— Глупее ничего придумать не мог?
— Значит, не нравится... Что там еще на болотах растет, не напомнишь? Кувшинки там, или лилии...
— Интересно, на каком именно болоте ты видел лилии или кувшинки? Чтоб ты знал, они могут расти только в проточной воде.
— А и верно, не подумал... Тогда что там еще есть? Ряска? Осока? Хм, а такое имя тебе вполне подходит!..
— Перестань!
— Опять, значит, не нравится...Может, все же не будешь возражать против имени Лиа? Кажется я понял, что имя Лиа нравится мне больше Осоки... И звучит лучше.
— Да называй как хочешь... — махнула я рукой. — Хотя я предпочитаю свое обычное имя — Лия. Но переговорить тебя невозможно.
— Тебя звать не Лия, а Лиана. Или, если сокращенно, Лиа.
— Я уже тебе сказала — называй, как хочешь.
— Так все же почему ты мне ничего не рассказала?
— О чем?
— Вот только не надо прикидываться непонимающей! Уже насмотрелся, как ловко ты это делаешь. Видишь ли, я тоже не сразу понял, в чем дело.
— Объясни, что тебе не ясно?
— Я имею в виду свое чуть ли не воскрешение из мертвых. Вначале посчитал, что выздоровел сам по себе. Потом, когда первая радость спала, до меня стало кое-что доходить. А точнее, стал понимать, что с моей поправкой не все так просто. Я-то знаю как приходят в себя люди после серой лихорадки. Выздоравливают медленно и тяжело. А у того меня и близко не было. Просто сразу проснулся здоровым. Лиа, почему ты так поступила?
— Как именно? Ты о чем спрашиваешь? Почему я ушла?
— И об этом тоже...
— Знаешь, стоит нам с тобой остаться вдвоем, как мы непременно сцепимся друг с другом... До сих пор не понимаю, как мы еще не убили друг друга!
— Не без того — усмехнулся Кисс. — Но я спрашиваю тебя вовсе не о том. Так что не уводи разговор в сторону...
Как оказалось, вначале Кисс, глядя на меня, решил, что я простудилась. И хотя до того он уже успел на меня очень крепко разозлиться, но решил, что мое нежелание трогаться с места — обычный каприз больного человека. Правда, когда вернувшись после недолгой отлучки на реку, он не нашел меня на месте, то вдобавок здорово растерялся и испугался. Отыскать меня он сумел только под утро, когда стало рассветать... Как он меня нашел? Сказал, что по следам, да еще чувствовал, куда надо идти... Оказывается, я прошла от реки довольно далеко в глубь леса. Лишь найдя меня, Кисс заметил, что не только его, но и моя рука перевязана лоскутами из его рубашки. Я уже была в глубоком беспамятстве, только бредила...
Чуть позже, вслушиваясь в мои бессвязные речи, и, так сказать, расставляя кое-что из услышанного по местам, Кисс стал о многом догадываться, в том числе и о причине своего внезапного выздоровления. Вначале он обратил внимание на то, что лоскутами из его рубашки перевязаны и моя рука, и его... Однако окончательно он удостоверился в том, что произошло, лишь тогда, когда обнаружил, что у меня нет ни браслета, ни сережек, а из его кошелька исчезло все золото...
— Я из тех, кто в этой жизни повидал многое. Когда сопоставил между собой кое-какие факты, то многое стало понятным. Ты сделала переклад. Знаешь, Лиа, я никак не ожидал от тебя такого! Совсем не ожидал... О перекладах я, конечно, слышал, и даже как-то довелось общаться с одним из тех, на кого его делали... Так что имею представление, что это такое. В общем, должен признаться, ты меня удивила. У меня сложилось о тебе несколько иное представление...
— Не поделишься — какое именно?
— Кстати, у тебя на руке три шрама. Не знаю, понравится это тебе, или нет, но я вынужден был перебинтовывать твою руку. Во — первых, повязка сбилась, а во — вторых мне надо было удостовериться в своих подозрениях... Так вот, один из шрамов совсем старый. Я тут вспомнил кое-что, в том числе и твой разговор в тюрьме с княгиней Айберте. Если ты помнишь, я при нем присутствовал... Она и была тем человеком, с которого на тебя впервые делали переклад?
