И это народное ополчение, размахивая своим доморощенным оружием, требовало, чтобы мы взяли их на поле боя для встречи с коварным врагом. Все были скорее возбуждены, чем испуганны, настоящий страх был заметен только среди французов, за исключением великолепной компании, тусовавшейся вокруг Роланда и Патриции.
— Месье Петрович, — заявила Патриция на ломаном, но вполне понятном русском языке, — я идти с вы. Я волноваться и бояться за мой муж. Я уметь делать перевязка и быть как санитар, если кто-то быть ранен. Пожалуйста, месье Петрович.
К Петровичу Патриция обратилась потому, что Андрей Викторович к тому моменту совершенно уже осатанел от натиска полуафриканок и Ланей, и не знал, как отбиться от их энтузиазма и загнать их внутрь дома. Но те не отставали, и наконец главный охотник и военный вождь махнул рукой, потому что спорить с женщиной, уверенной в своей правоте — это абсолютно бесполезное занятие. После короткого совещания женщинам, вооруженным самодельными копьями и дубинками, было поручено прикрывать стрелков, если дело дойдет до рукопашной схватки, и делать так, чтобы никто не смог ударить сражающимся в спину — то есть дубинами и копьями добивать раненых противников.
Едва только он принял это обрадовавшее всех женщин решение, как снова прибежала девочка Сали и сообщила, что долбленки с Волками уже совсем близко и явно направляются не к своему обычному месту на стрелке при слиянии Гаронны и Дордони, а к их берегу — примерно туда, где летом была посажена картошка.
Построившись в колонну по два, как на зарядке, защитники племени Огня быстрым шагом выступили на свою боевую позицию.
Тогда же и там же. Люси д`Аркур — бывший педагог и пока еще убежденная радикальная феминистка
Суета началась внезапно, и я долго не могла понять, в чем дело, да и мои бывшие ученики тоже в растерянности перешептывались, наблюдая, как вожди деловито отдают распоряжения, а девушки-аборигенки торопливо вооружаются. В воздухе явственно запахло тревогой, причем это была тревога зловеще-неопознанная, несущая с собой леденящее ощущение кошмара, напомнив мне почти забытое чувство, которое я испытала два месяца назад, в том автобусе, когда поняла, что очутилась в совершенно чужом и незнакомом мире. И вот теперь, только-только адаптировавшись здесь и примирившись со своей участью, я снова замираю от недобрых предчувствий и борюсь с подступающей паникой.
Однако недолго мы оставались в неведении. Вскоре нам сообщили, что над племенем нависла угроза, и необходимо готовиться к отражению атаки. Несмотря на внесенную ясность, я продолжала ощущать на себе холодные щупальца страха. Я не имела представления, чем все это могло закончиться. Судя по тому, что вожди, несмотря на внешнюю выдержку и деловитость, были обеспокоены не на шутку, угроза была достаточно серьезной.
Видя, как дикарки, все как одна, вооружаются — кто дубинками, кто ножами, а девицы из русских — арбалетами, я с тоской подумала, что сейчас, пожалуй, объявят всеобщую мобилизацию, и мне тоже придется встать в один с ними строй и идти на неведомую опасность — то есть на свою верную гибель, потому что воевать я совсем не умею и не чувствую к этому никакого призвания... Но для меня, как я уже поняла, исключения делать никто не будет. Здесь, очевидно, воевать не заставляют только беременных и кормящих матерей. Впервые в жизни я, стыдясь собственных мыслей, позавидовала этим женщинам и их привилегиям.
Но ведь я сама совсем недавно рассуждала таким образом, что мужчины, позиционируя себя 'защитниками' и не допуская в эту сферу женщин, тем самым стремятся укрепить свое гендерное превосходство. Мы, феминистки, всегда отстаивали возможность для женщин служить в армии и делать военную карьеру. Если уж женщина чувствует в себе такое призвание — у нее, наравне с мужчинами, должна быть возможность реализовать свои желания.
