Адолин медленно кивнул.
— Я... ты прав, Ринарин. Да, хорошая мысль.
— Мне нужна одна из моих писцов, — сказал Далинар. — Я продиктую ей видение, пока оно свежо в памяти.
— Да, — согласился Ринарин. — Чем больше деталей у нас будет, тем легче мы сможем доказать или опровергнуть видения.
Далинар скривился, отставил в сторону бокал и подошел к сыновьям. Потом сел.
— Кого мы используем для столь деликатного дела?
— У тебя очень много клерков, отец, — сказал Ринарин.
— И все они жены или дочери моих офицеров, — сокрушенно сказал Далинар.
Но как им объяснить?! И так достаточно больно обнажать свои слабости перед собственными детьми. Если же его офицеры узнают о том, что он видит, он еще больше падет духом. Быть может, придет время, когда он действительно расскажет все своим людям, но сейчас необходимо соблюдать осторожность. И самое главное — сначала он должен точно узнать, сумасшедший ли он, и только потом дать узнать об этом другим.
— Да, — кивнул Адолин, хотя Ринарин выглядел смущенным. — Я понимаю. Но, отец, мы не можем позволить себе ждать возвращения Джаснах. Может, она вернется завтра, а может, через много месяцев.
— Согласен, — сказал Далинар со вздохом. Нечего делать. — Ринарин, пошли гонца к твоей тете, Навани.
Адолин поднял бровь.
— Отличная мысль. Но мне казалось, что ты не доверяешь ей.
— Я знаю, что она умеет держать слово, — возразил Далинар. — И хранить доверенную ей тайну. Я рассказал ей о своем плане отречься, и она не рассказала никому.
Навани умела хранить тайны. Намного лучше, чем женщины его двора. Он доверял им, до определенной степени. Однако человек, взявшийся хранить такую тайну, должен быть исключительно осторожен в своих словах и мыслях.
То есть быть Навани. Не исключено, что, зная такое, она найдет способ манипулировать им, но по меньшей мере его люди не узнают ничего.
— Иди, Ринарин, — сказал Далинар.
Ринарин кивнул и встал. Он, похоже, пришел в себя после припадка и шел к двери уверенными шагами. Он вышел, и Адолин подошел к Далинару.
— Отец, что ты будешь делать, если окажется, что все эти видения — фантазии твоего больного ума?
— Часть меня хочет, чтобы так оно и было, — ответил Далинар, — глядя, как за Ринарином закрывается дверь. — Я боюсь сумасшествия, но по меньшей мере это что-то знакомое, что-то такое, с чем можно бороться. Я отдам тебе княжество и поеду в Харбрант, за помощью. Но если это не галлюцинации, мне придется принять совсем другое решение. Должен ли я принимать то, что они мне говорят? Быть может, для Алеткара будет лучше, если я окажусь сумасшедшим. Во всяком случае, легче.
Адолин, нахмурив лоб и сжав зубы, какое-то время думал.
— А Садеас? — наконец спросил он. — Он, кажется, почти закончил свое расследование. Что мы будем делать?
Разумный, даже слишком разумный вопрос. Видения советовали доверять Садеасу, и именно это — в первую очередь — заставило Далинара и Адолина спорить.
"Объедини их". Это не просто требование видений. Это — мечта Гавилара. Объединенный Алеткар. Должен ли Далинар дать этой мечте — и вине в смерти брата — выстроить рациональное объяснение сверхъестественному и попытаться исполнить волю Гавилара?
Он чувствовал себя неуверенно.
Отец Штормов, как же он ненавидел это состояние.
— Очень хорошо, — сказал Далинар. — Я поручаю тебе подготовиться к самому худшему, на тот случай если Садеас решится выступить против нас. Подготовь офицеров и верни отряды, высланные против бандитов. Если Садеас обвинит меня в попытке убить Элокара, мы закроемся в лагере и поднимем всю нашу армию. Я не намерен подставлять шею под топор палача.
Адолин облегченно выдохнул.
— Спасибо, отец.
