Президент изменился в лице, помрачнел. В зале наступила тишина.
— Господин Хрущёв, если я предложу вам честное партнёрство — вы согласились бы? — спросил JFK. — Я имею в виду совместный полёт на Марс и участие в остальных этапах намеченной вами программы?
— Если это 'честное партнёрство' будет скреплено соответствующими международными договорами, в качестве открытого проекта, к которому сможет присоединиться любая страна, то — почему бы и нет? — ответил Никита Сергеевич. — Дело в том, что мы очень скептически относимся к честности капиталистов, и не склонны доверять им на слово. Безусловно, мы можем справиться с этими проектами и самостоятельно, но вместе получилось бы быстрее и дешевле.
— Я не совсем понимаю причины вашего недоверия...
— Ну как же, господин президент... Во время войны мы с вами были союзниками. А потом у вас появилась атомная бомба, и вы тут же начали нам угрожать. Силу почуяли. Господин Черчилль, земля ему стекловатой, такого наговорил в Фултоне... Думаете, мы об этом когда-нибудь забудем? Думаете, мы не знаем, кто конкретно из капиталистических кланов натравил Гитлера на СССР?
Кеннеди слегка побледнел. Возможно, ему вспомнилась недавняя смерть Трумэна. (АИ, см. гл. 06-07) Доказательств причастности к ней Советов не было никаких, но сам факт, что политик такого масштаба прямо в Вашингтоне был уничтожен радикалами, которых так и не удалось найти, президента не вдохновлял.
— Господин Хрущёв, я, к счастью, не участвовал в тех событиях, я был слишком молод. Мне вы можете доверять. Мой принцип — вести дела честно. Весь комплекс договоров и соглашений будет разработан, подписан, ратифицирован Конгрессом — это я вам обещаю.
— 'Доверять нельзя никому. Никогда. Мне — можно', — процитировал Никита Сергеевич полюбившуюся ему фразу. — Вы уверены, что сможете преодолеть сопротивление в Конгрессе? Всех этих ваших бесчисленных лоббистов от военно-промышленных корпораций? А что будет после окончания вашего президентства? Как можно планировать что-то серьёзное, если через 4-8 лет настроения вашей администрации могут диаметрально измениться?
— Договориться с Конгрессом будет нелегко, признаю. Но я приложу все усилия, чтобы это сотрудничество состоялось. Политика Соединённых Штатов обычно не меняется кардинально с приходом новой администрации, — ответил президент.
— Сэр, долгосрочная программа освоения космоса, предложенная советской стороной, весьма благотворно скажется на состоянии экономики, в отличие от военных заказов, — вставил Драйден. — Она обеспечит стабильную занятость в самом высокотехнологичном секторе промышленности как минимум на 40 лет. Это будет госпрограмма, финансируемая из бюджета. Настоящий подарок судьбы для любой участвующей в ней корпорации. Сами же бизнесмены выступят в защиту программы, которая кормит их и массу других людей. Это ведь хорошо оплачиваемые рабочие места и немалые прибыли. Это будет выгодно и сенаторам и конгрессменам, ведь лоббисты корпораций будут драться за космические заказы, их деньги от заказов корпорациям лягут в карманы законодателей.
Избиратели будут довольны, что страна тратит деньги не на горы оружия, а работает на перспективу, создавая рабочие места на десятилетия вперёд. Сейчас, после первых космических полётов, людьми овладела настоящая эйфория, все бредят космосом, он стал олицетворением научно-технической революции. Подобная программа обеспечит и рабочие места, и прибыли от сопутствующего внедрения новейших технологий, а в придачу — и популярность в массах для политиков. Кто станет против этого возражать? Нужно лишь правильно подать эти мысли Конгрессу и налогоплательщикам, так на то есть политтехнологи.
