Она сидела в теплом солнечном свете со своими пяльцами для вышивания, игла отражала солнце, в то время как Доминик Мейкел серьезно рисовал мелом довольно кривого дракона на каменных плитах у ее ног. Никто никогда на самом деле не видел ярко-фиолетового дракона, но это, похоже, ничуть не беспокоило почти семилетнего ребенка.
— Нет, не в подробностях, — ответил Нарман. — Ниниэн, Сова и я рассматривали это, но думаю, что он сам все еще пытается наверстать упущенное. До краха он не ожидал выиграть больше, чем мы ожидали от него, поэтому он был в полной безопасности, говоря в общих чертах. Сейчас?
Его аватар пожал плечами.
— Честно говоря, он действительно пытается наверстать упущенное, — отметила Ниниэн. — И у него есть время до февраля, чтобы сделать это. Я была бы счастлива, если бы он обратился к более квалифицированным — и более честным — советникам, и не думаю, что он работает так эффективно, как мог бы, но он определенно не позволяет траве расти у него под ногами. Просто у него еще не было времени изложить какие-либо подробности.
— Нет, не там, где речь идет о долгосрочной политике, — согласился Нарман. — Однако кое-что мы знаем. Во-первых, Гадарду, Эшфирду и Бригсу в день инаугурации с неприличной поспешностью укажут на дверь. И я буду чертовски удивлен, если Дариус не последует за ними. — Он покачал головой. — Я знаю, что сенешаль должен быть утвержден или уволен только с согласия палаты делегатов, но на этот раз это может быть не более чем формальностью.
Шарлиэн кивнула, продолжая накладывать аккуратные стежки. Кэйлеб был в своем кабинете, якобы читая последние донесения от Малкима Прескита. Никому не нужно было знать, что у него есть гораздо более свежие данные о республике, чем мог предоставить их посол. Теперь он поморщился, отодвинул свое удобное кресло и встал, чтобы сердито расхаживать по тихому кабинету, потому что Нарман был прав. Хиджинс не просто выиграл выборы за пост протектора. Его союзники также получили небольшое, но решающее преимущество в палате представителей. Хуже того, немало других делегатов, переживших кровопролитие, знали, что лучше не перечить ему и его союзникам. По крайней мере, в течение первых нескольких месяцев его протекторства практически все, что он хотел, проходило через палату с легкостью.
Включая увольнение Дариуса Паркейра. Резкий сенешаль слишком ясно выразил свое презрение к генералу Хиджинсу во время военной службы Хиджинса — и был слишком верным слугой как Хенрея Мейдина, так и Климинта Миллира. На самом деле, он был слугой республики, но кто-то вроде Хиджинса никогда бы не признал этого различия. И вот, после тридцати с лишним лет командования вооруженными силами республики Сиддармарк, Паркейр обнаружил, что его вышвырнул на обочину кто-то, кто не был достоин носить его шлем.
— Честно говоря, меня больше всего беспокоит Фирнандиз, — сказала Ниниэн. — Этот человек слишком хорошо скрывает свои следы, и не думаю, что Хиджинс даже начинает подозревать, сколько ниточек связало его с "хорошим другом Фирнандизом".
— Ему придется быть осторожным в том, как он дергает за эти ниточки, если он не хочет, чтобы Хиджинс догадался об этом, — сказал Делтак.
— До сих пор он был довольно успешным, — парировала Ниниэн. — И он и его друзья — такие как Микгрэйди — уже начинают поворачивать кран, чтобы перекачивать больше денег в свои кошельки. Как только Хиджинс официально вступит в должность, ручеек, который они получают сейчас, превратится в наводнение.
— И, несмотря на все обещания Хиджинса, он не собирается в ближайшее время менять экономику, — мрачно сказал Кэйлеб. Он остановился так резко, что покачнулся на каблуках, и уставился в окно на дворцовые сады. — Конечно, это не значит, что свиньям не будет хватать помоев. На самом деле, вероятно, для взяточничества будет еще больше возможностей, благодаря программам помощи.
Несколько человек кивнули в ответ на это.
Климинт Миллир организовал крупнейшую со времен "меча Шулера" операцию по оказанию помощи гражданскому населению. Церковь также принимала активное участие, но это выходило за рамки церковных ресурсов в Сиддармарке, и пройдет не так уж много пятидневок, прежде чем на оба Хэйвена начнет надвигаться зима. Миллир осознал это и уже разработал программы субсидирования топлива и продуктов питания, особенно для семей с детьми. Учитывая человеческую природу, было почти неизбежно, что за эти программы получит похвалу Хиджинс, поскольку он был осторожен, протестуя против их неадекватности во время заключительных пятидневок своей кампании. Ближайшее окружение могло рассчитывать на то, что он выделит на это еще больше средств, как только вступит в должность, а затем заявит, что отвернулся от "провальных, неэффективных мер Миллира". И с таким же успехом они могли рассчитывать на таких людей, как Фирнандиз и Микгрэйди, которые справятся с наводнением. На самом деле Микгрэйди скупил десятки дополнительных бакалейных лавок у отчаявшихся владельцев малого бизнеса по всему Сиддар-Сити, чтобы пополнить свою и без того большую империю. Он также очень конфиденциально пускал слюни по поводу возможностей, которые откроются, когда придет время закупать и распределять чрезвычайную продовольственную помощь, и Фирнандиз уже снабжал Хиджинса именами "лояльных" бизнесменов, которые могли бы заменить "сторонников Чариса", управляющих этими программами помощи.
