— Ты жив, чужак? — услышал Треплос знакомый писклявый голос, а на грязный пол, освещенный мерцающим светом факела, упала лепешка.
Юноша бросился к ней и с жадностью вцепился в черствое, плохо пропеченное тесто.
— Привяжи к веревке кувшин, — крикнули сверху. — Если пить хочешь.
Поэт мигом проглотил остатки воды, и торопясь, обвязал веревку вокруг тонкого горлышка. Когда кувшин исчез в люке, поэт крикнул:
— Что вам от меня нужно?
— Молись своим богам, чужак! — отозвался грубый голос здоровяка. — Пока ничего.
Тихо заскрежетал камень.
Поэт опустился на пол и стал доедать хлеб, не замечая отвратительного вкуса.
Тюремщики очень скоро вернулись, открыли овальный люк.
— Опускай, — проговорил "евнух".
— Погоди, — отозвался приятель. — Я все утро копил.
Он запыхтел, послышался звук журчащей воды, и в воздухе запахло мочой.
— Вот теперь держи.
Юноша догадался, что они испоганили ему воду. Только чудом он не вылил её в первую же минуту. Глумливо хохоча, келлуане задвинули тяжелую крышку, вновь оставив его во мраке. Обозленный Треплос вновь стал искать возможность выбраться из этой могилы. Пробовал ковырять черепками твердую как камень землю, но та почти не поддавалась плохо обожженной глине. Пытался вскарабкаться наверх по стене, но сорвался и больно ударился боком. Увы, человек не паук, по потолку ходить не может.
Они приходили еще три раза. Швыряли ему черствую лепешку и мочились в кувшин с водой. Юноша сильно ослабел от голода. Он даже пробовал грызть разбросанные по полу кости, но, увы, на них совершенно не осталось плоти. Лежа на холодном полу, Треплос простудился, и грудь его рвал резкий сухой кашель.
"Я умру здесь", — подумал поэт, и на ум сразу пришли полные безнадежной тоски строки:
Вовсе на свет не родиться — для смертного лучшая доля,
Жгучего солнца лучей слаще не видеть совсем.
Если ж родился, спеши к вожделенным воротам Тарара:
Сладко в могиле лежать, черной укрывшись землей.
Но в очередной раз, когда измученный юноша уже с трудом передвигался по своей темнице, сверху упали три лепешки. Ничему не удивляясь и ничего не спрашивая, он жадно ел, запивая черствый хлеб кислым, удивительно вкусным пивом.
— Эй, чужак! — окликнул его писклявый евнух.
Треплос поднял глаза и тут же сощурился от нестерпимо яркого света факела. Что-то тяжело плюхнулось на пол, подняв тучу пыли. Поэт с удивлением понял, что это свернутая баранья шкура. Крышка люка задвинулась.
С этого дня кормить стали чаще. Приносили чистую воду и пиво. Маячившая впереди голодная смерть отступила. И сами собой родились новые стихи.
Если бы в мире прожить мне без тяжких забот и страданий
Лет шестьдесят,— а потом смерть бы послала судьба!
Он в который раз обследовал подземелье в тщетных поисках выхода. Но по-прежнему безуспешно. Хотя, если стали кормить, значит, он им нужен. Вот только юноша даже не мог предположить: кому и зачем?
Обострившийся за время заключения слух уловил над головой голоса нескольких человек.
"Неужели меня нашли!? — обрадовался Треплос, вскакивая с кишевшей блохами овчины. — Это, наверное, маг Тусет!"
Кто-то отодвинул крышку.
— Ты там? — рявкнул незнакомый голос.
— Да, да! — отозвался поэт, подбегая к люку и мучительно щурясь. — Я здесь, господин Тусет!
На миг ему показалось, что потолок темницы рухнет от злобного хохота.
— Колдун — твой Тусет! — чуть помедлив, проговорил незнакомец. — Казнят его на днях.
— Что? — Треплос застыл с открытым ртом. — Как казнят? А я?
— Это как наш господин решит, — рассудительно ответили сверху.
— Хватит болтать! — оборвал их разговор властный голос. — Тащите его.