— Господа, я не меньше вашего хочу, чтобы нога американца до конца столетия ступила на Марс! Даже если рядом с нашим астронавтом будет сотня коммунистов, я это как-нибудь переживу. Если нашему флагу суждено быть воткнутым в грунт Луны и Марса рядом с советским — да будет так! Иначе и этого не будет. По отдельности, я считаю, ни нам, ни вам марсианскую экспедицию не осилить. Во всяком случае — в этом столетии. А вот вместе — это возможно.
— Допустим, — Хрущёв всем своим видом олицетворял скептицизм, показывая американской стороне, что не верит им ни на грош. — Доверие, господин президент, появляется по результатам действий.
— Хорошо... Тогда... начнём прямо сейчас, — президент явно 'завёлся', озадаченный и даже слегка обиженный столь открытым недоверием. — Господин Королёв, какой двигатель вы собираетесь использовать для вашего марсианского корабля? Я спрашиваю не из праздного любопытства. У нас c 1952 года разрабатывается ядерный ракетный двигатель в рамках проекта NERVA. Полагаю, вы о нём слышали. Вероятнее всего, у вас подобные исследования тоже проводятся.
Специалисты NASA объяснили мне, что этот двигатель невыгодно использовать в военных целях, его нежелательно включать в нижних слоях атмосферы. Он пригоден для освоения дальнего космоса. Я предлагаю объединить усилия наших учёных, совместно довести этот двигатель до готовности к практическому применению и использовать его на вашем марсианском корабле.
Королёв, Келдыш и Хрущёв переглянулись.
— Сергей Палыч, я думаю, можно рассказать чуть подробнее о нашем проекте ТМК. Пока — на пальцах, без картинок, — предложил Первый секретарь.
— Что есть ТМК? — тут же заинтересовались фон Браун и Драйден.
Остальные американцы тоже насторожились.
— Тяжёлый межпланетный корабль, — ответил Королёв. — Разрабатывается уже несколько лет, но пока существует в виде эскизного проекта. В основе опять-таки лежит модуль орбитальной станции, но, учитывая продолжительность полёта к Марсу, корабль будет дополнен модулем оранжереи, для снабжения экипажа свежими овощами и фруктами. Сейчас рассматриваются несколько вариантов двигателей, в том числе ядерный, похожий на вашу разработку NERVA, а также несколько видов двигателей малой тяги, например, ионных, для создания постоянного ускорения и микрогравитации в полёте. Вероятнее всего, итоговый вариант будет каким-либо комбинированным, например, разгон на жидкостных ракетных двигателях, или атомном двигателе, с последующим доразгоном на ионниках. Торможение у Марса — тоже на ионниках, с окончательным аэродинамическим торможением с помощью экрана в атмосфере Марса.
(Реальный королёвский проект 1962 г, см. В. Бугров 'Марсианский проект Королёва')
Королёв, разумеется, не упоминал о ведущихся параллельно альтернативных разработках, вроде VASIMR, и атомно-импульсного привода (АИ).
— Кстати, лунный шаттл, этот ваш транспортный корабль снабжения, можно тоже оснастить ядерным двигателем, меньшей мощности, — предложил Макс Фаже. — Тогда его можно будет использовать, например, для снабжения марсианской экспедиции, и для регулярных рейсов между земной и лунной орбитой.
— Такой вариант мы тоже рассматривали, — подтвердил Королёв.
— А как вы собираетесь защищать экипаж от радиации? — спросил Драйден.
— Очень просто. Основной источник радиации в пространстве — Солнце. Но интенсивность его излучения падает пропорционально квадрату расстояния до Солнца. То есть, на орбите Марса энергии солнечных батарей будет недостаточно. Придётся так или иначе ставить на корабль ядерный реактор. Если у нас на борту есть реактор — всё равно придётся защищать экипаж от его излучения, теневой защитой, например, из слоёв воды и толстого полиэтилена. Водород, используемый как топливо для ЖРД или рабочее тело для ЯРД, тоже хорошо задерживает радиацию. Таким образом, мы размещаем основные баки между реактором и обитаемым отсеком, после разгона ориентируем корабль кормой на Солнце, и радиация нам не страшна. Ионные двигатели делаем поворотными и ставим так, чтобы вектор тяги всегда проходил через центр масс. Излучение от реактора всё равно будет много опаснее, чем излучение Солнца, потому что реактор находится рядом. Если мы делаем защиту от излучения реактора, излучение Солнца она задержит автоматически.
