— Ветра меняются, — прошептал Шут.
Далинар посмотрел на него.
Глаза Шута сузились, он внимательно осмотрел ночное небо.
— Уже несколько месяцев. Смерч. Он движется и трясется и несет нас с собой. Как мир, который крутится, но мы не можем видеть это, потому что крутимся вместе с ним.
— Мир крутится? Что это за глупость?
— Глупость человека, который волнуется, — сказал Шут. — И блеск того, кто спокоен. Второй зависит от первого — но и использует первого, — в то время как первый не понимает второго, надеясь, что второй больше похож на первого. И все их игры крадут наше время. Секунда за секундой.
— Шут, — вздохнул Далинар. — Сегодня я плохо соображаю. Прости, если я пропустил твое намерение, но я не понял ни одного слова.
— Я знаю, — сказал Шут, потом в упор посмотрел на него. — Адоналсиум.
Далинар нахмурился еще больше.
— Что?
Шут изучил его лицо.
— Ты никогда не слышал такого термина, Далинар?
— Адо... что?
— Ничего, — сказал Шут. Он казался очень озабоченным, несмотря на обычное самообладание. — Чушь. Белиберда. Фиггльдиграк. Разве не странно, что бессмысленные слова часто похожи на обычные, обрезанные и разделенные на части, а потом сшитые во что-то вроде этого — и одновременно полностью незнакомые?
Далинар задумался.
— Я спрашиваю себя, можно ли проделать то же самое с человеком? Разделить его, чувство за чувством, кусочек за кусочком, один кровавый ломоть за другим? А потом соединить обратно, чтобы получилось что-то похожее на дизиан эймиан. И если ты получишь такого человека, назови его Чушь, как меня. Или Чушечушь.
— Это и есть твое имя? Настоящее имя?
— Нет, мой друг, — ответил Шут, вставая. — Я потерял мое настоящее имя. Но когда мы встретимся в следующий раз, для тебя будет самым умным дать мне новое. А пока Шут вполне достаточно — или, если хочешь, можешь называть меня Хойд. Будь настороже; сегодня вечером Садеас собирается открыть то, что он нарыл, и даже я не знаю, что именно. Прощай. Прости, что я не буду больше оскорблять тебя.
— Подожди, ты что, уезжаешь?
— Я должен. Но надеюсь вернуться. Я так и сделаю, если меня не убьют. Хотя, возможно, даже после этого. Извинись за меня перед твоим племянником.
— Он не обрадуется, — сказал Далинар. — Он любит тебя.
— Да, это одна из его наиболее замечательных особенностей, — сказал Шут. — Кроме того, он платит мне, дает мне есть его дорогую еду и разрешает издеваться над его друзьями. Космер, к сожалению, более важен, чем бесплатная еда. Будь настороже, Далинар. Жизнь становится опасной, а ты в центре всего этого.
Шут кивнул и канул в ночь. Он поднял капюшон, и вскоре Далинар уже не мог отделить его от темноты.
Далинар вернулся к еде.
"Сегодня вечером Садеас собирается открыть то, что он нарыл, и даже я не знаю, что именно".
Шут редко ошибался — хотя всегда вел себя странно. Действительно ли он уезжает, или завтра утром в лагере будет смеяться над шуткой, которую он сыграл с Далинаром?
Нет, подумал Далинар. Это не шутка.
Он махнул рукой мажордому в черном и белом.
— Найди моего старшего сына и пошли ко мне.
Слуга поклонился и исчез. Далинар продолжил есть, иногда поглядывая на Садеаса и Элокара.
Они уже вышли из-за стола, и к ним присоединилась жена Садеаса, Йалай, женщина с пышными формами, про которую говорили, что она красит волосы. А это указывало на чужую кровь в ее семье — цвет волос алети зависел от того, сколько в человеке было крови алети. Чужая кровь означала локоны другого цвета. Ирония, но смешанная кровь чаще встречалась у светлоглазых, чем у темноглазых. Темноглазые редко женились на иностранках, но знатные дома Алеткара часто нуждались в союзниках или иностранных деньгах.
