее, они писали, что даже если её выздоровление есть божье проявление, и я к этому событию не имею никакого отношения, то всё равно оно произошло с моим участием и потому они слёзно просят принять от них этот скромный дар. Кроме того, они просят моего разрешения о продолжении нашего знакомства, и позволить Улве приезжать иногда в Москву для встречи со мной.
Пришлось дар принять, чтобы не обидеть хороших людей и послать ответный дар для Улве. Я подарил ей малахитовый браслет и в письме посоветовал носить его на руке и не снимать. Разрешил только передвигать его вниз по руке, по мере роста Улве. Написал, что браслет волшебный, и он будет хранить девочку от всяческих напастей.
Из браслета я сделал многофункциональный артефакт. С одной стороны, это был защитный артефакт. Две тысячи единиц маны, хранящиеся в нем позволили бы девочке остаться в живых, даже в случае, если бы она попала под танк, не говоря о случайной пуле или какой катастрофе. С другой стороны, это был целительский артефакт, типа гомеостата. Он отслеживал состояние здоровья и быстро приводил организм в порядок при различных заболеваниях или травмах. Девочке не была страшна никакая чума, не говоря о переломах и прочих неприятностях взрослеющей девочки. Установил ей по метке на браслете ПНМ-плюс, пусть растёт умницей. Получается, что она для меня навроде крестницы, а я для неё типа крестного папаши. Породнился нежданно-негаданно.
С тех пор посылаем друг другу поздравительные открытки. Я поздравляю эту семью с Рождеством и с днём рождения их короля, они шлют мне поздравления с Рождеством, днём Интернационала и годовщиной Октябрьской революции. А ещё я завёл за правило посылать Улве пустяковые подарки на 24 июля, день нашего знакомства. В прошлом году подарил ей матрёшку, а в этом году послал из Испании кляссер с набором испанских марок, не знаю, дошёл подарок или нет. Ну, не придумал я, что ещё можно подарить 15-летней девчонке, находясь в воюющей стране.
* * *
Вернулись из похода по магазинам девочки и сразу принялись готовить обед. По ходу, тараторили без умолку. Вера успешно сдала экзамены в медицинский институт на лечебный факультет и одновременно устроилась работать в больницу, пока на должность санитарки. Решила начать медицинскую карьеру с нижнего звена.
Шура перешла на последний, четвёртый курс университета и тоже уже нашла подработку в каком-то техникуме, преподаёт там математику на вечернем отделении. Скоро начнётся новый учебный год и ей придётся работать на две смены — днём студенткой, вечером учительницей.
Её муж, Дмитрий, перешёл на заочное отделение по специальности механика и устроился на какой-то завод в конструкторское бюро.
— Ничего про работу не рассказывает, сказала Шура, — говорит, что дал подписку о неразглашении. Но зато, мы не висим на шее у родителей, сами зарабатываем на жизнь. Вот с жильём только туго. Хотя Дима заявление на жильё написал и его проставили в очередь.
— Живите пока у меня, — сказал я, — если хотите могу сделать для вас отдельный вход и будет у вас своя квартира. Сделать это просто, только оформить это официально довольно волокитное дело. Времени на это пока что нет. В общем, пока живите, а дальше видно будет.
— Спасибо тебе, Вася.
— Маша проснулась, — сказал я и встал, — пойду, покормлю её.
Маша не теряла время зря в ожидании, когда она получит возможность вести полноценный образ жизни и активно изучала доступные ей базы. Пока она изучала школьные предметы по программе семилетки. ПНМ я ей поставил без всяких ограничений и с теми же учебными базами, которые достались мне от Хари Ланса.
Через полчаса, Маша опять целиком погрузилась в виртуал, а я вернулся на кухню.
— Какие твои дальнейшие планы, Вася, — спросила меня Шура.
Она общалась со мной свободнее, чем Вера, которая почему-то слегка меня побаивалась.
— Формально я сейчас нахожусь в месячном отпуске, из которого неделя уже прошла. Затем я должен явиться в Управление кадров НКО (наркомата обороны) для получения предписания дальнейшего прохождения службы, — ответил я серьёзно. — Однако, я хотел бы сначала встретиться с Азаркиными. С Ксенией Лазаревной хочу посоветоваться насчёт Маши, не возьмут ли они и её в дочери. Ей до совершеннолетия ещё 6 лет. Правда, этот разговор придётся отложить, пока Маша на ноги не встанет. Ты как, Вера, не будешь возражать?
