| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Изменения тринадцатого века одновременно подтвердили и видоизменили этот характер. Впервые королевство Кастилия приобрело побережье Средиземного моря. Раздел полуострова, предусмотренный еще в Тудиленском договоре 1151 года и ратифицированный Альфонсо VIII Кастильским и Альфонсо II Арагонским в 1179 году, наконец был осуществлен. Тем не менее, Мурсия стала королевством короны Кастилии не благодаря давнему замыслу, а скорее благодаря компромиссу, достигнутому во избежание братоубийственной войны между Арагоном и Кастилией, в то время как Гранада была подтверждена политической географией, как ранее была передана по договору, за кастильским завоеванием. "Реальное присутствие" Кастилии на восточном побережье оставалось незначительным. Мурсия была завоевана в основном арагонским и каталонским оружием, фактически благодаря любезности Хайме I. Ее христианская община, заселенная после завоевания, преимущественно говорила на каталанском языке. Постоянное мусульманское население придало ей "средиземноморский" колорит. Она вела себя, так сказать, скорее как арагоно-каталонская, чем кастильская колония, следуя модели Валенсии с ее многочисленным коренным населением и общей экономической непрерывностью, а не оголенным пастбищам Андалусии.
Валенсия и Северная Мурсия: завоевание и разделение
Преимущественно мавританский характер завоеванной Валенсии относительно легко проиллюстрировать и объяснить. Это было результатом особенностей страны, обстоятельств завоевания и ограниченности людских ресурсов короны Арагона. Прославившаяся своим бесконечным разнообразием, Валенсия на относительно небольшом пространстве фактически состояла из двух стран: гористых, пастушеских окраин на севере и на южной границе, где овец и коз было больше, чем людей, а возможности для поселенцев были величайшими, поскольку требуемое количество было наименьшим; и плодородных низменностей с хорошо орошаемой равниной в центре, где с незапамятных времен жила и работала большая часть населения и где выращивание товарных культур, пережившее завоевание и предъявляющее трудоемкие требования, сделало туземцев незаменимыми. Изгнания были нечастыми по сравнению с кастильскими завоеваниями, возвращение коренного населения — обширным, а расселение новых колонистов — редким. К концу своего правления Хайме I жаловался, что в его новое королевство прибыло только 30 000 поселенцев, тогда как для обеспечения его безопасности требовалось 100 000 3. Король, как известно, был склонен к численным преувеличениям, но суть его претензий ясна. Спрос на недвижимую добычу королевства Валенсия заметно отставал от предложения.
Это помогает объяснить ход завоевания, столь отличающийся в решающих отношениях от пути Андалусии. Везде христианские испанские завоеватели использовали разногласия среди мавров XIII века, но в Валенсии, более чем где-либо еще, завоевание носило характер мавританской гражданской войны, в которую Хайме I вмешался с выгодой для себя. Хотя христианские наблюдатели называли Валенсию "королевством", формально она была провинцией Альмохадов, правитель которой Абу Зайд получил от своих хозяев-Альмохадов неограниченную власть. Когда империя Альмохадов распалась, Абу Зайд сохранял видимость преемственности в Валенсии, где она просуществовала дольше, чем где-либо еще в Испании. Но его позиция была двусмысленной. Он оказался вынужден защищать легитимность Альмохадов своими собственными ресурсами и на свой страх и риск от множества группировок, подобных тем, что существовали в остальной части Аль-Андалуса. Он противостоял амбициозным кастелянам, таким как Бану-Иса в Хативе; харизматичным главарям бандитов, таким как грозный аль-Азрак, который окажется самым коварным и несговорчивым из врагов Хайме; сторонникам Хафсидов; друзьям Ибн Худа и, что самое грозное, узурпатору Зайан, который грозил стать Ибн Худом Валенсии. Хотя его настоящее происхождение было сомнительным, Зайан с видимым правдоподобием утверждал, что он происходит от правителей до Альмохадов. В то время как север оставался верным Абу Зайду, а кастеляны юга заигрывали с Ибн Худом, он смог создать государство, простирающееся до Хукара, включая город Валенсию, в стратегическом и экономическом центре страны. Султанату Зайяна нужны были два важнейших атрибута — голова и хвост. События доказали, что ему также недоставало смелости, поскольку большая часть сельской местности не оказала большого сопротивления арагонскому вторжению в следующем десятилетии. Но на карте оно выглядело достаточно грозным, и для Абу Зайда оно представляло собой угрозу, с которой невозможно справиться в одиночку.