Внутренний круг тоже был не единственным, кто мог прочесть надпись на стене. Их снарки могли бы дать им огромное преимущество, но частные чарисийские инвесторы в Сиддармарке с абсолютной ясностью видели, что происходит. Они ликвидировали свои инвестиции, часто со значительными потерями, и спасались бегством от ухудшающейся экономической ситуации в республике. И, как и следовало ожидать, Хиджинс использовал это как еще один предлог, чтобы обвинить их в сложившейся экономической ситуации. Все это время их интересовали только марки республики, и вот уже два десятилетия они высасывают кровь из экономической жизни Сиддармарка! Очевидно, что теперь, когда их хищническое поведение окончательно повергло экономику республики в руины, они грабили любые последние ценности, которые могли выжать из обломков, и направлялись домой со своими неправедно добытыми доходами.
Тот факт, что чарисийские кварталы в большинстве городов республики так и не оправились от удара "меча Шулера", только облегчил ему продажу этого мерзкого и нелепого обвинения. Семьи эмигрантов-чарисийцев, имевшие кровные узы и браки с нечарисийскими семьями в республике, были в значительной степени уничтожены, что оставило им гораздо меньше голосов, чтобы выступить в свою защиту. Чарисийский квартал Сиддар-Сити пережил "Меч" и джихад. На самом деле он значительно вырос. Но люди, пережившие "Меч", увидели зловещее сходство между оскорблениями, направленными на них сторонниками Хиджинса, и подстрекательством толпы, которое привело к свирепости "Меча".
— Все, что мы можем сделать, это надеяться на лучшее — или, по крайней мере, на худшее, — наконец вздохнула Шарлиэн. — И, по крайней мере, "архангелы" еще не вернулись.
— Это так, любовь моя, — признал Кэйлеб с улыбкой. — Имейте в виду, я не буду устраивать никаких торжеств, по крайней мере, еще три или четыре месяца. В конце концов, они могли ошибиться в своих цифрах! Но я должен считать тот факт, что мы все еще живы, большим плюсом. И если они не вернутся в этом году, по крайней мере, у нас должно быть достаточно времени, чтобы разобраться — или попытаться разобраться — с этим безбожным беспорядком в Сиддармарке.
— Ты прав, — согласился Нарман. — И, говоря об архангелах, которые еще не появились, мы с Совой хотели бы показать вам, над чем мы работали с Пейтиром и Ниниэн, чтобы начать заключительную фазу "плана Нармана". — Улыбка его аватара была удивительно широкой... и злой. — Почему-то я думаю, что настоящий Шулер будет переворачиваться в своей могиле.
ФЕВРАЛЬ, Год Божий 916
.I.
Палата делегатов, город Сиддар, республика Сиддармарк, и дворец Теллесберг, город Теллесберг, королевство Старый Чарис, империя Чарис
Палата делегатов гудела от возбужденных фоновых разговоров.
Само помещение представляло собой обшитое деревянными панелями обширное пространство из мрамора, спрятанное в самом сердце великолепного сооружения с видом на реку Сиддар, протекающую через столицу к бухте Норт-Бедар. Одна стена палаты целиком была стеклянной, выходила на реку и наполняла ее естественным светом. Обычно, по крайней мере. Сегодня небо было темным, река — широкой полосой тусклого оловянного цвета, поглощающей падающий снег без малейшей ряби. Стена, обращенная к окнам, представляла собой огромную мозаику из граненых плиток, прослеживающую историю республики со дня ее основания, и фигуры большинства ее великих героев в натуральную величину смотрели из нее строгими и благородными глазами на своих нынешних преемников.
На строительство зала ушло почти десять лет, и оно было завершено всего за пятнадцать лет до джихада. Были и те, кто считал, что это строительство было ошибкой. Что старый, деревянный, тесный зал палаты, который пережил почти три с половиной столетия ветров, непогоды и войн, должен был быть сохранен. Что блистательный новый дом палаты, к сожалению, не соответствовал идеалам основателей республики, даже если этим основателям были отведены почетные места в его стенах.
Никто не обращал особого внимания на мрачных скептиков, и делегаты с удовольствием освоились в своей новой обстановке.
Однако, какими бы ни были его возможные философские недостатки, акустика палаты была превосходной. С последнего места, ближайшего к узорным бронзовым дверям в южном конце, можно было легко услышать, как кто-то говорит нормальным тоном с возвышения на северной оконечности. В данный момент эта акустика отражала грохочущее бормотание разговоров, заполняя пространство подобно шуму недалекого моря, пока делегаты ждали, когда их призовут к порядку.
— Ты можешь поверить в это дерьмо? — Валис Макхом что-то пробормотал на ухо Расхо Джиллмину, когда они вдвоем стояли прямо в дверях вестибюля, наблюдая за медленным потоком совещающихся делегатов, кружащихся по палате.