— Тебе-то что за дело?
— Лиа, я просто спрашиваю. Не надо встречать мой вопрос в штыки. Возможно, нам с тобой не один день придется провести вместе, пока не выберемся к человеческому жилью. Я просто хотел бы знать о тебе чуть больше, так что мой вопрос пусть тебя не обижает. Конечно, если тебе это неприятно, то можешь не отвечать. Просто я понимаю, что судя по времени, когда ты получила этот шрам... Похоже, когда на тебя делали первый переклад, ты в то время была еще совсем ребенком! Мой жизненный опыт подсказывает мне, что это случается лишь в том случае, когда родители или хотят заработать подобным образом, или стремятся избавиться от ненужного ребенка, или же поступают так, если в родне имеется некто другой, более ценимый человек, благо и здоровье которого ставится куда выше...
— Похоже, ты не очень хорошо думаешь о людях...
— У меня для этого есть все основания, в том числе и куда больший жизненный опыт, чем у тебя. Итак? Как всегда, будешь отмалчиваться, или уводить разговор в сторону?
— Ну, деньги в том, в первом случае, были ни при чем. Хотя в целом, насчет первого переклада, ты прав... Его делали с... Это была моя... В общем, нынешняя княгиня Айберте.
Не знаю, отчего у меня вырвались эти слова. Сами собой, помимо моей воли. Не поверите, но мне отчего-то не хотелось вспоминать об Эйринн, и дело тут было не в моем чувстве вины перед ней. Малышку Эри в детстве и юности я вспоминаю без вражды и с потаенной грустью, но Эйринн... В чем дело? Неужели только в растревоженных воспоминаниях о Гайлиндере? Или оттого, что я никак не могу отделаться от мысли, что гибель Гайлиндера отчасти лежит на князе Айберте, а Эйринн, зная о том, тем не менее молчит о произошедшем? Или же здесь иная причина? Интересно, как бы я повела себя, если б вдруг стало известно, что я, пусть и помимо своей воли, но сопричастна к смерти любимого человека, того же Вольгастра? Ой, нет, такого греха на своей душе иметь не желаю ни за что на свете! Пусть Вольгастр живет, пусть у него все сложится хорошо, пусть его дальше по жизни ведут Пресветлые Небеса, а моя пока еще так и не прошедшая обида... Конечно, та рана на душе все еще кровоточит, но время постепенно должно залечить многое...
— А второй шрам на твоей руке? — не отставал Кисс. — Он же совсем свежий! Хотя у эрбатов и быстро затягиваются раны, но, тем не менее, ты его получила совсем недавно. Хотя мог бы и не спрашивать, ответ на этот вопрос лежит на поверхности... Скажи, ради кого из этих двоих ты пошла на такой риск?
— С чего ты решил...
— Раз у нас в караване вспыхнула серая лихорадка, то будет вполне очевидно предположить, что кто-то из этой сбежавшей парочки мог заболеть. Или оба, или, что более вероятно, один. Видишь ли, почти заживший шрам у тебя на руке только один, а что касается все тех же наших с тобой общих знакомых, то они оба живы и здоровы. Так который из них заболел в дороге?
— Тебе-то до всего до этого какое дело?
— Лиа, ты опять, как ёжик, иголки вперед выставляешь. Зачем? Не стоит. Неужели так сложно ответить на простой вопрос? Не думаю, что это тщательно хранимая государственная тайна.
— Хорошо — пожала я плечами. — В этом нет секрета. Заболел тот, что помоложе.
— Помоложе... — усмехнулся Кисс. — Можешь сказать прямо — принц Домнион. Кто именно была та парочка, что сбежала вместе с тобой — о том я узнал в Стольграде... Надо же, в какую знатную компанию мне посчастливилось затесаться! Княгиня и принц... Интересно, что они пообещали тебе за переклад? Наверняка клялись золотом осыпать, не иначе! Тут мне стоит призадуматься, чем я с тобой расплачиваться буду...
— Ты, кот ободранный!.. — несколькими словами он снова сумел вывести меня из себя. — Да пошел ты знаешь куда? Я перед тобой отчитываться не обязана! И от тебя мне ничего не надо! Век бы тебя не видеть!..