В этих обстоятельствах Абу Зайд прибегнул к традиционному приему андалузских политиков: союзу с неверными. Свой первый шаг в сторону лагеря Хайме он сделал в 1226 году, когда согласился платить дань Арагону. Предположительно, это произошло из-за замка Пейискола, который Хайме осадил в 1225 году в ходе пробного вторжения на территорию Валенсии, — юношеская кавалькада, преждевременное приключение. Но атака Хайме была плохо подготовлена, и Абу Зайду, вероятно, не было необходимости откупаться от него; это была не пайола хищнику, а гонорар потенциальному наемнику. Однако его непосредственным результатом стало то, что наемничество было недоступно, поскольку это спровоцировало восстание большей части арагонской знати, которая предпочла бы войну, которая могла бы их обогатить, компромиссу, выгодному королю. Только после победы в последующей борьбе за власть в своем королевстве и объединения своей капризной аристократии в успешной войне против Майорки Хайме смог прийти на помощь Абу Зайду. К тому времени его данник находился в отчаянном положении. В 1229 году Абу Зайд предложил кондоминиум на завоеванных землях и четверть доходов королевства, в 1232 году — весь город Валенсию и юрисдикцию над ним. Поскольку большая часть провинции была запугана или контролируема Зайяном, старая про-Альмохадская элита могла выжить только в сотрудничестве с иностранным завоевателем. Тем не менее, атмосфера легитимности все еще сохранялась на стороне, на которой вмешался Хайме, по крайней мере, до тех пор, пока Абу Зайд не отдал себя душой и телом своему союзнику и не стал христианином. Таким образом, многие общины Валенсии подчинились завоевателя и встали на его сторону. Эта пятая колонна могла рассчитывать на привилегированное и безопасное место в обществе после завоевания.
Даже за пределами относительно узкого круга сторонников Абу Зайда, большая часть королевства сдалась без боя. Война началась в 1232 году, и последняя устоявшая крепость в Биаре сдалась только в 1245 году. Бои продолжались или возобновлялись в течение поколения после этого. Из-за этой долгой борьбы Валенсия кажется образцом неукротимого сопротивления; однако, если бы это действительно было так, она, возможно, вообще никогда не было бы завоевана, поскольку по численности и ресурсам королевство не уступало владениям Хайме. Ожесточенное, но разрозненное сопротивление было делом рук Зайана и нескольких более или менее независимых вождей: неприступность их позиций и внутренние факторы, отвлекающие захватчика, привели к длительной войне. Несколько раз Хайме отказывался принять предложение о капитуляции, потому что ему нужна была победа; в других — Бурриане и самой Валенсии — предложения поступили слишком поздно, и Хайме счел целесообразным преподать суровый урок. В 1237 году бескровно пал ряд крепостей: Нулес, Кастро, Валь д'Укс6, все в один и тот же день. Во время великой осады Валенсии в 1238 году Хайме смог добиться сдачи большинства оставшихся замков центральной зоны. Силла проявила исключительный дух, продержавшись неделю 4. Во многих отношениях завоевание было королевским прогрессом, временами колеблющимся как из-за собственной нерешительности Хайме, так и из-за напряжения ожесточенного противостояния.
