Скитания некроманта

Мы уже пехоту практически втоптали в пыль, когда по нашим коробочкам ударили странные оранжевые шары... Это было ни на что не похоже! Танки просто прожигало насквозь... ».

Атака началась на рассвете. Под вой минометных залпов русские окопы окутались разрывами мощных мин. Воздух наполнился градом осколков, от которых мало спасали полевые укрытия.

— Огонь! — в очередной раз хрипел высохший как мумия офицер, одновременно давая отмашку рукой, и минометная батарея выдавала еще одну порцию смертоносного металла.

Немцы особо не церемонились. Не испытывавшие нехватки боеприпасов, подносчики уже на порядок превысили стандартный лимит мин, выделяемых на подготовку к атаке. На полусогнутых ногах солдаты продолжали носить тяжелые снарядные ящики. Наконец, обстрел прекратился и через оседавшую пыль двинулись танки, густо облепленные пехотой.

Выбравшись из полуразрушенного блиндажа, комбат припал к брустверу и через бинокль стал внимательно всматриваться в наступавшего противника.

— Передай в доты, пусть вступают не сразу, — бросил он приказ связисту, вихрастая голова которого крутилась рядом. — Надо немного выждать. Как они втянуться в овраг, может тогда выбьем парочку.

Через мгновение связист забубнил в трубку:

— Ольха, ольха, я береза. Ольха, ольха, я береза. Прием! Ольха, ответь березе! Ольха, жди! Жди, пока не втянуться в овраг! Ольха, как понял? Как понял? Товарищ подполковник, передал!

— Хорошо, — пробормотал, не поднимая головы, комбат. — Хорошо. А, это еще кто? Что за больной такой?

От медсанбата прямо мимо штабной землянки бежал, пригибаясь к земле, какой-то красноармеец.

— Да, это же мой крестник! — удивился комбат. — Смотри-ка, Мишка, точно ведь Кирьян несется к окопам.

— Он, он это! Сбежал, стервец, — подтвердил связист, вглядываясь вдаль. — Вон как ломанулся! Во второй взвод, кажется. Точно, к Петру. Дружок это его.

Килиан в этот момент несся как угорелый, перескакивая через кустарники и разбросанные снарядные ящики. Сделав последний рывок, он чудом не свернул себе шею и упал прямо в окоп под ноги какому-то солдату.

— Братки, — чуть отдышавшись, засмеялся Килиан. — Принимай пополнение!

— Ну, Кирюха, ты даешь..., — восхищенно хлопнул его по плечу подошедший взводный. — Прямо из медсанбата и в бой! Хорош!

— Куда же я без вас?! — пробормотал Килиан, поднимаясь на гудевшие ноги. — Мы теперь связаны. О! Опять танки?!

Вмиг ставший серьезным, Петр молча кивнул и встал к брустверу. Килиан, схватив винтовку, пристроился рядом.

В этот момент он уже не ощущал себя тем Килианом — магом, которого совсем недавно с позором изгнали из дома. За те несколько дней, что он провел здесь, его воспоминания о родном мире сильно потускнели. Тот мир с его магической аурой, с его невиданными здесь животными, сварами и дрязгами, подернуло дымкой. Ему начинало казаться, что те удивительные картины о прошлой жизни, которые сознание выкидывало время от времени, не более чем видения! Призрак прошлого!

— Не высовываемся! Подпускаем ближе. — пошел по цепи приказ взводного.

Килиан присел на корточки, крепко обхватив винтовку, и поэтому пропустил момент, когда захлопали выстрелы бронебойных ружей. Гулкие хлопки раздавались практически непрерывно и вносили в звуки боя свой неповторимый рисунок.

— Что расселся? — сильный пинок отбросил Килиана в глубину окопа. — Тебе особое приглашение нужно?

Высокий кучерявый солдат нависал над ним, зло выговаривая каждое слово:

— Дошло?

