— Да выслушай ты меня, дура влюбленная, — закричал генерал.
Она молча вернулась назад, села на стул.
— Спасибо, извините. Прежде, чем вы услышите от меня информацию, вы должны подписать вот этот документ, это подписка о неразглашении.
— До свиданья, — ответила Эльвира.
— Как же тяжело говорить с влюбленными, — вздохнул генерал, — позвоните своему мужу, пожалуйста.
Эльвира посмотрела на генерала внимательно, набрала номер:
— Костя, тут...
— Я знаю, верь ему, — сразу же перебил он ее.
— Но он...
— Я знаю, верь ему.
Константин отключил связь.
Эльвира вздохнула и поставила свою подпись.
— Вот теперь я могу говорить с вами, Эльвира. Костя не адвокат мафии, он капитан полиции, работающий под прикрытием.
— Что?
— Да, это именно так. Вы теперь законная жена и можете знать о муже многое, но не все, конечно. Говорить вам об этом с Костей тоже не надо, знайте и молчите. Даже если его в тюрьму посадят — все равно молчите. Значит так будет надо, и он скоро выйдет, не смотря на тяжесть статьи. Запомните мой телефон.
Генерал написал на листочке, она кивнула головой:
— Запомнила.
— Звоните в случае крайней необходимости, Костю не называйте. Я пойму. Костя не мог вам сказать раньше. Не знаю, наверное, вам все равно стало не легче.
— В чем-то легче, в чем-то сложнее. За мафиозные дела не посадят, но убить могут. Что поделать, если я влюбилась в мафиози, а он оказался полицейским. Вы правильно сказали — дура. Вы все правильно сделали, генерал, на душе спокойнее, что Костя честный человек, но бояться то я все равно не перестала. Я могу идти или у вас еще что-то для меня есть?
— Да, Эльвира, теперь вы можете идти и помните — меня вы не видели, ничего не слышали. Говорить на эту тему вы можете только со мной лично, всех остальных, хоть самого министра, расценивайте как провокатора. Если я уйду на пенсию, то Костя сам скажет вам с кем можно общаться. Без его слов не верьте никому. Теперь идите.
Она молча кивнула головой и ушла. Решила пройти по городу пешком квартал, а потом уже поймать такси. Вот так Костя, адвокат мафии, она усмехнулась. Как же ему тяжело приходится. Наверняка он этого Давида ненавидит, как и я, а необходимо общаться. Генерал сказал, что даже с Костей говорить я не могу, наверное, он прав, никогда не знаешь, если жучок на одежде или дома, в офисе или машине.
Дома Костя спросил ее:
— Пообщалась с клиентом?
— Пообщалась, но адвокатом его не стану. Квартира какая-то затрепанная, сразу видно, что жулик и денег у него нет. Потом он, видите ли, деньги отдаст, пусть кому-нибудь другому обещает. Я все правильно сделала, Костя?
— Ты у меня умница, все правильно, все.
Х
Старый еврей Либерсон Абрам Маркович уже не один десяток лет руководил одной из юридических консультаций города и считался практически лучшим адвокатом, услугами которого пользовались местные заправилы бизнеса. Он знал практически всех судей, следователей, прокуроров и руководящий состав полиции от районного до областного уровня. В его консультации работали лучшие, и чтобы в народе не злословили о том, что эта консультация оказывает услуги только богатым лицам, он взял на работу несколько лет назад выпускницу университета Солнцеву Эльвиру Анатольевну. Помог ей сдать соответствующие тесты и зачеты, и девушка стала адвокатам с маленьким отдельным кабинетом. Не перспективные дела или неимущие клиенты направлялись к ней, она же работала в качестве назначенного адвоката. Всех это вполне устраивало, консультация работала по полной программе, а тот факт, что Солнцевой иногда было нечего есть никого не волновал.
Последнее время Либерсон стал замечать, что Солнцева стала отсутствовать частенько на рабочем месте. На работе консультации в целом это не отражалась никак, но подрыва дисциплины он не мог допустить. Старый еврей никогда не махал саблей, не изучив все обстоятельства, не принимал поспешных и необдуманных решений. Он не стал приглашать девушку к себе, а прошел к ней в маленький кабинетик. Разговор получится здесь более откровенным, посчитал он.