Но впервые я всерьез задумалась о том, что равные права налагают также и равные обязанности... Обязанности, от которых невозможно увильнуть, которые невозможно оспорить — с какого боку ни посмотри, это справедливое положение вещей. Это там, в сытой и благополучной, вальяжно-ленивой Европе двадцать первого века у нас был выбор, гарантируемый законодательством. Это там каждый может заниматься исключительно тем, к чему лежит душа, и прав несомненно больше, чем обязанностей — права эти были завоеваны жестокой борьбой в течение многих веков. Особенно права женщин. И хоть об этом никогда не говорилось вслух (мы, феминистки, излагая свои идеи, всегда придерживаемся холодновато-вежливого тона), но тех женщин, которые не разделяли наших взглядов, мы считали попросту глупыми курицами, деградировавшими, примитивными существами, упрямо не желающими пользоваться своими правами. Хотя, по сути, их не следовало подвергать порицанию. Ведь ПРАВО — это то, чем можно воспользоваться, а можно и нет.
И вот теперь, оказавшись в этом первобытном обществе, я на собственной шкуре испытала, что такое обязанности. Я думала, что моя система ценностей универсальна; что гендерное неравенство было создано искусственно усилиями мужчин, которым хотелось быть господами; но теперь я все больше подходила к пониманию того, что в идеологии феминизма есть некая трудноуловимая каверза.
Я пыталась уловить ее, сформулировать, вытащить на свет из глубин своего разума, рассмотреть и проанализировать — но она все ускользала от меня; при этих попытках я порой начинала чувствовать себя крайне неустойчиво в моральном плане — и это было весьма неприятно и почти больно. Ведь феминизм был для меня всем — он являлся тем самым стержнем, который и держал меня на плаву, придавал уверенности и делал счастливой...
Тот же день, около полудня. Берег Гаронны вблизи Дома на Холме.
Выбежав во главе своих 'ополченцев' на открытый берег Гаронны, Андрей Викторович полной грудью вдохнул свежий воздух тревоги. Длинные черные челноки Волков, долбленые из цельного дубового ствола, надставленные шитыми вицей бортами и вымазанными чем-то вроде смолы или жира для лучшей водонепроницаемости, легко скользили по воде, приближаясь к берегу реки между устьями Ближней и Дальнего. Прикинув, где они должны ткнуться в берег, Андрей Викторович презрительно усмехнулся. Пожалуй, этим горе-воякам не стоило даже мешать — глядишь, и сами с разбегу поубиваются, не портя жизнь честным людям.
Дело в том, что, готовясь к высадке, налетчики из клана Волков ориентировались на хорошо видимые с реки беленые дома Промзоны, до которых от берега было около километра. Но в тоже время их замутненные жадностью глаза совершенно не заметили, что прямо на пути у них лежит перекопанный прямоугольник картофельного поля, после прошедших дождей превратившийся в сплошное грязевое месиво, в котором способен увязнуть и разъяренный носорог.
— Принять влево, — махнул рукой Андрей Викторович, не желая, чтобы Волки, отвлекшись на его отряд, миновали такую красивую ловушку. Позицию следовало занимать сразу на окраине поля — для того, чтобы те Волки, которые смогут проскочить это болото, не попав под обстрел ружей и арбалетов, с первых же минут схватки оказались измотанными продвижением по липкой тяжелой грязи.
Увидев воинство племени Огня, по большей части состоящее из женщин, охотники Волков заголосили в своих челноках, потрясая в воздухе копьями и чем-то вроде помеси каменных топоров с молотками. Гребцы, которыми, к великому удивлению Сергея Петровича, оказались женщины, еще сильнее налегли на весла — и вот уже челноки Волков один за другим стали тыкаться в берег, а выскочившие из них охотники принялись подпрыгивать на месте и с воплями потрясать оружием. Эти манипуляции, очевидно, были призваны устрашить противника и усилить собственный боевой дух. А пока мужчины исполняли боевые пляски, женщины и подростки вытаскивали тяжеленные первобытные лодки на берег.