Посмотрев в бешеные глаза, маг понял, что с его стороны может быть только один ответ — положительный. Кивнув головой и что-то неразборчиво промычав одновременно, Килиан поднялся и начал стрелять. В этот момент для него не существовало большой разницы, куда стрелять и в кого целить. Он практически не видел фигурки противника; они едва только появились на горизонте. Все его внимание застилали огромные черные машины — танки, медленно выраставшие в степи.

Танки на мгновение замирали и сразу же следовал выстрел. С каждой секундой, не отводящий от них взгляда Килиан чувствовал, как его восприятие этого боя начинает неуловимо меняться. Многотонные монстры, только что вызывавшие панический ужас, сейчас уже казались не такими страшными и ужасными. Они постепенно теряли этот налет страха, который окружал их.

Маг видел, как их ломаные линии начинают терять свою угловатость и незаметно приобретают плавность и округлость. Танк в его глазах переставал быть просто бездушным металлическим чудовищем, который несет вокруг исключительно смерть и только лишь смерть! Он почувствовал в нем красоту и сразу же ужаснулся этого!

«Что же это такое? — со странным воодушевлением думал он. — Как оно может быть прекрасным и волнительным? Как эта гора метала, которую даже самый последний гном постеснялся назвать своим творением, могла в моих глазах так измениться? Это же просто невозможно!». Уродливые металлические выступы по краям, огромный и несуразный нарост наверху и длинной трубой спереди вмиг перестал быть просто набором чего-то непонятного и гадкого! «Оно же прекрасно! — Килиан не мог оторвать от него глаз. — Какое удивительное сочетание безумной мощи и скрытой силы!».

Ощущение было настолько явным и противоречивым, что маг непроизвольно застонал.

— Учитель, что же это такое со мной? — еле слышно промычал он, поднимая голову к небу. — Что со мной происходит?

Однако, некому было отвечать на его мольбу. Не было рядом человека, который с детства был ему самым близким.

— Этого же не должно быть, — неуверенно бормотал Килиан, наблюдая, как немецкие танки утюжат выдвинутые вперед стрелковые ячейки. — Это ужасно! Это ужасно прекрасно!

В каких-то метрах от него погибали солдаты, которых тяжелые машины закапывали прямо в их же стрелковых ячейках. Погибали его товарищи, с которыми за то столь малое отпущенное им время, он успел по настоящему сдружиться! Погибала его вновь обретенная семья! Но его охватывали какие-то противоречивые чувства: это и всепроникающая жалость, горечь утраты, это и ненависть к врагу, это и странное воодушевление. Весь этот коктейль, похожий на гремучую и взрывоопасную смесь, в нем превращался в удивительную смесь, имя которой «упоение красотой смерти».

Будь в этот самый момент рядом с ним его учитель, мудрый и опытный Зенон, то эта проблема бы отпала сама собой, так и не разгоревшись из маленького уголька во все сметающее пламя. Однако рядом с ним не было никого, кроме умирающих товарищей и несущих смерть врагов.

Килиан впадал в необычное состояние, которое было чем-то похоже на транс и на бесконечно испытываемую эйфорию одновременно. Окружающие предметы то пропадали из его поля зрения, то вновь появлялись, вырастая при этом до огромных размеров. Ломались и трансформировались звуки сражения: взрывы снарядов отдавали грохотом необъятных и далеких барабанов, крики умирающих и горящих заживо солдат становились ритуальными песнями островных аборигенов. Он полностью терял связь с реальностью!

Сражение тем временем развивалось именно так, как и планировал комбат, расставляя свои немудреные силы. Немецкие танки при поддержки пехоты попытались прорваться с наиболее удобного с их точки зрения направления — там, где для танков открывался идеальный простор для маневра. Ринувшиеся коробочки с первых же минут боя наткнулись на плотный огонь бронебойных ружей. Рой мощных зарядов, то и дело щелкавших по броне танков, первое время особо не беспокоил танкистов, которые советские ружья презрительно называли «сталинскими мушкетами». Однако, с каждым метром, приближавшим их к заветной линии окоп, бронебойный огонь становился все более опасным и из просто беспокоившего превращался в смертельно опасный.

