— Подожди, Лю-сан, — по-китайски остановил его чудак. — Ты пугаешь девочку. Могу я попросить тебя подождать несколько минут... чуть в отдалении?
— Как пожелаешь, — "смотрящий" пронзил Оксану взглядом, отошел на несколько шагов, дотронулся пальцами до наглазников и замер.
Чудак присел на корточки перед инвалидным креслом.
— Давай сыграем в игру, — предложил он, извлекая из кармана горсть мелочи. — Я стану спрашивать, а ты отвечай. За каждый правильный вопрос получишь приз. Вот, за первый ответ.
Он положил монетку в консервную банку, прикрученную проволокой к подлокотнику кресла. Страх в Оксане мешался с удивлением. Чужой дядька и в самом деле был чудаком. Что он от нее хотел? Однако.... однако если он и в самом деле даст больше денег, ей в награду могут купить что-нибудь вкусное — горячую сосиску в тесте или даже сладкий батончик, если очень повезет.
— Видишь? — улыбнулся чудак. — Все по-честному. Извини, я забыл твое имя. Как тебя зовут?
— Оксана... — шепнула девочка. В банке тут же звякнула вторая монетка.
— Правильный ответ! И приз. Ты учишься в школе?
— Да...
— Сколько будет семь умножить на пять?
— Тридцать пять...
Они разговаривали минут пять, и каждые несколько секунд в банке звякало. Потихоньку Оксана перестала бояться и даже перешла с шепота на нормальную речь. Макото Морихэи задавал ей самые разные вопросы — от таблицы умножения до мест, где живут тигры. На некоторые вопросы она ответить не могла, но даже сумела вспомнить, что вода состоит из кислорода и водорода, растения днем кислород выделяют, а ночью им дышат. Вскоре вся горстка мелочи перекочевала из ладони чудака в ее консервную банку.
— Ту очень умная девочка. И ты целыми днями сидишь тут и читаешь книжки? — спросил Макото Морихэи, с кряхтением поднимаясь с корточек. Его губы по-прежнему улыбались, но глаза за линзами вдруг стали бешеными. — Твои родители знают, что ты просишь милостыню?
— Они умерли... — Оксана снова съежилась. Сырой ветер вдруг снова пронизал ее, продрал тело насквозь крупной дрожью. Она поняла, что игра кончилась. Ну и хорошо. Теперь чудак уйдет и она снова останется одна. Только бы он не отобрал деньги...
— Где ты живешь?
— В общаге.
— Кто твой опекун?
— Опекун?
— Человек, заменяющий тебе родителей.
— Не знаю...
— Почему ты сидишь здесь в инвалидном кресле? Почему не дома?
— Меня кормят за то, что деньги собираю...
Интерес ушел полностью. Она знала, что следует отвечать на такие вопросы, ее долго учили — как жалостливее рассказать о себе, как пустить слезу, как выпросить побольше денег, пользуясь вниманием. Но сейчас ей уже хотелось только одного — чтобы ее оставили в покое.
— Со-о ка... — уже громко протянул чудак, и на сей раз голос из наглазников ничего не перевел. Улыбка тоже сползла с губ чудака, и теперь он выглядел просто разъяренным. — Со-о дес ка. Вакатта. Лю-сан! — он снова переключился на китайский и махнул рукой. — Лю-сан, я закончил.
Чин-"смотрящий" дотронулся до наглазников и подошел к ним.
— Мы можем идти дальше? — равнодушно спросил он.
— Лю-сан, я хочу эту девочку.
На сей раз чин с настоящим удивлением поднял бровь и оглядел Оксану с головы до ног, словно только что увидел.
— Эту? — переспросил он. — Морихэи-сан, она наверняка заразная. И тощая. Грязная и вонючая. Лучше я отведу тебя в хорошее заведение, там ухоженные девочки и мальчики на любой...
— Спасибо, Лю-сан, не в том смысле. Кажется, я сумел найти бриллиант в навозе. Она очень развитая для своих лет и ваших краев. Очень много знает. Я бы с удовольствием перерезал глотку тому, кто посадил ее сюда попрошайничать. Но сейчас я хочу забрать ее к себе в номер. Хотя бы на время.