— Гемадрилы! — сплюнул на землю Андрей Викторович, в этот момент как раз расставляющий свою немногочисленную армию 'по номерам'.
Одними из последних на берег вышли два весьма колоритных персонажа — похожий на легендарного Голиафа здоровенный, сплошь покрытый шрамами мужик и маленькая сухонькая старушонка в просторных одеяниях, с развевающимися серыми патлами, увешанная бусами из костей. Ее голову венчал большой и претенциозный головной убор, сделанный из кусков кожи, перьев и переплетенных жил. Старушка, скорее всего, и была тем самым великим шаманом клана Волков. Она, видимо, одновременно являлась и его прародительницей, а зверовидный мужик несомненно был ее внуком или правнуком, причем его стать и повадки свидетельствовали о статусе вождя. Старая ведьма, несмотря на свою худобу и кажущуюся немощь, держалась горделиво и уверенно. В одной руке она сжимала бубен, а в другой — тонкий посох с кулакообразным утолщением комля на верхнем конце. Вот старуха воздела руки вверх и ударила в свой инструмент. Заслышав гулкий и ритмичный звук бубна, охотники Волков посерьезнели — они прекратили свои подпрыгивания и во главе со своим амбалообразным вождем деловито потрусили к защитникам племени Огня. Было их, конечно, далеко не легион, но вместе с державшимися чуть позади мальчиками-подростками не меньше сотни. В целом толпа выглядела довольно-таки устрашающе. Лица идущих в атаку Волков сияли грозными белозубыми оскалами, а в сочетании с узорами боевой раскраски их физиономии и впрямь представляли собой нечто демоническое. Однако девушек Клана Огня не так-то просто было напугать. В ответ полуафриканки и Лани, потрясая своим оружием, тоже разразились воинственными криками. Их глаза возбужденно горели, ноздри гневно раздувались — словом, сейчас это были грозные воительницы, в которых властвовал лишь один инстинкт — защитить свое.
— Не стрелять, — скомандовал Андрей Викторович, наблюдая за идущими в атаку Волками, — пусть сперва влезут в грязь, а там поглядим...
Конечно, при такой тактике терялось преимущество дальнобойности 'мосинки' и карабина Симонова, который был у подъехавшего только что Антона Игоревича, но зато предоставлялось полное раздолье арбалетам и картечным выстрелам из 'Сайги'. А дальнобойное оружие можно будет использовать для устрашения, если бабы с ребятишками задумают сбежать. Это проблему вожди племени Огня собирались решить радикально. Никаких мстящих за свое поражение Волков в природе остаться не должно. Жалости к представителям этого клана, даже к женщинам и детям, в этот момент никто не испытывал. Они шли сюда грабить и убивать; и ни одна слезинка не прольется в том случае, если они сами окажутся ограбленными и убитыми.
Вот бежавший первым вождь Волков с разбегу вломился в грязь, присыпанную картофельной ботвой, сделал несколько шагов и, всплеснув руками, рухнул лицом вниз с арбалетным болтом, насквозь пробившим тело через правый бок. Мгновение спустя свистнули еще одиннадцать стрел и грохнуло четыре выстрела — два картечных и два пулевых. Над берегом, где развернулось, возможно, первое в истории сражение, разнесся многоголосый вой ярости, боли и отчаяния, разбавленный криками барахтающихся в липкой грязи людей. Две 'Сайги' стреляли так часто, насколько это было возможно, Лиза и Ляля, как из шланга, поливали картечью скучившихся в центре охотников клана Волка, едва переставляющих ноги, на каждую из которых налипало по огромному грязевому кому. Стрелы из арбалетов свистели реже, но уже и так бы видно, что атака превосходящих сил в буквальном смысле увязла в обороне племени Огня.