Насытившись, Далинар вышел из-за королевского стола. Женщина все еще играла печальную мелодию. Хорошо играла. Спустя несколько мгновений появился Адолин и поспешно подошел к Далинару.
— Отец? Ты посылал за мной?
— Оставайся поблизости. Шут сказал мне, что сегодня вечером Садеас собирается устроить шторм.
Адолин помрачнел.
— Значит, надо уходить.
— Нет. Нам нужно доиграть до конца.
— Отец...
— Но ты должен подготовиться, — тихо сказал Далинар. — На всякий случай. Ты пригласил офицеров нашей гвардии?
— Да, — ответил Адолин. — Шестерых.
— Передай им, что я даю им разрешение войти на королевский остров. Что с Королевской Гвардией?
— Я позаботился о том, чтобы сегодня дежурили самые лояльные к тебе гвардейцы. — Адолин кивнул на темное место рядом с праздничным бассейном. — Я думаю, что наших людей надо расположить там. Оттуда будет легче отступить в наш лагерь в том случае, если король захочет тебя арестовать.
— Не думаю, что до этого дойдет.
— Ты не можешь быть уверен. Не забывай, что это Элокар затеял расследование. С каждым днем его паранойя обостряется.
Далинар посмотрел на короля. В последнее время племянник почти никогда не снимал Доспехи, хотя именно сейчас был без них. Он казался чем-то раздраженным, постоянно оглядывался через плечо, глаза метались из стороны в сторону.
— Дай мне знать, когда наши люди окажутся на позиции, — сказал Далинар.
Адолин кивнул и быстро ушел.
Ситуация давала Далинару немного времени, чтобы спокойно переварить еду. Тем не менее стоять одному, праздно глядя на окружающих, не слишком хорошо, и он отправился туда, где, рядом с главной огненной ямой, кронпринц Хатам говорил с маленькой группой светлоглазых. Они кивнули; как бы они ни относились к нему, здесь, на королевском празднике, никто не посмел отвернуться. Закон предписывал приветствовать человека его ранга.
— А, светлорд Далинар, — сказал Хатам елейным, слишком вежливым голосом. Худой, с длинной шеей, он надел гофрированную зеленую рубашку под похожее на мантию пальто и повязал темно-зеленый шелковый шарф. На его пальцах тускло светились рубины; специальный фабриал вытянул из них почти весь Штормсвет.
Два из четырех собеседников Хатама были светлоглазыми низкого ранга, а один — невысокий, в белой сутане, — ардент, которого Далинар не знал. Последним был человек из Натана, в красных перчатках, с синеватой кожей и густыми белыми волосами; на щеки свисали две косички из прядей, окрашенных в темно-красный цвет. Важный гость; Далинар уже видел его на праздниках. Как же его зовут?
— Скажите мне, светлорд Далинар, — спросил Хатам, — следите ли вы за развитием конфликта между Тукаром и Имулом?
— Это же религиозный конфликт, верно? — спросил Далинар. Обе страны были королевствами Макабаки, на южном побережье, где торговля процветала.
— Религиозный? — вступил в разговор человек из Натана. — Нет, я бы так не сказал. В основном все конфликты имеют экономическую подоплеку.
О-нак, вспомнил Далинар. Так его зовут.
Он говорил с изящным акцентом, слегка растягивая "а" и "о".
— За любой войной стоят деньги, — продолжал О-нак. — Религия — только извинение. Или, возможно, оправдание.
— А есть разница? — спросил ардент, очевидно оскорбленный тоном О-нака.
— Конечно, — сказал О-нак. — Извинение — то, что вы говорите после события, тогда как оправдание — до.
— Я бы уточнил, что извинение — это то, в чем вы хотите убедить других, но сами не верите в это, Нак-али, — добавил Хатам, используя вежливую форму имени О-нака. — А оправдание — это то, во что вы действительно верите.