Поэт едва не задохнулся от счастья, услышав эти слова. Из люка опустилась толстая веревка с петлей на конце.
— Становись в неё ногой! — скомандовал знакомый евнух.
Юношу быстро втащили наверх. Сильные руки подхватили и поставили на пол рядом с саркофагом.
— Ну и вонища от тебя, чужак.
В раскрытую дверь бил яркий дневной свет, глаза Треплоса наполнились слезами, и он почти ничего не видел.
— Мерзкий чужак, — пропищал евнух. — От тебя несет как от протухшего бегемота.
— Здесь нечем дышать от твоей вони, — пробасил его приятель.
— Пошли вон! — негромко приказал властный голос. Тюремщики поэта торопливо покинули гробницу, прикрыв за собой дверь.
Только сейчас юноша смог разглядеть оставшихся в помещении людей. Двое знакомых мождев стояли у выхода, с ленивой настороженностью поглядывая на него. Чуть в стороне привалился к стене высокий смуглый мужчина в ослепительно-белой юбке с полосатым передником. Пышный парик прикрывал белый платок с красными полосами. На могучей груди сверкало широкое серебряное ожерелье. За поясом торчал короткий меч с рукояткой, украшенной красным камнем. Карие глаза на красивом мужественном лице с брезгливым любопытством разглядывали поэта.
— Ты хочешь жить? — раздался из темного угла сиплый, удивительно безжизненный голос.
"Наверное, так должны говорить посланцы смерти", — подумал поэт и втянул голову в плечи.
Из темноты вышел сухощавый мужчина в застиранной юбке, парике из овечьей шерсти и серым незапоминающимся лицом.
— Тебе задали вопрос, чужак, — нахмурился богато одетый стражник.
— Очень хочу, — тихо ответил Треплос.
— И что ты готов сделать, чтобы выжить?
— Все, что угодно, — не раздумывая, ответил юноша.
Мужчина с серым лицом кивнул. Один из мождеев достал из-за саркофага корзину.
— Ешь.
Дрожащими руками поэт снял плетеную крышку. Внутри оказалась половина жареной утки, яблоки, изюм, мягкие булки и кувшин с вином. Он разложил все это богатство на крышке гроба и с жадностью накинулся на еду.
— Твой приятель Алекс убил слуг Тусета по его приказу.
От этих слов хрупкого келлуанина, юноша чуть не подавился.
— Он хотел и тебя заставить участвовать в этом грязном деле, но ты сбежал и скрывался в пустыне.
Высокий красивый мождей ухмыльнулся.
— Я ничего не перепутал? — поинтересовался незапоминающийся мужчина. — Или ты соскучился по своему новому жилищу?
Он постучал пальцем по саркофагу.
— Можно помочь, и эта гробница станет твоей гробницей.
Треплос сообразил, что маг стал жертвой каких-то интриг, возможно связанных с теми загадочными папирусами.
— Я не совсем хорошо помню, когда Алекс приказал мне убить всех в доме Тусета? — промямлил он с набитым ртом.
По тонким сухим губам келлуанина скользнула тень улыбки.
— Ты так долго скитался в пустыне, что совсем потерял счет дням.
— Так и есть! — поэт сделал большой глоток, проталкивая в желудок плохо прожеванную пищу. — А зачем надо было убивать слуг Тусета?
— Твой бывший хозяин оказался колдуном, — любезно разъяснил собеседник. — Он приказал Алексу принести в жертву злобным демонам добрых келлуан.
— А я сбежал? — уточнил Треплос.
— Да.
— И я должен это кому-то подтвердить?
— Ты догадлив, — одобрительно кивнул мужчина. — Ешь, набирайся сил.
Он обратился к красивому мождею.
— Я же говорил, Моотфу, что либрийцы очень понятливый народ.
— А я смогу потом уехать в Нидос? — с нескрываемым опасением поинтересовался юноша.
— Да, — быстро ответил келлуанин. — Мы и там найдем для тебя дело.
— Благодарю, господа. Я буду верно служить вам, — он поклонился сначала одному, потом другому, потом монументально застывшим охранникам.