— Надеюсь, до этого не дойдет, сын, — сказал Далинар. — В тот момент, когда разразится война между мной и Садеасом, государство Алеткар разлетится на куски. Короля поддерживают только наши два княжества, и, если мы сцепимся, остальные поддержат одного из нас или начнут воевать между собой.
Адолин кивнул, но Далинар, смущенный, откинулся на спинку стула.
Извини, подумал он, обращаясь к той силе, которая посылала видения. Но я должен быть мудрым.
Кстати, это похоже на еще одну проверку подлинности видений. Они сказали доверять Садеасу. Вот он и посмотрит, что из этого получится.
* * *
— ...потом все растаяло, — сказал Далинар, — и я вернулся сюда.
Навани подняла перо и задумалась. Ему не потребовалось много времени, чтобы рассказать о последнем видении. Она умело записывала, выпытывая из него подробности и подталкивая в нужных местах. Она не сказала ни слова, выслушав столь странную просьбу, не проявила ни радости, ни смущения в ответ на его желание записать видение. Она была деловой и внимательной.
Навани сидела у письменного стола, волосы завиты и пересечены четырьмя заколками. На этот раз она надела красное платье, подходящее по цвету к губам, и в ее замечательных светло-фиолетовых глазах светилось любопытство.
Отец Штормов, подумал Далинар, как она прекрасна.
— И? — спросил Адолин. — Он стоял, прислонившись к двери в комнату. Ринарин отправился собирать отчеты о разрушениях, вызванных сверхштормом. Парню пора привыкать заниматься делом.
Навани подняла бровь.
— И что, Адолин?
— Что ты думаешь, тетя? — спросил Адолин.
— Никогда не слышала о таких местах и событиях, — сказала Навани. — Но, скорее всего, ты и не ожидал, чтобы я знала о них. Разве не ты хотел, чтобы я пообщалась с Джаснах?
— Да, конечно, — сказал Адолин. — Но ты наверняка уже все проанализировала.
— Я оставлю свое мнение при себе, дорогой, — сказала Навани, встала и сложила бумагу, придерживая ее безопасной рукой, а свободной разгладила складки. Улыбнувшись, она подошла к Адолину и потрепала его по плечу. — Давай подождем, пока Джаснах не выскажется, а потом и мы уже подумаем все вместе.
— Хорошо, — разочарованно сказал Адолин.
— Вчера я немного пообщалась с твоей юной дамой, — сказала ему Навани. — Данлан? В этот раз я одобряю твой выбор. У нее живой ум.
Адолин воспрянул духом.
— Она тебе понравилась?
— Немного, — сказала Навани. — И я узнала, что она очень любит ауродыни. Ты это знал?
— Честно говоря, нет.
— Хорошо. Было бы весьма жаль усилий, которые я приложила, выведывая способ добиться благосклонности этой девушки, если бы оказалось, что ты уже его знаешь. Я взяла на себя смелость раздобыть корзину дынь. Ты найдешь ее в прихожей. За ней присматривает очень скучающий солдат, который не думает, что делает что-то важное. Если сегодня ты навестишь ее с этой корзиной, то, надеюсь, тебе очень обрадуются.
Адолин заколебался.
Он понимал, что Навани хочет отвлечь его от проблем Далинара. Однако потом расслабился и улыбнулся.
— Действительно, почему бы, для разнообразия, не заняться чем-нибудь приятным, особенно учитывая последние события.
— Да, почему бы, — согласилась Навани. — Я предлагаю тебе отправиться как можно быстрее — дыни почти переспели. Кроме того, я хочу поговорить с твоим отцом.
Адолин поцеловал Навани в щеку.
— Спасибо, машала. — Он позволял ей многое такое, что не разрешал никому; рядом с любимой тетей он опять чувствовал себя мальчиком. Адолин вышел из двери, широко улыбаясь.
Далинар обнаружил, что и сам улыбается. Навани очень хорошо знала его сына. Однако улыбка тут же исчезла, как только он сообразил, что остался наедине с Навани. Он встал.
— О чем ты хочешь спросить меня? — сказал он.
— Я не говорила, что хочу спросить тебя, Далинар, — нежно сказала она. — Я хочу поговорить. В конце концов мы же родственники. Но очень мало времени проводим вместе.