— Здравствуй, Эльвира.
Как хозяин консультации он не спросил разрешения, а сразу же присел на единственный стул рядом с маленьким столом Солнцевой.
— Доброе утро, Абрам Маркович, хотя уже не утро — полдень.
— Вот именно, — подчеркнул он, — вы, Эля, частенько стали исчезать куда-то. Я ничего не имею против если в этом есть необходимость или какие-то кратковременные личные интересы. Все-таки вы у меня работаете, и я полагаю, что имею право поинтересоваться причинами вашего частого отсутствия.
— Конечно, Абрам Маркович, конечно. Вы прекрасно знаете, что рабочее место адвоката — это условность. Адвокат имеет право заниматься собственным расследованием обстоятельств уголовного дела в рамках закона, естественно. Он навещает своих подследственных в СИЗО, участвует в следственных мероприятиях, принимает новых клиентов, которые иногда не желают разговаривать в этих стенах, а предпочитают собственные офисы или рестораны. Вам это хорошо известно, Абрам Маркович, финансовую отчетность я сдаю аккуратно и полагаю, что претензий ко мне быть не может.
Либерсон поразился ее ответу — всего три года она работает у него, опыта никакого, а сказала так, что не придерешься. Сказала... а раньше бы вообще промолчала или извинялась неумело. Что-то произошло с ней, но что? Он вспомнил, как несколько месяцев назад мужчина вынес ее из консультации на руках и сразу же начались вот эти ее отсутствия в консультации. Мужчина не старый, молодой, значит не папик, но, видимо, достаточно обеспеченный человек, если Эльвира перестала нуждаться в деньгах. Надо бы выяснить эту тему.
— Эля, я зашел к вам совершенно по-другому вопросу. Следствие просит выделить адвоката, там сто пятая статья...
— Я поняла вас, Абрам Маркович, но я, к сожалению, не могу, я взяла недавно несколько клиентов и в данное время занята.
Старый еврей все-таки выбился из колеи — ему отказывала девчонка...
— Я именно вам поручаю это дело и потом — я вам никаких клиентов не поручал.
— Абрам Маркович, — улыбнулась Эльвира, — мы же с вами юристы. Я молодая, неопытный еще совсем адвокат, но вы то маститый профессионал. Не знаю, как получилось, но оформлена я в областной коллегии адвокатов, имею право на собственный адвокатский кабинет, это что-то типа ИП, кстати, и отчеты я должна сдавать туда же, а не вам. Поэтому поручить вы мне ничего не можете. Клиентов я имею право брать сама и вы это отлично знаете. Но я подумала и решила, что возьмусь защищать этого убийцу из уважения к вам, Абрам Маркович. Вы мой учитель, вы меня создали, как адвоката, вы предоставляете мне рабочее место. Но если вам оно требуется для своих подчиненных, то я могу освободить его немедленно.
— Нет, нет, что вы, располагайтесь. Что взялись защищать этого человека — хорошо.
Либерсон вышел из кабинета в шоке. Девчонка его сделала, как мальчишку. Его... старого Либерсона.
Он связался с председателем областной коллегии адвокатов и тот пояснил ему, что это не Солнцева, а Дедушкина, как раз сегодня утром ей поменяли адвокатское удостоверение, что она числится у них и поблагодарили за согласие защищать убийцу в качестве назначенного государственного адвоката. Да, жена того самого известного Дедушкина.
Вот это поворот событий!.. хватка у девочки чувствуется железная, Либерсон это сразу понял. А главное — она берет не криком и не ссылками на уважаемых лиц, а вежливостью и знанием дела. Когда хлещут вежливо — это больнее.
Эльвира появилась в следственном комитете в назначенный час. Зашла в кабинет, представилась следователю:
— Я адвокат Дедушкина Эльвира Анатольевна, назначена защищать подозреваемого в убийстве...