— Нет, конечно.
— А Софья?
— Думаю, что тоже не будет против.
— Помоги Азаркиных уговорить. У них, кстати, как со здоровьем?
— Твоими стараниями, Вася, оба как огурчики. Блестят и похрустывают.
— Ну, у тебя и сравнения, Вера. Никакого почтения к названным родителям.
— Наоборот, Вася, я их очень люблю.
— А как у вас вообще в семье дела, какие-нибудь новости есть?
— Что тебя интересует?
— Ну, вообще, атмосфера в доме, всё ли у вас ладно. Софья жениха себе пока не нашла?
— Она по тебе сохнет, Вася.
— Этого ещё мне не хватало, — сказал я с досадой. — Парней ей вокруг мало?
Помолчали.
— Мне бы с Филиппом Ерофеичем встретиться, хочу с ним по своим делам посоветоваться. Хочу понять, где мне лучше дальнейшую службу проходить и стоит ли мне поступать в военную академию или проситься в строевую часть.
— Конечно, надо в академию поступать, тут и думать нечего, — сказала Шура и незаметно подопнула Веру, чтобы та её поддержала.
— Ужасно не хочется опять расставаться, — сказала, что думала простодушная Вера.
— Всё равно поговорить нужно, — сказал я.
— Тогда пошли, — встала Вера, — он скоро домой на обед придёт, у вас будет время поговорить, а с Машей останется Шура. Шура, ты ведь не откажешься поухаживать сегодня за ней?
— Да, конечно, идите, я прослежу за ней, да и Дима скоро должен вернуться.
* * *
Через два часа мы с Филиппом Ерофеичем после сытного домашнего обеда сидели в его кабинете и попивали чаёк, а я рассказывал свои похождения за последний год, а затем слушал его анализ происходящего в стране.
— Как только отправили в отставку Тухачевского, почти сразу началась большая "чистка" в армии, — начал свой рассказ Азаркин. — И она все ещё продолжается. Сначала зачистили высший командный состав, затем принялись за военные округа. Некоторых даже расстреляли. Но таких было мало, в основном отправляли в отставку.
— А за что расстреливали?
— За срыв обучения личного состава по новейшей методике, во сне. И не просто за срыв сроков обучения, а за отказ его проводить, за распространение лживых слухов о вреде для здоровья при таком обучении. Некоторые командиры не отпускали бойцов для сдачи экзаменов за курс военных училищ экстерном.
— Ничего себе? — удивился я.
— А как ты думал? Это же неподчинение прямому приказу вышестоящего командования. Приказы об обучении и сдачи экзаменов экстерном идут с самого верха от начальника генерального штаба и завизированные наркомом обороны. Невыполнение такого приказа есть военное преступление. Все такие приговоры были вынесены военным трибуналом. Всё согласно пунктам закона. Часть смертных приговоров была обжалована и заменена долгими сроками заключения. Расстреляли в основном тех, кто кроме этого оказался замешан в заговоре 1936 года, но тогда отделался лёгким испугом.
— Понятно, — уже спокойнее отреагировал я.
— Что лично мне не понравилось, так это то, что санкционировали скопом увольнение командиров по национальному признаку, в первую очередь тех, чьи нации имеют свою государственность: немцы, поляки, латыши и литовцы, эстонцы и финны, венгры и болгары, турки и чехи. Ну и так далее. По моим прикидкам, только за текущий год было уволено из рядов РККА где-то около 20-25 тысяч человек из числа старшего и среднего командного и начальствующего состава. Сейчас наметилась тенденция к затуханию этого процесса, но увольнения ещё продолжаются. Причём увольняют в основном командиров в возрасте 40 лет и старше, кто начинал служить ещё при царе.
— И куда их направляют? — спросил я.
— В основном на заводы, простыми рабочими. Причём без права в течение нескольких лет (от 3 до 10) менять место жительства и место работы.
— И кем их заменяют в частях? — спросил я.