— База, база, прием! — докладывал командир первой машины. — Противотанковые орудия не обнаружены! Нахожусь под сильным заградительным огнем! Продолжаю движение!

Наконец, один танк встал, встал, как вкопанный, неудачно подставив свой бок под выстрел замаскировавшегося бронебойщика. Следом задымил второй, которого забросали бутылками с зажигательной смесью. Бронебойный кулак за первые часы боя потерял две машины из четырех, принимавших участие в атаке.

— Повторяю, имею потери! — надрывался в микрофон рации командир группы. — Имею потери! Две машины подбиты! О, мой бог!

В дело вступили два импровизированных дзота. Вкопанные по макушку два танка Т-28, наконец-то, дождались своего часа. Выстрелы главным калибром, наведенные практически в упор, разметали по полю два последних немецких танка, как игрушечные. Получив по снаряду в заднюю часть, они расцвели фейерверком осколков.

Уничтожение передовой группы привел немецкое командование в бешенство, так как только этим можно было объяснить мгновенно начавшееся новое наступление. Свежая четверка бронированных машин, появившись на горизонте, с безопасного расстояния расстреляла сталинские линкоры, лишившиеся своего главного козыря — неожиданности. Огромные машины, так пугавшие иностранных дипломатов грозным видом своих многочисленных башен, оказались в ловушке, где и были бесславно подбиты. Вкопанные в расчете на близкую дистанцию боя, они были не в состоянии вести орудийную дуэль на равных.

Пока танки добивали импровизированные советские дзоты, немецкая пехота подобралась практически к переднему краю советской обороны. Уже были видны немецкие гренадеры, изготовившиеся к броску гранат. Они видно, считали советские окопы уже давно взятыми, поэтому без всякой суеты раскладывали перед собой заботливо припасенные колотушки.

— Ну, вот и все, Кирюха! — угрюмо буркнул Петр, в очередной раз проверяя полон ли магазин с патронами. — Если они притихли, считай к атаке готовятся... Сначала гранатами забросают, а потом контуженных добьют.

Килиан в этот самый момент ни как не мог унять дрожь в руках. Они ходили ходуном, словно у больного.

— Ты, главное, сразу же как только увидишь, что они гранаты начали бросать, так немедля ложись на дно окопа, — наставлял его Петр, привязывая вместе обрывком веревки несколько гранат. — Лег и рот по шире открой! Успел, значит, поживешь еще! Ну, с Богом старина!

С поля раздалась отрывистая команда и в советские окопы полетели немецкие колотушки. То ли так задумывалось, то ли все вышло чисто случайно, но многочисленные взрывы слились в один продолжительный и сильный взрыв. Извилистые ходы и так практически засыпанные после недавнего обстрела превратились в едва различимые канавки.

— Братушки, есть кто живой? — на фоне воцарившейся тишины раздался громкий вопль. — Есть кто живой?

По окопам бродил окровавленный политрук с волочившейся за ним винтовкой.

— Братки, вставай! — то и дело наклонялся он к полузасыпанным телам и начинал тормошить их. — Родимые, ведь пойдут сейчас ироды! Ну, давай, солдатик, поднимайся. Идут ведь, идут!

Немецкая пехота шла во весь рост, опустив оружие дулом вниз. Кое-где даже слышался звук губной гармошки. Догоняя гренадеров, рвали двигатели оставшиеся танки.

— Что, твари, думаете взяли? — политрук подтянул винтовку. — Взяли?! Да?!

Клацнул затвор, винтовка взлетела к плечу и раздался выстрел. Один пехотинец упал. Цепь залегла и мгновенно окуталась выстрелами. Танки рванули вперед и пятьдесят метров, отделявшие их от окоп, они пролетели за считанные секунды.