— Если ты хочешь поговорить, я попрошу прийти сюда какого-нибудь солдата. — Он взглянул в прихожую. Адолин закрыл вторую дверь, в дальней стене; теперь они не видели стражников — и те не видели их.
— Далинар, — сказала она, подходя к нему. — Тогда вся затея с дынями потеряет смысл. Я хочу поговорить с тобой наедине.
Он почувствовал, как закостенел.
— Ты должна уйти.
— Должна?
— Да. Люди считают, что это неприлично. Они будут говорить.
— Ты имеешь в виду, что может произойти что-нибудь неприличное? — сказала Навани оживленно, почти как девочка.
— Навани, ты моя сестра.
— У нас нет общей крови, — сказала она. — В некоторых королевствах традиция потребовала бы союз между нами, как только твой брат умер.
— Мы не в других королевствах. Это Алеткар. Есть законы.
— Я понимаю, — сказала она, подходя поближе. — А что, если я не захочу уйти? Позовешь на помощь? Вытолкаешь меня силой?
— Навани, — с мукой в голосе сказал он. — Пожалуйста. Не делай этого. Я устал.
— Замечательно. Тогда мне будет легче получить то, что я хочу.
Он закрыл глаза.
Сейчас я не могу взять на себя еще и это.
Видения, спор с Адолином, собственные неуверенные эмоции... Он не знал, что делать дальше.
Проверить видения — прекрасная мысль, но пока ничего не изменилось: он по-прежнему не мог решить, что делать дальше. Он всегда легко принимал решения и следовал им. А сейчас у него ничего не выходило.
Его это жутко раздражало.
— Спасибо тебе за то, что ты записала мой рассказ и согласилась держать его в тайне, — сказал он, открывая глаза. — Но я действительно считаю, что тебе надо уйти, Навани.
— О, Далинар, — мягко сказала она. Она подошла настолько близко, что он уже чувствовал запах ее духов.
Отец Штормов, как же она прекрасна!
Он вспомнил времена далекой юности, когда настолько сильно желал ее, что почти возненавидел Гавилара, добившегося ее благосклонности.
— Неужели ты не можешь расслабиться, — спросила она, — хотя бы ненадолго?
— Законы...
— Любой другой...
— Я не могу быть любым другим! — сказал Далинар, более резко, чем собирался. — Если я буду игнорировать законы морали и этики, кто же я такой, Навани? Другие кронпринцы и светлоглазые заслуживают упреков за то, что они делают, и я не стесняюсь говорить им это в лицо. Если я забуду свои моральные принципы, я стану кем-то намного худшим, чем они. Лицемером!
Она застыла.
— Пожалуйста, — сказал Далинар, напряженный от возбуждения. — Просто уйди. Не мучай меня сегодня.
Навани заколебалась, но повернулась и ушла, не сказав ни слова.
Она никогда не узнает, что больше всего на свете он хотел, чтобы она не подчинилась.
В его состоянии он, скорее всего, не смог бы сопротивляться дальше. Дверь захлопнулась, и тогда он разрешил себе опуститься на стул, полностью изнеможенный. Он закрыл глаза.
Всемогущий наверху, взмолился он. Пожалуйста. Скажи, что я должен сделать.
Глава пятьдесят третья
Данни
Он должен поднять его, этот упавший титул. Башню, корону и копье!
Дата: Вавенах, 1173, 8 секунд до смерти. Объект: проститутка. Происхождение — неизвестно.
Острый как бритва наконечник стрелы вонзился в дерево рядом с лицом Каладина. Теплая струйка крови полилась из раны на щеке, смешиваясь с потом, текущим со лба.
— Держитесь! — проревел он, продолжая бежать по неровной земле, на плечах лежала знакомая тяжесть моста. Рядом — впереди и чуть левее — с трудом двигался Двадцатый Мост, четыре человека, стоявшие в первом ряду, были убиты, об их трупы спотыкались те, кто шел следом.