Ибо Хайме вступил в войну неохотно и вел ее осторожно. Это никогда не было его личной целью, в отличие от его "любимого" завоевания Майорки. Напротив, это было излюбленное дело знати, сражавшейся с ним в гражданской войне 1226-1228 годов. Он отказался от вторжения в Валенсию в 1226 году, и его пришлось уговаривать решиться на него даже в 1232 году, когда его союз с Абу Зайдом дал ему идеальный предлог. Он заявил, что поражен энтузиазмом знати по поводу Валенсии. Война была спровоцирована лишь частной инициативой поддержавших ее дворян во главе с Эн Бласко д'Алагом, который был одним из самых ярых критиков Хайме, а после двух лет ссылки в Валенсии стал представителем совета по Валенсийской авантюре. Некоторые из них заняли Мореллу, одну из северных крепостей, где жил Абу Зайд. Следом последовали силы рыцарских орденов. Только после этого Хайме собрал несколько сотен человек и лично вступил в войну.
Эта оппортунистическая реакция была типичной для этого человека и является ключом к объяснению его поведения при завоевании Валенсии. В своей автобиографии Хайме возвеличил этот процесс, ссылаясь на провидение и свои собственные, мнимые, давние амбиции, или заявив, что заранее набросал всю стратегию завоевания: "А теперь я расскажу вам, как мы захватим Валенсию и все остальные земли"5. В действительности, однако, завоевание было импровизированным на каждом шагу. Успех Эн Бласко при Морелле убедил короля в целесообразности вторжения. Согласие Абу Зайда сделало целесообразным приступить к покушению на саму Валенсию. И как только Валенсия пала, король, по его собственному прямому признанию, не смог устоять перед возможностью сделать Хативу зависимой и взимать дань с юга. До 1236 года он намеревался сохранить Абу Зайда в качестве короля-марионетки, но в том же году бесцеремонно присвоил себе титул короля Валенсии: возможно, это было реализацией долгосрочной стратегии, но больше напоминает очередную импровизацию. Единственным постоянным стремлением Хайме было стремление к рыцарской славе, "bon preu et tan gran nom", которые сулили великие завоевания. Причина, по которой он отдал предпочтение Майорке выше Валенсии, заключалась в том, что завоевание морем, будучи более трудным, приносило больше чести. Бароны, которые стремились заинтересовать его Валенсией, испробовали все аргументы: его предки желали этого; это было "лучшее и самое прекрасное" королевство в мире и "самое восхитительное"; "и если Бог пожелает, чтобы вы завоевали его — а Он так и сделает — вы завоюете все лучшее, что может быть в мире, удовольствия и крепкие замки"; по сравнению с Валенсией Майорка была ничем. Но, по словам Хайме, последний аргумент, кажется, был решающим: "Если вы примете его, вы можете сказать, что вы лучший король в мире и тот, кто совершил больше всего деяний"6.
Как обычно, Хайме вдохновляла безудержная любовь к "деяниям", а не какое-то специфически христианское или "крестоносное" рвение, и уж точно не враждебное отношение к исламу. Позже он стал кандидатом на канонизацию от Каталонии, в подражание другим воителям против ислама, Святому Людовику и Святому Фердинанду 7. Заслуженно потерпев неудачу, он был наименее вероятным святым, даже в потенциале, из трех. Он был "hom de femnes", дамским угодником, не уважавшим ни целомудрия, ни обета безбрачия. Он жестоко обошелся с архиепископом Сарагосы и отрезал язык епископу Жироны. Его образцами были не Христос и апостолы, а Александр и Сид. Часто нетерпеливый по отношению к своим единоверцам, он мог быть снисходителен к маврам, особенно когда обнаруживал, что они говорят на том же рыцарском языке, что и он. По его словам, из всех его мавританских вассалов только аль-Азрак разочаровал его в вопросах чести. Например, представитель Джативы, пришедший обсудить с королем условия капитуляции, казался "самым мудрым из людей Джативы и одним из лучших тамошних людей", который "хорошо изложил свои аргументы". Аргумент мусульманского мудреца стоит процитировать:
"Хорошо знаете ли вы, что это за замок Джатива и что лучшего нет во всем Аль-Андалии, и что если бы вы получили замок за такую ??небольшую цену, мавры и христиане сочли бы его плохим. И хотя правитель и мавры не соблюдают ваш образ жизни [буквально "закон"], они опозорили бы себя в ваших глазах, если бы сделали то, что вы требуете. И они просят вас не желать, чтобы они это сделали".