— Всеблагой, какие чувства!.. Я так понимаю, что хотя бы должен сказать тебе спасибо за все то, что ты сделала ради меня...
— Знаешь, я прекрасно проживу без твоей благодарности! Вот уж в чем — чем, а в ней я нуждаюсь меньше всего.
— И все же, отчего ты так поступила? Я имею в виду мое необычное выздоровление...
— Да уж никак не ради страстной любви к твоей ехидной улыбке!
— А если серьезно?
— Отстань...
— Не могу это сделать, пока не получу ответ на свой вопрос. Интересно знать: ради чего женщины совершают подобные поступки? Раз о высоких чувствах здесь речь не идет, то должна быть другая причина. Все же это меня касается, а не чужого дяди.
— Считай, что в моей голове тогда что-то перекосило не в ту сторону. У обозленных баб подобные заскоки случаются. Такой ответ тебя устроит?
— Вполне. А сейчас поведай мне честно, как на духу: неужели тебе ради меня любимый браслет не жалко было отдавать? Помню, ты с него глаз не сводила... Да, а все же интересно: кто тебе этот браслет подарил? Этой подробностью ты со мной не поделилась...
— Кисс, и я тебе также отвечаю, как на духу: таких козлов, как ты, я еще не встречала! И зачем я с тобой откровенничать стала?
— Лиа, ты опять начинаешь? А как же договор о ненападении?
— Я его не подписывала!
— Зато было устное соглашение.
— Это оттого, что ты прикинулся передо мной раскаявшимся и заботливым, а на самом деле каким язвой был, таким облезлым котом и остался! Надо же такое придумать: договор о ненападении!.. А кто меня подкалывает без остановки?
— Знаешь ли, дорогая моя спасительница, ты тоже не очень напоминаешь милую домашнюю кошечку с бантиком, которую хочется жалеть, и о которой следует беспокоиться!
— Можно подумать, мне твоя забота нужна! Век бы тебя не видеть, кошмар ходячий!
— Вот с этим я полностью согласен, хотя здесь и требуется уточнение, кто из нас двоих и есть тот самый ходячий кошмар... Не увидели бы мы друг друга — все бы у нас было много проще! Всю-то жизнь у меня из-за вас, баб проклятущих, сплошные проблемы! Ведь сто раз зарекался уже с вами связываться!.. Не понимаю, как так получилось, что Темные Небеса подкинули тебя на моем пути?! С того дня, как мы с тобой встретились, у меня в жизни идут одни неприятности! Знал бы, что тебя встречу, обошел бы ваш поселок десятой дорогой!
— Вот это верно! Как я с этим согласна! Десятая дорога мимо нашего поселка — это как раз те самые болота, которые тебе настолько понравились! Не думаю, что ты бы из них сумел выбраться, окажись в тех местах!.. И не стоит тебе на жизнь жаловаться! У меня, знаешь ли, после встречи с тобой, вернее, с твоим караваном рабов, тоже в жизни произошли немалые изменения. И тоже далеко не в лучшую сторону!..
Весь остаток дня мы с ним то ругались без остановки, совсем как тогда, в застенке Стольграда, то снова пытались вступать в мирные переговоры. Пресветлые Небеса, ну почему мне в спутники не попался некто с более покладистым и уступчивым характером? В чем я перед вами так провинилась? Ведь полно же нормальных мужиков на свете! Отчего так получилось, что в этом лесу я оказалась чуть ли не с самым отвратительным человеком из всех, кого только встречала? А о своем браслете я старалась не вспоминать, потому что каждый раз мне в голову приходила одна и та же мысль: зачем я так сглупила?! И было бы ради кого...
