Некоторые из нас считали, что ваш оперативник действовал в наших лучших интересах, даже если это выглядело прямо противоположным образом. Вот насколько прочно укоренилось наше доверие к Броне — или, скорее, было таковым до того дня.
— Я не виню ни вас, ни кого-либо из присутствующих за то, что вы потеряли веру в нашу организацию, — сказала Талия. — Я хочу участвовать в процессе восстановления этой веры.
— Я буду вам помогать, — ответила Минти. — Многие из нас не стали бы этого делать.
Они шли до тех пор, пока валун, из-за которого выехала машина, не скрылся из виду за поворотом орбиталища. Когда он исчез, у Талии не было возможности оценить, далеко ли они ушли и сколько еще им предстояло пройти. Она просто продолжала идти, черный ковер под ее ногами почти не менялся, мертвая граница деревьев была неизменным парадом седеющего гниения.
Возможно, рассмотрение преступления с такой точки зрения было пустой тратой времени. Возможно, это не научило бы ее ничему, чего не было бы в более ранних документах. Однако, по крайней мере, у нее появилось интуитивное ощущение разрушения, которое было невозможно увидеть с более отдаленного, отстраненного взгляда. Для этого было достаточно одного только запаха.
— Для сведения, — сказала Минти после долгого молчания, — мы никогда не оправдывали насилие, последовавшее за этим инцидентом. Мы ничего не имеем против гиперсвинов, ни тогда, ни сейчас. Добро пожаловать в гости. Даже приглашали присоединиться к нам, если они согласятся на обязательную адаптацию.
— Из ваших заявлений ясно, что вы считаете это актом одиночки, а не кого-то, кто выступает от имени всех гиперсвинов. Это ваша обдуманная позиция.
— Но было слишком поздно, чтобы остановить насилие, которое уже вспыхнуло. Некоторые люди решили отомстить свинам от нашего имени, как будто нам нужна была помощь, чтобы уладить нашу обиду.
— И затем некоторые воинственные свины восприняли это как стимул нанести ответный удар с еще большей жестокостью, чем та, что была применена здесь. — Талия покорно покачала головой. — Плохие яблоки попадаются в каждой бочке, Минти, как у свинов, так и у людей. У лемуров тоже, я полагаю. Тем не менее, вы сделали все возможное, чтобы разрядить обстановку. Жаль только, что этого было недостаточно. — Она замедлила шаг, с трудом передвигая ноги, надеясь, что скоро наступит конец. — Как вы думаете, еще одно заявление могло бы помочь? Я не говорю, что горячие головы обратят на это особое внимание, но более здравомыслящие люди, возможно, оценят повторение вашей прежней позиции. Это могло бы немного понизить температуру.
— То, что нужно было сказать, было сказано, префект. Боюсь, повторением одних и тех же высказываний мы ничего больше не добьемся. — Минти задумалась. — И, знаете ли, наша терпимость заходит слишком далеко. Это было преднамеренное нападение на нас, исключительно из-за решений далеких предков, чьи грехи, по-видимому, мы все еще несем на себе. Среди нас есть много таких, кто больше не почитает этих основателей и кто был бы счастлив увидеть, как эти статуи будут свергнуты. Но это не то же самое, что сказать, что мы должны ответить за их преступления собственной кровью. Разбередив эту рану, вы, возможно, обнаружите, что некоторые из нас менее склонны занимать примирительную позицию.
— Я просто подумала, что должна упомянуть об этом.
— Не расстраивайтесь из-за этого, префект Нг. Вы мне нравитесь, и я могу сказать, что вы пришли сюда с добрыми намерениями. Вам просто нужна доля реализма в понимании пределов прощения. — Минти с новой решимостью бросилась вперед и захлопала лапками. — Наконец-то, уже виден финиш! Осталось пройти всего несколько километров, и тогда я смогу найти для вас те ягоды, которые обещала.