Тон этого разговора типичен для отношений Хайме с маврами. Он "знал их обычаи" и показал это, предложив им свежее мясо, живые подарки и традиционные приветствия. Хайме, конечно, был способен выразить удовлетворение, обращаясь к священнослужителям, по поводу того, что "имя Христа и Его Святой Матери" теперь звучало там, где раньше можно было услышать только имя Мухаммеда. Но пока "враги Бога" были добрыми и верными подданными короля, он не хотел ни уничтожать, ни изгонять их, ни даже — насколько позволяли его более широкие обязанности — без необходимости беспокоить их.
В знаменитом отрывке из "Книги деяний" он описал аудиенцию, которую он дал двум выдающимся гражданам Мурсии, которых Альфонсо X посвятил в рыцари, но которые жаловались на обращение, которому они подверглись со стороны христиан. Когда он услышал, что они приближаются, он велел задрапировать свой щатер на сарацинский манер и расставил сиденья. Он приказал принести живых кур, овец и коз, зарезать их на маврский манер и устроил пир с сановниками. После того как они преклонили колени и поцеловали его ноги, он отпустил всех, кроме своего еврейского переводчика, и обратился к ним конфиденциально:
"И мы сказали им, что послали за ними по той причине, дабы они могли хорошо знать, что в наших землях проживает много сарацин и что с прошлых времен наша династия держала их в Арагоне и в Каталонии, а мы — в королевстве Майорка и Валенсия, и все ведут свой образ жизни, как если бы они находились в стране сарацин, и они предстали перед нашей милостью и подчинились нам. А тех, кто не подчинился, нам пришлось взять силой и заселить их землю христианами"8.
Это было точное изложение королевской политики и полезный источник объяснения того, почему Валенсия под властью Хайме оставалась преимущественно мавританским королевством. Бескровная капитуляция большей части королевства, предпочтение королем критериев лояльности критериям веры в узком смысле этого слова и историческая память в совокупности гарантировала выживание мавров. Пример недавней истории Майорки, упомянутый Хайме и который он испытал на себе, очевидно, оказал влияние. На Майорке первоначальная попытка искоренить коренных мусульман, вдохновленная как алчностью, так и рвением крестоносцев, оказалась неосуществимой. Но столь же уместным был и более отдаленный пример: Валенсия Сида, продемонстрировавшая жизнеспособность преимущественно мавританской страны под христианским управлением и сосуществование — нормальное для средневековой Испании, но драматически продемонстрированное в Валенсии — христианских и мусульманских общин с их особыми привилегиями и законами.
Были, конечно, и исключения: места в Валенсии, где появились поселенцы и где мавров, как минимум, лишали собственности, а в худшем случае изгоняли. Более двадцати земельных книг дают подробную картину распределения завоеванных территорий в Валенсии. Более высокая эффективность королевской бюрократии позволила вести более точный и полный отчет, чем это возможно в Андалусии. Валенсийские записи представляют собой "книги Страшного Суда", часто описывающие рационализацию распределения земли ex post facto на основе территориальных единиц, существовавших до завоевания; многие из них датируются 1270-ми годами, когда недовольство коренного населения несанкционированными экспроприациями помогло спровоцировать крупное восстание, частью королевской реакции на которое было распоряжение короля о проведении межевания распределенных земель. В других случаях, как в Валенсии, передел был зафиксирован в том виде, в котором он произошел. С точки зрения обращения с завоеванными землями и характера расселения можно выделить четыре региона, которые требуют отдельного рассмотрения: север до границ провинции Кастельон; зона от Сегорбе на юг до орты Валенсии с отдельной, но аналогичной территорией к югу от столицы до Хукара; собственно Валенсия, город и равнина; и юг, за Хукаром, с северной Мурсией, которую в нынешних целях можно рассматривать совместно с южной Валенсией. В каждом конкретном случае важно помнить о недостатках этого вида доказательств. Королевские пожелания, даже сформулированные эффективной бюрократией, не всегда воплощаются в жизнь; революция землевладения не обязательно подразумевает какие-либо серьезные изменения в населении на местах.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