Достигнув окоп, танки резко поменяли курс — многотонные машины начали вспахивать землю, закапывая оставшихся защитников. Крики заживо погребенных смешались с ревом железных монстров.

— Еще немного, самую малость..., — шептал Петр, крепко ухватив гранатную связку. — Давай, давай иди.

Он на доли секунды приподнялся и метнул связку в цель. Четыре противотанковые гранаты, связанные обыкновенной бечевкой, стали для гордости немецкой промышленности крайне неприятным сюрпризом. Угловатую башню с грохотом вырвало с направляющих, а оставшаяся металлическая коробка задымила и остановилась.

— Взял?! Взял советского бойца?! — обрадованно закричал Петр, привстав с бруствера. — Понравилось?

Привставшая фигура в светло-зеленом сильно выцветшем обмундировании, оказалась для шедшего следом танка слишком хорошей мишенью. Окутавшись клубами порохового дыма, он сразу же выстрелил. Наглый пехотинец, только что красовавшийся на бруствере, исчез словно его и не было, зато появился другой.

… Воздух наполнился неприятным гудением, который заставлял замереть сердце. Через несколько секунд в небо ударил столб яркого света! И все изменилось... Открывая крепко зажмуренные глаза, солдаты не могли узнать окружающее поле. День сменился ночью, воздух превратился в обжигающую ноздри массу. Танки, только что стоявшие исполинами у окоп, стали обугленными остовами.

Глава четырнадцатая

Из замызганного пергамента, который выпал из сумки нищего и затерялся среди мусора: «Братья и сестры! Нет мне ближе вас никого, ни отца, ни матери, ни сына, ни дочери... Нет для меня большего счастья, чем служить вам, чем быть рядом с вами!

Внемлите мне и запомните сказанное мною, ибо устами моими говорит сам Единый и Сущий! Слушайте Сущего на земле и Единого на небе!

Пришло время для покаяния... Покаемся, братья и сестры! Вспомним наши прегрешения друг перед другом и перед ним... Пусть слезы искреннего раскаяния катятся по вашим щекам не переставая, ибо раскаяние — это милость Единого, это его дар его всем нам!

Хватит нам грешить, хватит нам угодничать и злословить, хватит нам копить богатство и обманывать своих близких. Зачем мы убиваем в себе святость Единого? Почему мы позабыли все его наставления и поступаем наперекор его словам?

Давайте все вместе отринем Зло из наших душ и возлюбим друг друга! Гоните, как паскудно пса, злодеяния из своих домов, с улиц и дворцов...

Братья и сестры, приходите во второй день сарона на дворцовую площадь, где все вместе мы помолимся и покаемся!

Сказанное истинно.

Преподобный Керн.

Паломники всевозможными способами пытались проникнуть в город. Городской магистрат, казалось, вывернулся наизнанку, пытаясь воспрепятствовать этому. За неделю глашатай на дворцовой площади трижды зачитывал оглашая один за другим указы об ограничении въезда через городские ворота, о повышении въездной пошлины. Не помогали ни городская стража, лютовавшая при въезде, ни дополнительные разъезды гвардейцев. Все было без толку!

Каждое утро перед городскими воротами начиналось одно и тоже. Мужчины, женщины, старики, старухи, дети, стоявшие лагерем у города, старались любыми способами попасть в город. Мужчины нанимались работниками за копейки, а подчас и вообще бесплатно, лишь бы их провели за городские стены. Сходили с ума женщины, отдаваясь прямо на пыльной земле любому, у кого был лишний проездной ярлык. Дети разного пола и возраста, словно ручные животные, цеплялись за платье торговцев, возвращавшихся из поездки, умоляя их взять с собой.

Вечером, сразу же после захода солнца, стража начинала медленно закрывать городские ворота, отталкивая бесчинствующую толпу ударами алебард. Однако люди продолжали напирать, не обращая ни какого внимания на падающих рядом. Десять — двенадцать трупов было обычной платой, которую приходилось платить за своевременное закрытие ворот.