Талия поняла, что имела в виду хозяйка. Почерневшая полоса протянулась от нее, изгибаясь вверх, прежде чем окончательно исчезнуть. За ней виднелась более густая растительность, все еще мертвая, а дальше возвышалась стена механизма переборки, все еще закрытая, хотя давление в этом секторе было восстановлено.
Талия остановилась. Она посмотрела на линию на потолочном стекле, где был произведен ремонт, затем снова посмотрела на зону ожога. Новый материал сверху образовывал гораздо более широкую полосу, чем почерневший грунт, но это было понятно, учитывая воздействие удара на хрупкий материал потолка. Восстановленная полоса на нем была идеально прямой до самого конца повреждения.
Однако, выжженная земля как раз перед тем, как ее стало трудно отследить, казалось, отклонилась вправо.
— Префект?
Талия тщательно подбирала слова, не желая ляпнуть какую-нибудь глупость. — Назначенная прокурор. Правильно ли я понимаю, что ближе к концу ожога произошло отклонение?
— Да. Хотя я бы не стала придавать этому слишком большого значения. Подумайте, как далеко мы прошли по сравнению с этим последним небольшим поворотом в конце. Это последние несколько секунд его атаки, если что.
— Хорошо. — Талия стояла неподвижно, прикрыв глаза рукой, чтобы заслониться от ярких лучей, отражавшихся от чистых новых потолочных панелей. — И все же, что это значит? Почему все так изменилось?
— Все просто, — сказала Минти. — Вот тогда-то мы, наконец, и проголосовали за то, чтобы разрешить нашим орудиям стрелять. До этого момента Мизлер Кранах безнаказанно нападал на нас. Однако в последние несколько мгновений защита орбиталища начала наносить ответные удары. Уничтожение его корабля было быстрым, но не мгновенным.
Талия слегка кивнула. — Так вы подразумеваете, что ваши орудия начали сбивать его прицел как раз перед тем, как катер взорвался?
— Если коротко, то да.
Талия представила себе, как маленький корабль Кранаха оказался под обстрелом средств защиты от столкновений, разбросанных по всему тору. Учитывая концентрацию огня, исходящего из этих установок, неудивительно, что в последние мгновения катер завертелся, потеряв контроль над собственным вооружением.
— Я просмотрела видеозаписи нападения, — сказала Талия. — Но не думаю, что когда-либо обращала на это внимание.
— Незначительная деталь, не имеющая значения на фоне общей картины.
— Возможно. — Талия задумалась, что еще она могла упустить, если эта деталь ускользнула от ее внимания. Может быть, ничего существенного. А может, и гораздо больше, чем ничего.
Минти искоса взглянула на нее.
— О чем вы думаете?
— Что я была недостаточно внимательна. Спасибо. Это было... полезно. Вы очень щедро уделили мне свое время.
Минти жестом указала вперед. — Проходите. До переборки недалеко, а с другой стороны есть несколько очень сладких ягод. При условии, что эти жадные Пятнистые-Хвосты еще не набили свои щечные мешки.
— Привет, Том. — Валери улыбнулась ему, и лишь легкое напряжение выдавало, как трудно ей говорить. — Это... я... счастлива. Видеть тебя. Рада видеть тебя.
Он взял ее за руку и нежно сжал. — Ты просто чудо. Мне сказали, что наметился значительный прогресс, но я не осмеливался надеяться.
Валери слегка нахмурилась, затем взглянула на брата Себастьяна в поисках совета.
— Пока что не усложняйте свои конструкции, — прошептал нищенствующий. — Это не значит, что вы относитесь к ней как к ребенку, просто делаете скидку на эти новые пути.
Валери дала согласие на нейролингвистические импланты на доступных для нее условиях. Дрейфус, обеспокоенный тем, что она может не до конца понять, что предлагается, настаивал на более осторожной линии, продолжая использовать существующие методы лечения. Потребовались месяцы, чтобы окончательно убедить его, и тогда он согласился, хотя и с большой неохотой. Он не мог воспротивиться согласию, но все еще не был убежден, что это было что-то иное, как безрассудная авантюра, игра с тем самым огнем, который в первую очередь опалил ее.