Видимо, поняла это и та старая мегера, которая из жадности послала свой клан на грабеж — и теперь ее бубен звучал значительно чаще и с другой интонацией, видимо, командуя отступление уцелевшим. Вот этого допускать не следовало. Охотников в клане Волка все еще было больше, чем всех боеспособных мужчин и женщин в племени Огня, и этот клан, оставаясь сильнейшим среди окрестных, мог продолжить свою деятельность. Чуть позже, после тщательной разведки, он будет вполне в состоянии попробовать напасть на племя Огня еще раз, но уже с совершенно другим результатом. Поэтому, едва шаманка дала сигнал отступать, Андрей Викторович хлопнул по плечу Сергея Петровича:
— Заткни эту дрянь, — крикнул он, — потом стреляй по каждому, кто попытается столкнуть на воду челн. Давай! Мы пошли.
Сергей Петрович поплотнее вжал приклад в плечо, подвел перекрестье оптического прицела примерно на уровень пупка шаманки и нажал на спуск.
Дурацкий шаманский колпак слетел с седой головы сложившейся пополам мегеры, при этом бубен улетел в одну сторону, а посох в другую. Крик глубочайшего отчаяния, вырвавшийся из сотен глоток, потряс окрестности, а отступление охотников клана Волка превратилось в безоглядное бегство. А то как же — живой символ их клана, принесший им удачу и невиданное процветание, теперь был не более чем валяющимся на земле куском старой плоти. Вождя еще можно было заменить — любой охотник считал себя готовым встать на его место, а вот шаманку, в силу специфических особенностей этой должности, заменить было некем.
Сразу после этого выстрела полуафриканки, вооруженные своими дубинками, вошли в липкую черную грязь, преследуя отступавших. Был бы на их месте кто-нибудь еще — тут же увяз бы как муха в смоле, но полуафриканки за лето и осень перемесили ногами огромное количество глиняного раствора и на кирпичном заводе у Антона Игоревича, и на стройке у Сергея Петровича. Так что теперь они спокойно шли через поле, время от времени нанося барахтающимся в грязи раненым Волкам смертельные удары дубиной.
Одновременно стрелки и прикрывающие их Лани с легкими самодельными копьями начали с двух сторон обходить поле, время от времени делая прицельные выстрелы в спину убегающим Волкам. Впрочем, тем же самым занимались и Сергей Петрович с Антоном Игоревичем, когда им не надо было отстреливать тех женщин и подростков, которые все же пытались столкнуть челны на воду. Разбежавшиеся по окрестностям Волчицы и волчата вождям племени Огня были нужны не больше чем блохи под мышкой, но при этом стрелки старались больше пугать их, чем ранить или убивать, а вот охотников-Волков требовалось перебить всех до единого. Ибо здесь им не тут.
Все было кончено примерно час спустя после того, как противоборствующие стороны впервые увидели друг друга. Взрослых мужчин-волков в живых не осталось ни одного, и торжествующие полуафриканки, ловко орудуя кукри, сейчас отрезали трупам головы и насаживали на их же копья, которые планировалось воткнуть вдоль берега. Этот ужасный частокол станет предупреждением остальным гостям этого места, говоря о том, что тут стоит вести себя вежливо и не растопыривать пальцы на результат чужой работы. Нелишнее предупреждение, ибо понятие собственности у местных развито весьма слабо. Впрочем, женских голов в этом устрашающем заборе было всего три. Одна из них принадлежала шаманке, а две других — каким-то, видимо, авторитетным бабам, которые пытались продолжать распоряжаться уже после того, как их клан был разгромлен, а мужчины все до единого убиты.
Остальных же женщин, подростков и детей клана Волка отогнали от их челнов, и теперь они стояли, опустив вниз руки в ожидании решения своей судьбы. Чуть в стороне лежали раненые в ходе бесплодных попыток столкнуть на воду челны. У одной женщины и девочки-подростка были сквозные пулевые раны мягких тканей бедра и икры, а еще у двух девок — множественные картечные ранения ягодиц и ляжек. Это им досталось от Лизы за упрямую попытку продолжать толкать челн, когда все остальные уже оставили это запретное занятие.