— Да, знаю, спасибо, что подошли, убийца уже здесь, сейчас его приведут и начнем допрос.
— Убийца? Уже есть Постановление суда, где он признан виновным?
— Не надо цепляться к словам, присаживайтесь.
— Спасибо, может вы тоже представитесь?
— Старший следователь Румянцева Анастасия Павловна.
— Анастасия Павловна, в двух словах расскажите о деле, — попросила Эльвира.
— В своей квартире убит Яротич Станислав Глебович, известный в городе бизнесмен, меценат и прочее. Убит ударом ножа в грудь, убийца задержан на месте совершения преступления, взят с поличным, так сказать. При обыске в его квартире найден перстень убитого, жена покойного опознала кольцо.
— Понятно, что пока ничего не понятно, — произнесла Эльвира, — я бы хотела переговорить с подозреваемым. Как, кстати его фамилия?
— Рукавишников Андрей Дмитриевич, — ответила следователь, — вам это надо, вы же назначенный адвокат.
— Каждый человек имеет право на защиту, и я не собираюсь здесь формально протирать юбку.
— Не имею право вам отказать, если вы настаиваете.
Арестованного привели, следователь вышла, оставив адвоката наедине с подозреваемым.
— Я ваш адвокат, Андрей Дмитриевич, Дедушкина Эльвира Анатольевна. Расскажите мне подробно что произошло?
Подозреваемый выглядел помятым, подавленным, но она видела, что в нем кипит злость, он постоянно сжимал и разжимал кулаки.
— Задавил бы эту сучку своими руками — я ей говорю, что невиновен, а она меня в суд и в СИЗО.
— Я понимаю вас, Андрей Дмитриевич...
— Что вы можете понимать, — криком перебил он ее, — я не виновен и тысячу раз себя проклял, что позвонил в полицию. Вот они и взяли меня, нашли убийцу сразу, отчитались, как любят говорить, по горячим следам.
— Андрей Дмитриевич, давайте без эмоций, у нас не так много времени. Рассказывайте подробно, начиная с того момента, как вошли в подъезд, в котором часу это было?
— Ровно в двенадцать дня десятого октября этого года, я на часы посмотрел, как раз, когда входил. Поднялся до второго этажа, вижу, что дверь открыта и черт меня дернул позвонить и крикнуть: "Эй, хозяин, дверь забыли закрыть". Никто не ответил, я голову сунул и вижу, что там мужик лежит с ножом в груди. Я вошел, в кровь, естественно, наступил со страху, потрогал пульс на шее. Какой там пульс, он уже холодный был, как ледышка, в коридоре телефон был, я позвонил 02. Приехали и меня же повязали. Вот... больше мне рассказывать нечего. Сутки меня в тигрятнике отдела продержали, опера кололи, тыкали на ботинок в крови и говорили, что перстень у меня дома нашли убитого. Выходит, что я убил, сбегал домой, спрятал перстень, потом вернулся к трупу. Бред какой-то.
— Труп точно холодный был, когда вы его трогали? Это очень важно.
— Конечно, я даже руку отдернул, мертвяков же никогда раньше не трогал.
— Во сколько вы позвонили в полицию, представились?
— Двенадцать было, когда я входил, поднялся на второй этаж... через минуту, максимум две. Дежурному назвал свое имя и фамилию.
— Зачем вы к убитому шли?
— Я не к нему шел, вообще его не знаю, у меня девчонка этажом выше живет, к ней и шел, но не дошел.
— Кто-то может подтвердить, что вы в двенадцать часов в подъезд вошли?
— Конечно, мы на даче гуляли. Я, два моих друга и две их подруги. Уехали туда вечером, часов в пять, всю ночь там были, а на следующий день поехали за моей девушкой, к которой я так и не дошел. Ребята видели, как я входил, они меня в машине внизу ждали, они видели, как меня в наручниках вывели обратно.
— Где дача находится?
— Километров тридцать от города.
— Вы хотите сказать, Андрей Дмитриевич, что еще накануне убийства уехали на дачу с друзьями, провели там всю ночь и к полдню следующего дня поехали за своей девушкой.