Оксана поняла не все слова, но общий смысл до нее дошел. Глядя на разъяренное лицо чудака, который уже совсем не казался чудаком, она вполне верила, что он может достать нож и перерезать ей горло. Она постаралась вжаться в спинку кресла. Заметив ее страх, чудак успокаивающе улыбнулся.
— Не бойся, — сказал он по-русски странным голосом из наглазников. — Я не страшный. Я не сделаю тебе ничего плохого. Ты голодная?
Оксана знала, зачем старые мужчины спрашивают у молодых девочек на улице, хотят ли они есть. Цена разового развлечения — один хороший ужин в ресторане для чинов, вкуснейшая еда и, возможно, мягкая кровать, в которой можно как следует выспаться до следующего утра. При условии, разумеется, что мужчина позволит выспаться. Но чем они старше, тем меньше им требовалось времени. Она слышала разговоры других девочек в школе — в чьих-то голосах слышались возмущение и страх, но большинство казалось отнюдь не против. Многие, даже гораздо младше ее, специально выходили вечерами на улицы в поисках таких мужчин. Но чтобы предложили ей? Парализованной? Доброму учителю, чье имя уже начало стираться из памяти, она нравилась, но ему нравились вообще все моложе пятнадцати, даже сопливые десятилетки, у которых еще ни разу не шла кровь.
При мысли о вкусной еде ее желудок пронзило спазмом голодной боли. Она уже почти кивнула, но в последний момент спохватилась и отрицательно помотала головой. До чудака, видимо, еще не дошло, что она парализованная. Когда он, наконец, сообразит, может и побить. А то и зарежет, как грозился. Лучше не рисковать.
— Отказ не принимается, — сказали наглазники по-русски.
— Лю-сан, можно вызвать какую-нибудь машину... такси... чтобы перевезти девочку вместе с креслом ко мне в гостиницу? — спросил чудак по-китайски.
— Дополнительные расходы.... — безразлично сказал чин-"смотрящий".
Чудак молча сунул руку в карман, извлек оттуда толстое портмоне, из него — несколько незнакомых купюр (наличные эны Оксана до того не видела) и протянул чину.
— Плюс профессиональную сиделку или медсестру, умеющую работать с парализованными. Хватит? — осведомился он.
Чин молча кивнул, принял деньги и взялся за наглазники.
Оксану вместе с креслом-каталкой погрузили в большую машину, приехавшую через несколько минут. Ни чин, ни чудак с ней не поехали. Машина привезла ее к "Золотому льву", лучшему отелю в городе — высоченному, стеклянному, ярко сияющему огнями в хмуром свете облачного весеннего полудня. У входа уже ждала совершенно незнакомая улыбчивая чина. Водитель передал ей Оксану, не понимающую, что происходит, и девочку сквозь автоматически раздвинувшиеся двери вкатили в невероятный, шикарный, ослепительный мир богатства и процветания.
Потом она много раз видел самые разные гостиницы, больницы и дома. Сравнивая их с "Золотым львом", она осознала, что тот казался шикарной только ей, никогда не видевшей ничего лучше грязной общаги и обшарпанной школы. На самом деле тот являлся вполне заурядным отелем средней руки. Но в ее памяти навсегда осталось потрясение от внезапно пропавшей привычной вибрации от колес кресла, въехавших на толстый ковер. Ей показалось, что дряхлая, жесткая, едва ли не рассыпающаяся на ходу коляска вдруг поплыла по воздуху. Еще ей казалось, что на нее смотрят с осуждением и отвращением все окружающие — от женщины за высокой лакированной стойкой с золотыми рисунками до пары каких-то явных иностранцев (но не чинов) на диванчике в углу. Однако встретившая ее женщина, не обращая ни на кого внимания, провезла ее прямо к — еще одно потрясение — лифту, небольшой комнате, где двери закрывались сами на одном этаже, а открывались уже на другом. После болезни лестницы стали для нее почти непреодолимым препятствием, на которое вдруг нашлось удивительное средство.