Радиационные пояса Земли мы на скорости 11,2 километра в секунду проскочим за час. Основной опасностью будут вспышки на Солнце. Их можно будет пересидеть в радиационном убежище, которым будет оборудован корабль. Небольшая камера с мощной радиационной защитой. Её можно заодно использовать как шлюзовую для перехода в высадочные аппараты и спускаемый аппарат для возвращения на Землю.
Слушая Королёва, Макс Фаже тут же набросал с его слов на листе бумаги предполагаемую компоновочную схему межпланетного корабля:
— То есть, мистер Королёв, ваш корабль выглядит примерно так?
Сергей Павлович взглянул на эскиз:
— Скажем так — похоже на одну из обсуждавшихся нами компоновок.
— Как бы мне хотелось поучаствовать в создании этого корабля! — Фаже не скрывал своего энтузиазма.
— Это будет зависеть от того, как наши лидеры договорятся.
— Итак, господин Первый секретарь, как мы договоримся? — спросил президент.
— Думаю, пока наши специалисты не договорятся с вашими о том, какой порядок сотрудничества им лучше всего подходит, мы можем разве что вписать пункт о подготовке совместного полёта на Марс в общий, так сказать, 'рамочный' договор о сотрудничестве в космосе, — ответил Хрущёв.
— То есть, что-то вроде протокола о намерениях?
— Нет, такой протокол — это всего лишь 'бла-бла-бла', которое ни к чему не обязывает. Соглашение должно быть таким, чтобы у сторон не было возможности разорвать его 'по желанию левой ноги', если вдруг одна из сторон почувствует, что условия для бизнеса изменились, — возразил Никита Сергеевич. — В то же время договор должен учитывать возможные изменения политической ситуации. Он должен служить одновременно фактором, удерживающим обе стороны от военных и политических авантюр в третьих странах. Вы же не думаете, что мы продолжим сотрудничество, если Соединённые Штаты устроят вторжение на Кубу или где-нибудь ещё, против наших союзников?
— М-м-м... Господин Хрущёв, ну сколько можно тыкать нас этой Кубой... — грустно скривился JFK. — Признаю, это был просчёт с моей стороны... Мне следовало отставить в сторону все подобные мероприятия, запланированные предыдущей администрацией.
(Не сказка, в ходе венской встречи Кеннеди реально признал, что вторжение наёмников ЦРУ на Кубу было 'просчётом'. см. А.А. Громыко '1036 дней президента Кеннеди')
— Вот я и хочу, чтобы этот договор стал гарантией от подобных 'просчётов', — ответил Хрущёв. — Своего рода 'якорем на ноге', удерживающим от необдуманных шагов. Я дал соответствующие инструкции товарищу Громыко. В конце концов, вы, господин президент, много и красиво говорите о необходимости сохранения мира и поиска компромиссов. Вот пусть этот договор и удерживает его участников от соблазна нарушить мир.
— Сейчас я не стану об этом спорить, чтобы не разрушить с таким трудом достигнутое согласие, — ответил Кеннеди. — Поговорим об этом позже, когда вопросы сотрудничества в космосе будут закреплены договором. Я дам указания мистеру Раску пойти вам навстречу. В конце концов, если это действительно поможет сохранить мир — почему нет? Мне было бы чертовски обидно упустить шанс вместе высадиться на Марсе из-за минутной ссоры по поводу какого-нибудь упёртого латиноамериканского диктатора.