— Конечно, я могу в это поверить, — так же тихо ответил Джиллмин. — Я бы действительно предпочел, чтобы все это было дурным сном, но это не так.
Макхом мрачно кивнул, задаваясь вопросом — не в первый раз, — какой провал в рассудке мог привести горного мальчика из Грей-Уолл сюда, из всех возможных мест. Он хотел сказать, что во всем виновата его жена. Или, может быть, ему следовало обвинить епископа Гарта. Глория настаивала, что он может быть кем угодно, кем захочет, но именно Гарт Горджа, вспомогательный епископ Гласьер-Харт, закрутил ему гайки, когда старый Холистир умер на своем посту. И легкость, с которой он был избран своими коллегами-ветеранами, казалось, подтверждала точку зрения Глории. Если уж на то пошло, он испытывал сильное чувство выполненного долга во время своего первого срока в качестве делегата.
Он не ожидал, что на этот раз испытает то же самое, но, по крайней мере, у него будет один испытанный союзник за пределами его собственной делегации.
— Вчера я получил приказ от губернатора Лэндолла, — сказал он сейчас. — Не думаю, что мне понравится следовать ему. — Он поморщился. — Это не значит, что я думаю, что губернатор неправ; просто говорю, что толпа Олсина забьет меня, как только я открою рот и скажу им, чтобы они поместили предложения Хиджинса туда, где не светит солнце.
— Ты и я оба, — философски ответил Джиллмин. — Точка зрения Кидрика примерно такая же, как у губернатора Лэндолла. Но Тесмар — самый новый ребенок в квартале, так что у меня нет того влияния, которое должно быть у Гласьер-Харт. Однако я должен прикрывать твою спину всем тем влиянием, которое у нас есть. Вопрос, конечно, в том, кто меня прикроет, потому что я не думаю, что у нас сейчас много других друзей в комнате.
Он улыбнулся со вспышкой истинного юмора, но улыбка исчезла, превратившись во что-то более мрачное, а его глаза посуровели, когда из боковой двери в палату вошел седовласый мужчина в сопровождении рыжеволосого верховного священника в черной сутане ордена Лэнгхорна и направился к подиуму.
— Полагаю, нам следует занять свои места, — сказал он. — Это будет больно.
Жифита Трумин поднялся по пологим ступенькам на трибуну спикера во внезапной певучей тишине. Это было восхождение, которое он совершал больше раз, чем мог сосчитать за последние семнадцать лет. Именно столько времени он был спикером палаты, и за эти годы он работал с тремя лордами-протекторами.
Он не будет работать с четвертым.
Он добрался до верхней ступеньки и подошел к кафедре перед креслом оратора с высокой спинкой, обитым кожей. Он постоял там мгновение, глядя на море делегатов, скучая по стольким знакомым лицам... и видя все новые лица с большим, чем намек на отчаяние. Если бы только то, что все привыкли называть "Крахом", не началось еще хотя бы несколько месяцев! Хотя бы до окончания выборов! Но этого не произошло, и результатом стали эти новые лица.
И одному Богу известно, чем все это закончится.
Он поднял молоток и опустил его на полированный квадрат железного дерева. Отчетливо послышался резкий "треск", и он снова опустил молоток.
— Джентльмены, палата призывает к порядку, — объявил он. Он посмотрел на них еще секунду, затем вежливо повернулся к верховному священнику, стоявшему рядом с ним. — Отец Энсин, не могли бы вы открыть нас молитвой, пожалуйста? — пригласил он.
— Благодарю вас, господин спикер, — ответил отец Энсин Омали, капеллан палаты делегатов.
Настала его очередь долго и неподвижно смотреть на палату, прежде чем он сказал: — Давайте помолимся.
Стулья заскрипели по мраморному полу, когда собравшиеся делегаты встали, склонив головы так же, как он склонил свою.
— О, пресвятейший Лэнгхорн, — сказал он тогда, — мы умоляем тебя взглянуть свысока на этих людей, собравшихся здесь, призванных следовать по твоим благословенным стопам как дарителей и хранителей законов нашей республики. Прикоснись к ним своей мудростью, чтобы они могли принять правильное решение по множеству сложных вопросов, которые встанут перед ними. В эти несчастливые дни их долг более тяжел, их бремя тяжелее, чем у многих палат, которые были до них. Мы просим вас помочь им нести это в служении всем Божьим детям в Сиддармарке. Аминь.
— Аминь, — прогрохотало в ответ из зала, и Трумин благодарно поклонился Омали.
— Спасибо, отец. Я надеюсь, что архангел услышит вас и действительно коснется нас своей мудростью в это трудное время, — сказал он со спокойной искренностью.
Энсин ответил на поклон вежливым кивком, затем отошел к креслу рядом со спикером и сел, в то время как Трумин повернулся к собравшимся делегатам.
— Первым делом палаты, — сказал он, — будет официальное подтверждение результатов недавних выборов и рассадка наших новых делегатов. После чего, — он мрачно улыбнулся, -председательствующий рассмотрит кандидатуры на пост спикера.