Женщина отвезла ее в гостиничный номер — больше той комнаты в общаге, где она жила раньше с родителями, а теперь одна, шикарнейший, из двух комнат, не только с личным туалетом, но и настоящей ванной. Раньше она знала только грязный душ в общаге и в школе при раздевалке спортзала. Ей и в голову не приходило, что можно набрать целую бочку горячей воды и лежать в ней. Сиделка раздела ее, брезгливо бросив одежду на пол в дальнем углу ванной комнаты, и тщательно вымыла приятно пахнущим жидким мылом. Оксана устала удивляться и бояться и решила просто наслаждаться удивительным сказочным приключением. Вернее, она все еще слегка боялась — внезапно проснуться и обнаружить себя в грязной, с клопами и тараканами, комнате общежития, с ругающимся отцом и визгливо огрызающейся матерью, с гоготом и громкими песнями за стеной, с пронзающим плечо кинжалом ледяного воздуха от щелястой оконной рамы. Но она не просыпалась.
Сиделка ворочала ее с удивительной легкостью, и не только благодаря своим опыту и навыкам. Чуть позже, когда Оксану взвесили, оказалось, что в четырнадцать лет ее масса составляла всего тридцать три килограмма. Сиделка вымыла ее, расчесала спутанные волосы, закутала в невероятный пушистый халат с эмблемой отеля во всю спину и уложила на ужасно мягкий диван, подсунув подушку под голову и закрыв пледом сверху. Потом она заказала обед в номер. Что она ела, Оксана не помнила, в памяти остался лишь изумительный неземной вкус смородинового джема. Потом, несмотря на стоящий на улице полдень, она вырубилась, даже не дожевав последний кусок.
Когда она проснулась, в номере стоял полумрак. Окно было задернуто шторами, в углу горел торшер, а давешний чудак бродил по комнате и раскладывал на столе какие-то книги. Со сна она вдруг всполошилась, дернулась, резко села, цепляясь руками за спинку дивана и дико озираясь по сторонам. Потом, вспомнив, что случилось днем, заставила себя успокоиться. Чудак подошел к ней, склонился, осторожно отбросил со лба спутавшиеся после сна волосы.
— Ты проснулась? — спросили его наглазники голосом переводчика. — Ты голодная? Хочешь есть?
Оксана помотала головой. В ее желудке все еще чувствовалась приятная тяжесть обеда — за один присест она слопала больше, чем иногда за два дня.
— Хорошо. Потом поужинаем. Помнишь, как меня зовут? Ещщ, давай познакомимся снова. Меня зовут Морихэи Макото. Называй меня Морихэи-сан. Я приехал из Ниппона. Напомни, как тебя зовут?
Оксана назвалась. Она пыталась понять, что чудаку от нее надо. Его лицо, хотя и неулыбчивое, с кривым ястребиным носом, узкими глазами и крупными зубами, то и дело скалящимися в яростной гримасе, уже не пугало. Она понимала, что он все-таки добрый дедушка. Злой старик не стал бы платить столько денег, чтобы ее вымыли и накормили. Она ждала, что он начнет трогать ее в разных местах, как делал умерший учитель, и побаивалась только, что не сможет сделать ему хорошо, потому что не может двигаться. Однако она уже знала, что мужчинам можно сделать хорошо по-разному, пусть и не всегда приятно для себя, и была готова на все. Тогда, может, чудак со странным именем Морихэи Макото оставит ее у себя еще на день, а то и на два.
Однако он не стал ее трогать в разных местах. И сейчас, и в будущем он ограничился только осторожным похлопыванием по темени, словно собаку — так в Ниппоне ласкали детей. Вместо того он начал спрашивать — о ее жизни, о родителях, школе, попрошайничестве, болезни и прочих вещах. Между делом он спрашивал о разных штуках, которые она узнала из книг — так же, как утром на улице, но совсем не так назойливо. Правда, и без денег. Она отвечала — сначала стесненно, потом все более свободно и с удовольствием. Оказалось, что вспоминать и отвечать — очень интересная игра, совсем не то, что редкие и ужасно скучные тесты в школе. Макото пришел в настоящий восторг, когда она без запинки перечислила крупные города Ниппона — Токио, Осака, Киото, Хиросима и так далее. Она знала даже о чудесном городе Нара, где настоящие олени бродили по улицам и тыкались мордами в ладони прохожих, выпрашивая зерновые лепешки, и о Золотом и Серебряном павильонах в древней ниппонской столице Киото, которую Морихэи Макото, странно растягивая звуки, называл Кёто. Потом, когда девочка устала, дедушка оставил ее в покое. Он дал ей книгу на английском — оказалось, что в университете в качестве сувениров ему подарили кучу старых пластиковых книжек, много десятилетий пролежавших в каком-то пыльном чулане. Сам он уселся в кресло, подключил наглазники к телевизору — гигантской панели во всю стену — и принялся просматривать какие-то длинные тексты без единой картинки. Несколько раз он связывался с какими-то людьми, выглядящими почти как чины, но не чинами, и разговаривал с ними на непонятном языке — японском, как Оксана узнала позже.