— Да, это так.
— Вы следователю об этом говорили или оперативным работникам?
— Следователь меня еще не допрашивал, а опера не слушали. Они одно твердили — кровь на ботинке, перстень нашли у меня дома при обыске. Я убийца и точка.
— Когда вы нашли труп — перстень на его руке был?
— Честно скажу — не обратил внимания. Но полицейские мне его показывали — золотая печатка с вензелем, буквы "Я" и "С".
— Вам не говорили, когда наступила смерть убитого?
— Понятия не имею.
— Хорошо, тогда мы на этом наш разговор сегодня закончим, сейчас вас допросит следователь в моем присутствии.
Вошла следователь.
— Вы закончили?
— Да, мы к допросу готовы, — ответила Эльвира, — небольшой вопрос к вам, Анастасия Павловна. Что говорят судебные медики, когда наступила смерть потерпевшего?
— В заключении сказано, — ответила она, — что смерть наступила между 22 и 23 часами девятого октября.
— Прелестно, Андрей Дмитриевич, прелестно! — радостно произнесла Дедушкина.
— Чего же прелестного в тюрьме? — удивился он.
— То, что вы невиновны, что у вас железное алиби, что на момент убийства вас вообще не был в городе, — ответила адвокат.
После допроса она задала вопрос следователю:
— Когда освободят моего подзащитного?
— Вы хорошо понимаете, что показания подозреваемого необходимо проверить, найти и допросить указанных свидетелей. Если все подтвердиться — конечно отпустим, — ответила следователь.
— Я обеспечу явку свидетелей в течение часа. Могу я рассчитывать, что моего подзащитного освободят сегодня к вечеру, в крайнем случае завтра.
— Сегодня у меня весь день уже спланирован, завтра и послезавтра тоже. Через недельку я займусь этим вопросом.
— Так, значит, вы решаете судьбы людей. Для вас неделя ничего не значит, а для невиновного в СИЗО — это целая вечность.
— Еще не доказано, что он невиновен, — усмехнулась следователь, — и потом вы не с того начинаете, госпожа адвокатесса, в следственном комитете не уважают таких рьяных девочек. Подумайте об этом.
— Спасибо, я подумаю. Да, я, конечно, молодая адвокат, но не переживаю, а горжусь этим. Возможно по молодости, но все же считаю, что сегодняшнего и завтрашнего дня вам предостаточно. Завтра вечером я собираю пресс-конференцию для журналистов, на которой официально заявлю, что следственный комитет представил в суд заведомо ложную информацию. И суд, исходя из этого, арестовал заведомо невиновного человека, которого следственный комитет освобождать не торопится. Будете вы осуждены или нет — я не знаю, но из следствия вас точно выгонят. И вы подумайте. До свидания.
Эльвире не пришлось собирать пресс-конференцию. Следователь прикинула все за и против, поняла, что адвокат может насолить ей крепко, вплоть до реального увольнения. Она понимала, что единственный козырь у адвокатши — это то, что подозреваемого взяли не по горячим следам, а на холодном трупе. И этот проклятый перстень еще... ясно, что его подкинули. К вечеру следующего дня довольный Рукавишников вышел на свободу.
Об адвокате Дедушкиной в следственном комитете заговорили. Молодая, а дело за один день развалила, достойная пассия своего муженька.
ХI
Дед получил СМС-ку и ехал к Давиду. В зале, который можно было условно наименовать приемной, его встретил Смола ненавидяще-презрительным взглядом. Смола всегда относился к нему с необоснованным подозрением, и он понимал почему. Давид постепенно приближал его, а Смола удалялся. Сегодня он доложил шефу, что Дед мошенник и пытался украсть у него сто тысяч, но он, Смола, предотвратил хищение. Он собирался поведать придуманную версию и даже нашел свидетелей, но Давид даже слушать не захотел, обозвал Смолу идиотом и выгнал. Наверное, надо было говорить о двухстах тысячах рублей, а не о сотне, решил Смола, сто тысяч: это действительно мало.