— Вот только я многое забыл, — поэт вытер рот тыльной стороной ладони. — Не могли бы вы мне напомнить, как это было?
Тот, кого назвали Моотфу, звонко рассмеялся.
— Он мне нравится, Убисту! Ты правильно поступил, не отправив его.
По губам серолицего вновь промелькнула тень улыбки.
— Похвально, что ты быстро соображаешь и так легко готов предать своего господина.
Треплос подавился вином и громко закашлялся. А келлуанин невозмутимо продолжал:
— Я напомню тебе, как все произошло. Но сначала ты должен доказать нам свою преданность.
— Мне нужно кого-то убить? — догадался юноша.
— Почти, — кивнул собеседник. — Твой хозяин схвачен и ждет казни. Но слуга успел скрыться и где-то прячется.
— Алекс жив? — всполошился поэт.
— Пока, — нахмурился Убисту. — И ты поможешь нам его поймать.
Треплос вспомнил, как охранник мага швырял его по гостиничному номеру, и ему поплохело. Вновь связываться с этим парнишкой совсем не хотелось.
— В одиночку я могу с ним не справиться. Особенно после того... как плутал в пустыне.
— Тебе нужно лишь узнать, где он прячется, — успокоил его келлуанин.
— Остальное мы сами сделаем, — хохотнул Моотфу.
— Простите, господа, — юноша развел руками. — Но как я это сделаю?
— Мы думаем, что о нем известно жене брата Тусета, — сказал сухощавый.
— Айри?
— Анукрис, — поправил его Моотфу. — Отвыкай от своих собачьих кличек.
— Да, господин.
— Ты придешь к ней и расскажешь о своем чудесном спасении, — стал объяснять Убисту. — Выяснишь, известно ли ей что-нибудь об этом Алексе, и доложишь нам.
— А потом? — опасливо прищурился поэт.
— Когда мы его убьем, ты скажешь судье, что Алекс убил слуг Тусета по приказу колдуна.
Треплос понятливо кивнул и допил пиво.
— Дальше вы и без меня обойдетесь, — лениво проговорил Моотфу, отодвигаясь от стены.
— Оставь со мной Аататама, — попросил Убисту.
Тот кивнул и вместе с одним из мождеев вышел из гробницы. В дверь робко заглянул писклявый. Серолицый раздраженно махнул рукой, и евнух исчез.
Убисту по-молодому запрыгнул на саркофаг и свесил ноги.
— Садись, — предложил он поэту.
Юноша уселся на пол, скрестив ноги. Глядя снизу вверх, Треплос спросил:
— Как я должен встретиться с Айри?
Он нисколько не удивился тому, что его бывший господин попал в такую неприятность. В истории либрийских колоний, разбросанных по всему побережью Великого моря, часто встречались случаи, когда вчерашние кумиры объявлялись врагами и предателями. Тут главное вовремя встать на нужную сторону, чтобы не оказаться в числе проигравших. Чем подающий надежды поэт и собирался заняться. Кто для него Айри или Алекс? Случайные попутчики на пути к славе. А Тусета и без него уже приговорили к смерти. Он его не предавал и клятвы не нарушил.
— Ночью проберешься в её спальню, — ответил келлуанин.
— А как же муж, слуги, привратник? — растерялся юноша.
— У Небраа своя комната, слуги спят в обеденном зале, куда тебе вовсе не обязательно заходить, — пояснил Убисту. — Привратник там лентяй и бездельник.
Он помолчал и добавил:
— Сегодня у них очень тяжелый день, так что спать все будут крепко. Как из сада пройти в спальню Анукрис, я тебе объясню.
Глаза серолицего опасно сощурились.
— Если будешь неосторожен, и тебя схватят, мы не станем помогать. Тебя казнят. Отдадут на съедение крокодилу как слугу колдуна.
Поэт сглотнул слюну.
— Но, господин! Всякое может случиться. Вдруг кто-нибудь увидит...
— Беги, — не задумываясь, ответил собеседник.
— Куда?