— Рад, что вы пришли к таким выводам, господин президент, — ответил Хрущёв. — Пожалуй, теперь нам стоит дать возможность нашим специалистам пообщаться в более неформальной обстановке. Пусть они сами договорятся, как им будет удобнее сотрудничать. А мы пока подготовимся к вечернему мероприятию.
На вечер был назначен дипломатический приём. В первый день — в американском посольстве, на второй — в советском, а по окончании переговоров приём устраивал канцлер Австрии во дворце Хофбург.
Разумеется, давать полную свободу действий специалистам не планировалось. Когда перед поездкой обсуждались взаимоприемлемые варианты, учитывалось, что американцы пока сильно отстают, и обязательно будут пытаться вести разведку под видом 'сотрудничества'. Будут приглашать советских специалистов посетить свои заводы и лаборатории, а затем требовать ответных визитов — такая практика уже использовалась американскими атомщиками во время визита адмирала Риковера в СССР. Будут пытаться 'произвести впечатление' на партнёров высоким уровнем жизни инженеров частных компаний, выполняющих заказы NASA.
Поэтому решено было на первое время, пока у американцев не начнёт летать свой космический корабль, пригодный для отработки стыковки, ограничить сотрудничество информационным обменом. Для этого решили проводить регулярные встречи ведущих разработчиков 'на нейтральной территории'. О месте этих встреч ещё предстояло договориться. Это было поручено Василию Михайловичу Рябикову.
Кеннеди и Хрущёв с переводчиками вышли из зала. Президент сделал знак Джеймсу Уэббу и Хью Драйдену, а затем сказал:
— Господин Первый секретарь, я хотел бы прояснить один вопрос, который не даёт мне покоя. Вы не могли бы позвать ваших руководителей Главкосмоса?
Никита Сергеевич подозвал академиков Келдыша и Королёва. Все прошли в комнату, где проходил первый раунд переговоров. Президент достал и развернул длинную бумажную ленту, на которую были наклеены цветные снимки Луны, сделанные АМС 'Луна-3'. На ленте, ближе к началу, был пропуск — два снимка явно отсутствовали.
— Доктор Драйден, прошу вас, — пригласил Кеннеди.
— Мистер Хрущёв. Мы в NASA проанализировали снимки Луны, которые вы передали президенту Эйзенхауэру, и установили, что в этой последовательности не хватает двух цветных снимков, — сообщил Драйден. — Мы также поняли, что цветные снимки составлялись из трёх монохромных, снятых через разные светофильтры. Это так?
— Да, верно, — по знаку Хрущёва подтвердил Королёв. — Снимали через красный, зелёный и синий светофильтры, затем совмещали снимки. Организовать химический процесс цветной проявки на борту АМС было очень сложно.
— Остроумное решение, — одобрил Кеннеди. — Но мне интересно другое. Эти два снимка. Почему они отсутствуют? Вы хотели что-то от нас скрыть?
— На тот момент у нас не было уверенности, что мы с президентом Эйзенхауэром сумеем найти общий язык, — пояснил Хрущёв, доставая из папки два недостающих снимка. — Хотя ещё в 1955-м, встречаясь с ним в Женеве, мы обсуждали возможность объединения усилий в случае появления общего врага, но тогда эта возможность была чисто гипотетической. Однако, к 1959-му ситуация несколько изменилась.
— Что вы имеете в виду? — удивился JFK.
— Вот это, — Первый секретарь выложил на полированный стол перед президентом оба недостающих снимка.
Кеннеди, Уэбб и Драйден склонились над ними так быстро, что едва не столкнулись головами.
— Что это? Вот это, сначала тёмное, потом светлое, и снова тёмное?
— Как будто что-то дало отблеск на повороте.
— Это может быть случайно попавший в кадр метеорит или что-нибудь подобное? И почему на каждом снимке по три изображения?
— Это-то как раз понятно, сэр — потому что каждый цветной снимок — суперпозиция трёх монохромных, наложенных друг на друга.