— Откуда такое подобострастие? Наверно, в Натане есть что-то, что хочет заполучить Хатам.
— В любом случае, — подытожил О-нак, — эта война идет за город Сесемаликс Дар, столицу Имули. Это великолепный торговый город, и Тукар хочет его себе.
— Я слышал о Сесемаликс Даре, — сказал Далинар, потирая подбородок. — Говорят, что город нечто особенное, он расположился в трещине огромного каменного плато.
— Да, — подтвердил О-нак. — Там совершенно особое сочетание камня и каналов для отвода воды. Замысел просто изумительный. Очевидно, это один из Городов Зари.
— Моя жена могла бы многое порассказать об этом, — заметил Хатам. — Она изучает Города Зари.
— Город играет основополагающую роль в религии имули, — вставил свое слово ардент. — Они утверждают, что в свое время Герольды даровали его их предкам. И тукари тоже утверждают, что из него происходит их бог-жрец, Тезим. Так что конфликт безусловно религиозный, по природе.
— А если бы у города не было совершенно фантастического порта, — сказал О-нак, — были бы они настолько последовательны, утверждая религиозную важность города? Не думаю. Они язычники, между прочим, для которых религия не так уж важна.
В последнее время светлоглазые любили поговорить о Городах Зари; предполагалось, что некоторые из них были основаны Певцами Зари. Возможно...
— Не слышал ли кто-нибудь из вас о месте, которое называлась Крепость Обожженного Камня? — спросил Далинар.
Его собеседники покачали головами; даже О-нак промолчал.
— А что? — осведомился Хатам.
— Простое любопытство.
Разговор продолжался, однако Далинар переключился на Элокара и его свиту. Когда же Садеас объявит о своем открытии? Если он собирается арестовать Далинара, попытается ли он сделать это на празднике или нет?
Далинар заставил себя снова включиться в разговор. Он действительно должен уделять больше внимания тому, что происходит в мире. Однако сейчас новости из других королевств совсем не интересовали его. Так много изменилось с того мгновения, как начались видения.
— Возможно, дело не в религии или экономике, — Хатам пытался закончить спор. — Все знают, что племена Макабаки питают друг к другу странную ненависть.
— Возможно, — сказал О-нак.
— Это имеет значение? — спросил Далинар.
Остальные повернулись к нему.
— Это еще одна война. Если бы они не сражались друг с другом, то нашли бы кого-нибудь другого, на кого можно напасть. В точности как мы. Мщение, честь, богатство, религия — результат один и тот же.
Остальные замолчали, и скоро молчание стало неловким.
— К какому девотарию вы принадлежите, светлорд Далинар? — задумчиво спросил Хатам, как бы пытаясь что-то вспомнить.
— Орден Таленелат.
— А, — сказал Хатам. — Да, тогда это имеет смысл. Они ненавидят религиозные распри. Вам этот спор, наверно, кажется ужасно скучным.
Удобный способ выйти из разговора. Далинар улыбнулся, кивком поблагодарив Хатама за учтивость.
— Орден Таленелат? — удивился О-нак. — Я всегда считал его девотарием для менее знатных людей.
— То есть людей из Натана, — сердито сказал ардент.
— В моей семье всегда почитали Ворин.
— Да, — ответил ардент, — очень удобно, когда семья может использовать свою религию для удачной торговли с Алеткаром. Однако кое-кто мог бы спросить, во что вы верите, когда не стоите на нашей земле.
— Я не люблю, когда меня оскорбляют, — рявкнул О-нак.
Он повернулся и пошел прочь. Хатам бросился за ним.
— Нак-али! Пожалуйста, не обращайте на него внимания.
— Невыносимо скучный, — пробормотал ардент, выпивая стакан вина — оранжевого, конечно, потому что был человеком церкви.
Далинар нахмурился.
— Ты слишком дерзок, ардент, — резко сказал он. — И, возможно, глуп. Ты позволил себе язвительные замечания в адрес человека, с которым Хатам хочет заключить сделку.