— Один из соседей Небраа служит писцом у сепаха. Три дня назад его послали в Дельту с важным поручением. Он уехал, взяв с собой семью и слуг. В доме остался один привратник. Он очень любит пиво и почти не заходит в сад. Вот там мы и будем тебя ждать.
— Я все понял, господин, — кивнул Треплос. Ему вдруг ужасно захотелось спать.
— Мы придем вечером, — Убисту ловко спрыгнул с саркофага. — За тобой присмотрят.
Юноша быстро встал и поклонился.
— Да, господин.
— Не вздумай нас обмануть, чужак! — с неприкрытой угрозой проговорил келлуанин. — Иначе смерть от голода покажется тебе наслаждением.
Он вышел вместе с мождеем. В гробницу заглянул знакомый евнух.
— Спишь? — пропищал он, распахивая дверь и пропуская внутрь своего приятеля с большой охапкой камыша.
— Ложись, — пробасил тот, сваливая траву в угол.
То ли они добавили в пиво сонное зелье, или Треплос оказался так измучен голодом и страхом, что сытость подействовала на него не хуже снотворного. Едва голова поэта коснулась свежего, пахнущего рекой и солнцем камыша, как он тут же провалился в глубокий, как омут, сон.
Анукрис казалось, что этот день никогда не закончится! Даже подготовка к новоселью не отняла у неё столько сил. Дом бурлил, словно котел с кипящим супом. Люди метались подобно муравьям, то и дело обращаясь к хозяйке за распоряжениями, советами или с докладами.
Слуги торопливо освобождали кладовку с самой широкой дверью. Нужно не только вынести все лишнее, помещение требовалось украсить свежими цветами, зелеными ветками и статуэтками богов, за которыми тут же послали в храм Сета.
Над кухонным двором весело клубился птичий пух. Кухарка и её помощницы резали салат, жарили птицу и рыбу, растирали зерна в муку, пекли свежий хлеб.
И все эти приготовления необходимо завершить к вечеру! Задерганная Анукрис то и дело ругала своего непутевого супруга, не предупредившего её вовремя. К таким мероприятиям нужно готовиться заранее. А у неё всего лишь полдня! Но она не могла опозориться на весь город, плохо приняв бальзамировщиков.
Сына одной из соседских служанок посадили на забор, следить за каналом в ожидании появления синего корабля из Города мертвых.
Когда-то кладбища Абидоса располагались только на противоположном берегу Лаума. Но с течением времени охранять гробницы и поддерживать их в порядке становилось все труднее. Приходилось нанимать все новых и новых сторожей, а это требовало от храмов дополнительных затрат. После гражданской войны жрецы приняли решение об устройстве новых мест захоронения ближе к городу. Но мастерские бальзамировщиков никто переносить не захотел. С тех пор тела знатных и уважаемых людей сначала везли в Город мертвых, потом возвращали обратно.
Слуги заканчивали расставлять столы в обеденном зале, когда в дом заявился довольный и чуть пьяненький Небраа.
— Ты хорошо поработала, Мерисид!
— Это все госпожа, — скромно потупила взор старшая служанка, застывшая с охапкой свежих цветов.
— Без тебя у неё ничего не получается, — уверенно заявил хозяин и только потом обратился к побледневшей от злости супруге. — Нам окажет честь сам мудрейший Сетиер! Прикажи подать лучшую посуду...
Он собрался высказать еще какие-то распоряжения, но тут раздался звонкий мальчишеский голос.
— Корабль плывет!
— Я пойду встречу их на берегу, — засуетился супруг.
Анукрис плюнула ему вслед и заторопилась в обеденный зал, где заканчивались последние приготовления.
Низкая барка с двенадцатью гребцами застыла у маленького причала возле усадьбы Небраа. На улицах толпился любопытствующий народ. Но церемонию не начинали. Протрезвевший от волнения Небраа уговаривал бальзамировщиков подождать еще немного. Те указывали на заходящее солнце и ругались.
Раздвигая плечами носильщиков любопытных, из-за угла неторопливо выплыли носилки первого пророка храма Сета.