— Ты не поверишь, Василий, экстернами. Вчерашний неграмотный крестьянин или полуграмотный рабочий, а через полгода он уже командир. Я, к сожалению, не в курсе, как происходит обучение во сне, какое оборудование там применяется. Кого не спросишь, никто толком ничего не знает. Говорил с несколькими курсантами, прошедшими через такое обучение, но и они мало что знают. Рассказывают какие-то сказки, в которые трудно поверить.
— Чистки затронули и военные учебные заведения, — продолжил он свой рассказ. — У нас тоже многих уволили, преподавать некому. И очное преподавание заменили тем же экстернатом. Ладно, хотя бы сохранили вступительные экзамены. Они, как и прежде проходят в сентябре. Затем список, прошедших по конкурсу утверждают в наркомате обороны, после чего происходит зачисление в академию.
— А условия поступления остались прежними? — спросил я.
— Да, тут всё, как раньше. Вот после зачисления всех первокурсников около недели обучают во сне, после чего возвращают обратно в части. Через полгода, в конце марта, начале апреля собирают их снова в академии для сдачи экзаменов и нормативов. Это занимает полтора-два месяца. Испытания выдерживают примерно три четверти от числа зачисленных. После этого курсантов отправляют на трёхмесячную стажировку. Кто куда попадёт, но учитывают и индивидуальные пожелания. Кто-то тяготеет к штабной работе, кто-то к командной. Учитывают и успеваемость. Должности, занимаемые нашими экстернами на стажировке, начинаются с батальонного, а то и полкового уровня.
И, наконец, для завершения учёбы каждый экстерн выбирает из предложенного списка индивидуальную тему для выпускной работы, которую защищают в академии в конце года. В академию выпускники приезжают в начале ноября и до декабря они шлифуют выпускную работу, консультируясь с нашими преподавателями. К каждому выпускнику прикрепляют индивидуального куратора, специалиста по теме работы. Итого, само обучение происходит во сне, вне стен академии, а приём экзаменов и защита выпускной работы занимает от силы 5 месяца.
Азаркин замолчал, прихлёбывая остывший чай. Потом сказал:
— Сейчас идёт обкатка этой схемы. Если всё пойдёт хорошо, то мы сможем удвоить, а потом и утроить выпуск слушателей академии. Только так их уже нельзя будет называть. Придётся нам называть их курсантами, как в военных училищах или экстернами академии.
— И у вас уже есть опыт такого обучения?
— Да, нынче весной у нас был первый выпуск экстернов. И ты знаешь, результаты были впечатляющие. Мы ожидали худшего.
— А очное отделение вы ликвидировали?
— Да, было принято такое решение. Причём, приём экстернов тоже увеличен до 100 человек. Я тебе всё рассказал, а решение принимать тебе.
— Я все же рискну поступить в академию. Право такое у меня есть. Я регулярно связывался с Верой по телефону, рассказывал ей о своих успехах, так что вы, наверное, в курсе.
— Я хотел бы услышать о твоей служб е от тебя самого, а Вере я особенно не верю, она и приврёт, недорого возьмёт. Детдомовское прошлое всё же сказывается.
— Хорошо, — согласился я. — Итак, в ОБВШ я поступил 30 сентября, октябрь месяц отучился со всеми, в ноябре сдал все экзамены и нормативы за первый курс и отправился на стажировку. Попал в 11-ю механизированную армию ЛВО, в 257 полк. А тут как раз в Белоруссии и Украине случился заговор и мятеж, и я попал на границу с Польшей. Потом участвовал в Освободительном походе. На конец января 1937 года я занял должность командира роты и получил звание лейтенанта. В феврале меня отпустили в ОБВШ для завершения учёбы. За две недели я сдал все полагающиеся экзамены и выполнил все нормативы по практической части. Моё участие в боевых действиях зачли в качестве оставшихся двух стажировок. Два месяца прослужил и в мае попал на Халхин-Гол. Вернулся оттуда уже только в октябре в звании старшего лейтенанта, но на вступительные экзамены в академию не успел. Потом началась финская война, там я получил капитана и занял должность начальника штаба батальона. Не успела закончиться Зимняя война, как меня отправили в Испанию. Ближе к лету я подал рапорт о своём желании продолжить военное образование в Военной академии имени Фрунзе. И вот я здесь, перед вами. Вернулся из Испании неделю тому назад.