И все же следует признать: Кисс бездельником не был, и времени даром не терял. Насобирал сухого валежника для костра, совершенно непонятным мне образом умудрился добыть еще одного зайца, которого быстро освежевал, и к вечеру снова запек его в глине, причем, не смотря на мои возражения, чуть ли не силой заставил меня съесть большую часть этой невероятной вкуснятины. Несколько раз отлучался: оказывается, он умудрился найти неподалеку от нас почти скрытый в небольшой влажной ложбинке крохотный родничок, с тонюсенькой струей, не толще нитки. Он установил там некое подобие сосуда, свернутого из содранной с дерева коры, в котором и собиралась чистая холодная вода, которую он приносил мне по первой же просьбе. От реки, как оказалось, в ту ночь я ушла на довольно приличное расстояние, так что ходить за водой на реку смысла не было. Все равно воду не донесешь, да и небезопасно ходить одному, без оружия, в этих диких местах.
Пока что Кисс, надо отдать ему должное, пытался ухаживать за мной, как сиделка за больным человеком, что для меня было непривычным. Что ж, не будь у Кисса такой невыносимый характер, то я бы даже была тронута подобной заботой.
От нечего делать я наблюдала за Киссом. Свою куртку он отдал мне, и сейчас ходил с обнаженным торсом. Понятно, ведь его рубашка пошла на перевязки, курткой была укрыта я... Хорошо, что неподалеку отсюда были заросли багула, и Кисс постоянно натирался листьями этого растения. А не то заели бы его комары, как пить дать, заели... Правда, и мне пришлось натирать ему спину багулом, но только там, куда он не смог дотянуться рукой. Жилистое, сильное, тренированное тело... Вот только шрамов на нем в избытке. Хотя если учесть, какая у него жизнь, то становится понятно, что получены они, эти шрамы, не просто так...
Но вот когда я впервые увидела его обнаженную спину, то оторопела. Вся спина Кисса была покрыта множеством тонких белых полосок, следами давно заживших ран. Да и толстых рубцов там тоже хватало. Такое бывает лишь после избиения плеткой с чем-то твердым на кончике хлыста, или же от удара бичом. Что тот, что другой обычно рассекают человеческое тело чуть ли не до кости. Судя по неровным краям шрамов, на кончике того хлыста вдобавок к тяжелому наконечнику было еще нечто вроде шипа... Смотрится устрашающе даже сейчас, спустя многие годы — сплошные бугры и шрамы. Просто невозможно представить себе, как выглядела человеческая спина после того наказания... Должно быть, это было одно сплошное месиво, одна рваная рана... Судя по всему, в свое время некто превратил спину Кисса в сплошные лохмотья...
— Кисс, откуда у тебя эти шрамы на спине?
— Поцарапался — отрезал парень.
— Это ж как надо постараться, чтоб получить такие, с позволения сказать, царапины...
— Ах, цыпа, — ехидно заявил мне Кисс. — Тебе не понять, что можно получить в порыве великой любовной страсти. Некоторые милые с виду киски иногда оказываются похлеще тигриц. Не знаешь, как вырваться из их когтистых лапок, когда... И на кой ляд я пытаюсь втолковать тебе то, что очевидно любому нормальному человеку? Ничего не пропишешь: этого не понять лишь тем, у кого в жилах течет холодная кровь лягушки. Или змеи. Или зеленая кровь кого-то из тех хладнокровных, что обитают в мокром болоте у твоей деревни... Так что помалкивай, натирай мне спину, завидуй, и не приставай с глупыми вопросами!..
Ну, и разве после этого он не козел?!
К ночи похолодало. Все правильно. Если судить по примерным срокам времен года, то в ближайшие день — два погода будет довольно прохладной для середины лета, а потом снова придет тепло. Обычно такое в наших местах знаменует окончание белых ночей. Жаль... Значит, лето уже перевалило за свою середину... Хоть бы завтра опять дождь не пошел! Небо, еще днем такое голубое, постепенно затягивали серые облака, снова поднимался ветер, пусть и не очень сильный, но несущий довольно холодный для летнего дня ветерок. В лесу, правда, ветер почти не чувствовался, но в моей шелковой одежде все же было прохладно. Хорошо еще, что меня пока спасала куртка Кисса. Надеюсь, завтра я уже окончательно поправлюсь, и можно будет уйти отсюда, попытаться найти человеческое жилье. Темнеет... Особенно это заметно здесь, в лесу. Высокие раскидистые кромки деревьев почти не пропускают вечерний свет... Скоро будет совсем темно... Спать пора, да и глаза чуть ли не слипаются.