Потом ее снова сморило, и она проснулась уже глубокой ночью, в полной темноте. Она лежала на широченной, шире раскинутых рук, мягкой кровати, а Макото похрапывал на диване в соседней комнате. Она сползала в туалет, где не сразу поняла назначение туалетной бумаги, и заснула снова, счастливая, что ей выпало такое удивительное приключение. И она очень сильно старалась не помнить, что где-то в закутке гостиничного коридора ее ждет инвалидное кресло, а вместе с ним — покрытая коркой весеннего льда улица, грязная промерзшая общага, "цыгане" и нищенский пост на доходном углу.
Улица ее не дождалась. Макото больше не выпустил ее из номера. Уже много позже она поняла, сколько денег и сил энергичному мэру Кобэ-тё стоило достать для нее учебную визу в САД за какие-то четыре терранских дня — для несовершеннолетней жительницы призрачного государства, с территории с неопределенным статусом, без документов и без личного присутствия. Окажись он обычным человеком откуда-то с североамериканского континента, ему потребовался бы минимум месяц, а то и полгода, чтобы пройти все инстанции бюрократического ада. Однако Ниппон от момента своего вхождения в Северо-Американский Договор сохранял особый статус и особые законы пребывания иностранцев, а у Макото имелась масса полезных связей. Когда потом, уже в Ниппоне, она робко спросила, зачем он делает столько ради нее, он только пожал плечами.
— Затем, что жизнь обошлась с тобой очень жестоко и несправедливо, — буркнул он, на мгновение свирепея лицом. — А я не люблю, когда так поступают с детьми. Всех спасти не могу, но хотя бы тебя постараюсь вытащить.
И он постарался.
Позже, когда мы разговаривали с Макото об Оксане, он с ухмылкой признался, что имел и корыстные намерения. Школе-интернату "Солнечный луч", одному из его любимых детищ и предмету особой гордости, не хватало шика — вундеркинда, способного победить всех на олимпиадах в Ниппоне, а может — чем Ситифукудзин не шутят — и в САД. Вот он и решил прихватить с собой бриллиант, случайно найденный в куче навоза в турпоездке по экзотическим северным землям. Но я-то понимал — как наверняка понимал и он — что девочке-самоучке, бессистемно нахватавшейся по верхам раздерганных фактов и упустившей золотое время обучения раннего детства, не светит выдающаяся карьера. По крайней мере, в первые несколько лет уж точно. Так что, думаю, он просто решил подобрать умирающего с голоду запаршивевшего котенка. Точно так же, как два года спустя он подобрал и нас с Леной.
Потраченной им энергии хватило бы, чтобы год питать Вольное поселение средних размеров. Первый день ушел на восстановление свидетельства о рождении. Второй — на генерацию постоянного айди, зарегистрированного в официальном леджере Русского Мира. Третий — на общение со знакомыми, должниками знакомых и знакомых должников знакомых в департаменте по делам иностранцев ниппонской администрации. Ну, а четвертый день с небольшим хвостиком он провел в планировании перемещения девочки в Ниппон. Главная проблема заключалась в том, что в Иркутск он добирался самолетом — одним из двух видов дальнего транспорта — из Чжунго, куда жителям Сайберии и прочих северных полуколоний въезд строго запрещался. Сами чины могли перемещаться через официальную границу, как им вздумается, но гражданам Русского Мира требовалась виза, получить которую могли очень немногие. Бороться еще и с чинской бюрократией сил у него не оставалось, да и связей там практически не имелось. Получение даже транзитной визы в Чжунго могло занять много недель — а у него кончались отпуск и наличные деньги. Расплачиваться же нормальными деньгами в Иркутске было очень сложно и затратно из-за чудовищно невыгодных курсов обмена. Разумеется, суборбитальный шаттл или даже просто самолетный рейс из Иркутска в Ниппон решил бы проблему — но вот только в Иркутске не было ни того, ни другого.