Лучники паршенди, стоявшие на колене на другом краю расщелины, спокойно пели, несмотря на град стрел со стороны Садеаса. Их черные глаза походили на обломки обсидиана. Ни капли белого. В эти мгновения — слушая, как люди кричат, стонут, вопят, орут, — Каладин ненавидел паршенди не меньше, чем Садеаса и Амарама. Как они могут петь, убивая?
Паршенди натянули тетивы, прицелились и выстрелили. Каладин закричал на них, чувствуя, как по нему прошла странная волна силы.
Десять стрел мчались через воздух маленькой волной. Десять наконечников вонзились в дерево рядом с головой Каладина, сила удара заставила мост содрогнуться, в воздух взлетели щепки. В голову не попала ни одна.
Некоторые паршенди опустили луки и перестали петь. Их демонические лица выражали величайшее изумление.
— Опустить! — крикнул Каладин, когда бригада добежала до края расщелины. Земля, крайне неровная, была покрыта похожими на луковицы камнепочками. Каладин наступил на лозу одной из них, заставив растение спрятаться. Бригадники подняли мост вверх, умело шагнули в сторону и опустили его на землю. Шестнадцать других бригад, добравшихся до края, тоже опустили свои мосты. Вскоре тяжелая кавалерия Садеаса уже грохотала по плато по направлению к ним.
Паршенди выстрелили опять.
Каладин стиснул зубы, всем весом навалившись на один из деревянных брусков на боку моста, помогая передвинуть массивную деревянную конструкцию на ту сторону пропасти. Он ненавидел эти минуты; ведь в это время бригадники были почти полностью беззащитны.
Лучники Садеаса продолжали стрелять, стараясь отогнать паршенди. Как всегда, их не волновало, что они могут попасть в мостовиков; несколько стрел пролетело опасно близко от Каладина. Он продолжал толкать — потея, истекая кровью, — и почувствовал вспышку гордости за Четвертый Мост. Они уже двигались почти как настоящие солдаты: легко и быстро меняя темп и направление, не давая возможности лучникам точно прицелиться. Интересно, заметят ли это Газ или кто-то из людей Садеаса?
Мост встал на место, и Каладин проревел отступление. Бригадники, пригнувшись, побежали назад, увертываясь от черных толстых стрел паршенди и более легких, с зеленым оперением, стрел алети. Моаш и Камень пробежали по мосту и спрыгнули с него рядом с Каладином. Остальные рассыпались у заднего края моста, прямо перед атакующей кавалерией.
Каладин задержался и махнул своим людям — освободите дорогу. Как только все выполнили его приказ, он посмотрел на мост, утыканный стрелами. Никто не погиб. Чудо. Он повернулся, чтобы бежать...
Кто-то споткнулся и едва не упал по другую сторону моста. Данни. Из плеча юноши торчали две стрелы с белыми и зелеными перьями. Глаза были большие, ошеломленные.
Каладин выругался и побежал назад. Но не успел он сделать и два шага, как стрела с черным древком ударила юношу в другой бок. Он упал прямо на настил моста, кровь хлынула на черное дерево.
Атакующую лошадь не остановишь. Каладин как безумный бросился на мост, но что-то оттащило его обратно. Руки на плечах. Споткнувшись, он обернулся и увидел Моаша. Каладин рявкнул на него и попытался оттолкнуть в сторону, но Моаш, используя прием, которому его обучил сам Каладин, дернул его в сторону и сбил с ног, после чего бросился вниз и прижал Каладина к земле. Тяжелая кавалерия грохотала по мосту, стрелы отскакивали от блестящих доспехов всадников.
Землю усеивали обломки стрел. Каладин пытался сопротивляться, потом сдался и затих.
— Он мертв, — резко сказал Моаш. — Ты ничего не можешь сделать. Прости.
Ты ничего не можешь сделать...
Я всегда ничего не могу сделать. Отец Штормов, почему я не могу спасти их?
Мост перестал дрожать, кавалерия врезалась в ряды паршенди и расчистила место для пеших солдат, которые, гремя оружием, хлынули следом. После того как пехота займет плацдарм, кавалерия вернется — лошади слишком ценны, чтобы рисковать ими в долгом бою.