— На самом деле я работаю на светлорда Хатама, — ответил ардент. — Он попросил меня оскорбить его гостя — светлорд Хатам хочет сделать вид, что ему стыдно. Теперь, когда Хатам быстро согласится на все требования О-нака, иностранец ничего не заподозрит — и не отложит подписание контракта из опасения, что дело прошло слишком легко.
А, конечно. Далинар посмотрел вслед удаляющейся паре. Они охотно идут на такие ухищрения.
Став свидетелем этого спектакля, Далинар не знал, что и думать о проявленной учтивости Хатама, когда дошло дело до объяснения причин его отвращения к конфликтам. Не готовил ли Хатам Далинара к некоторой завуалированной манипуляции?
Ардент прочистил горло.
— Я был бы очень благодарен, если бы вы никому не повторили мои слова, светлорд. — Далинар заметил Адолина, возвращающегося на королевский остров в сопровождении шести офицеров Далинара, в форме и с мечами.
— А почему ты вообще рассказал мне об этом? — спросил Далинар, поворачиваясь к человеку в белом.
— Хатам хочет, чтобы его партнер по переговорам знал о его доброй воле, — ответил ардент. — А я хочу, чтобы вы знали о нашей доброй воле, светлорд.
Далинар задумался. Он никогда не обращал особого внимания на ардентов — его девотарий был прост и прям. Далинару вполне хватало политики при дворе; он не собирался искать ее и в религии.
— Зачем? Зачем вам моя добрая воля?
Ардент улыбнулся.
— Мы еще поговорим об этом. — Он низко поклонился и ушел.
Далинар хотел бы знать больше, но появился Адолин, глядевший в сторону Хатама.
— Что происходит?
Далинар только тряхнул головой. Предполагалось, что, независимо от девотария, арденты не вмешиваются в политику. Со времен Теократии им запретили это делать, официально. Но, как и всегда в жизни, идеал и реальность имели между собой мало общего. Светлоглазым не оставалось ничего другого, как использовать ардентов в своих интригах, и — все больше и больше — девотарии становились частью двора.
— Отец? — спросил Адолин. — Люди на месте.
— Отлично, — сказал Далинар. Он сжал зубы и пересек маленький остров. Он увидит конец этой комедии, так или иначе.
Он прошел мимо огненной ямы; волна горячего воздуха окатила его слева, заставив вспотеть, а справа остужал холодный осенний воздух. Адолин быстро шел рядом, держа руку на рукоятке сабли.
— Отец? Что мы делаем?
— Провоцируем, — сказал Далинар, шагая туда, где говорили между собой Элокар и Садеас. Толпа прихлебателей неохотно раздалась перед Далинаром.
— ...и я думаю, что... — Король остановился. — Да, дядя?
— Садеас, — сказал Далинар. — В каком состоянии наше расследование о перерезанной подпруге?
Садеас мигнул. В правой руке он держал стакан фиолетового вина, его длинный плащ из красного бархата был распахнут на груди, открывая гофрированную белую рубашку.
— Далинар, вы...
— Ваше расследование, Садеас, — твердо сказал Далинар.
Садеас вздохнул и поглядел на Элокара.
— Ваше Величество, я действительно собирался сделать заявление на эту тему, хотя и немного позже. Но если Далинар настаивает...
— Да, — сказал Далинар.
— О, вперед, Садеас, — сказал король. — Ты и меня заинтересовал. — Король махнул слуге, который подбежал к флейтистке и заставил ее прекратить играть, пока остальные слуги звенели в колокольчики, призывая к молчанию. Вскоре на остров опустилась полная тишина.
Садеас подарил Далинару гримасу, которая каким-то образом передала послание: "Вы сами хотели этого, старый друг".
Далинар скрестил руки на груди, вперив взгляд в Садеаса. Его шесть Кобальтовых гвардейцев встали рядом, и Далинар заметил такую же группу светлоглазых офицеров из лагеря Садеаса, расположившихся поблизости.