Это сработало. Это было что угодно, только не быстрое излечение, но импланты, которые распространялись и закреплялись на участках поврежденной ткани, формируя новые функциональные соединения, широко распахнули двери. Вербальные способности Валери улучшались месяц за месяцем, со скоростью ребенка, впервые овладевающего речью. Без усилий, с увлечением.
Дрейфус находил это великолепным и пугающим. Его страхи возвели стену, защиту на случай, если Валери сорвется и вернется к началу. Он знал, что это происходит, и все равно не мог остановиться. У него всегда было оправдание в виде работы, когда ему требовалась причина отложить визит, но теперь он прибегал к этому все чаще и чаще. Пусть его визиты заменялись выплатами из его жалованья. Его отлучки не остались незамеченными. Безжалостная сестра Кэтрин была права, когда ругала его за это.
И теперь он поклялся, что будет лучшим мужем. С тех пор, как были установлены импланты, не было никаких неудач, только прогресс. Пришло время забыть о своих тревогах, время быть благодарным, время признать, что его опасения были беспочвенными, не более чем рефлекторный пессимизм полицейского, который видел, как слишком много хорошего пошло наперекосяк.
Он неловко улыбнулся, все еще держа ее за руку. — Тебе становится лучше.
— Да, — подтвердила Валери, и ее улыбка стала еще шире. — Да. Становится лучше. С каждым днем. Учу слова, соединяю их воедино. — Она выпрямилась, словно поднимаясь на подиум. — Я... Валери Дрейфус. Мой разум был... поврежден. Но сейчас я выздоравливаю.
— Ты — Валери Дрейфус! — он улыбнулся ей в ответ.
— Ты... Том Дрейфус. Том Дрейфус... из Брони. Мы муж... и жена.
— Я очень тебя люблю, — сказал Дрейфус.
Она повторила его слова. — Я люблю тебя... сильно. Очень сильно. — Она огляделась по сторонам, отыскивая, что бы такое сказать. — Стена... белая. За ней зелень. Там... река. Река. Мы гуляем вдоль реки.
— Гуляем?
— Это вопрос, — вставил Себастьян. — Она хотела бы, чтобы вы ответили, не желаете ли прогуляться с ней вдоль реки.
Дрейфус рассмеялся от радости. — Конечно! — Затем, обращаясь к Валери: — Мы пойдем пешком!
— До моста, — сказала она. — Мост красный. Недалеко. Потом обратно.
— Все в порядке, не так ли? — спросил Дрейфус у нищенствующего.
— Все более чем в порядке. И вы не ошибетесь, выбрав эту тропинку. Идите по ней через красный мост, затем возвращайтесь назад, через те деревья за клиникой. Вы перейдете через водопропускную трубу и выйдете к саду с травами.
Дрейфус забеспокоился, как ребенок, на которого возложили тяжелую ответственность. — Вы подождете нас здесь?
— Да, но задерживайтесь столько, сколько потребуется. Мне нужно кое-что починить.
Дрейфус все еще держал ее за руку, когда они встали из-за стола. Нерешительно, как юные влюбленные, они направились по дорожке прочь от клиники. Он увлек их к деревьям, с каждым шагом заросли становились все гуще, и примерно через минуту они потеряли из виду побеленные здания. Листья и ветви сомкнулись над головой, создавая сиреневый полумрак, который Дрейфус счел скорее приятным, чем гнетущим. Он прогуливался по лесу со своей женой. Он пожалел, что не пришел раньше, но, по крайней мере, был здесь сейчас.
— Я знаю, что тебе все еще тяжело, — сказал он. — Поэтому говори так много или так мало, как хочешь. Даже если сегодня ты больше ничего не скажешь, я все равно невероятно счастлив. Ты спросила, не хочу ли я прогуляться вдоль реки, до красного моста и обратно!
Она молча прошла несколько шагов, сжимая и разжимая его руку в такт их шагам. Затем добавила: — Я бы предпочла это сделать, не так ли, Дрейфус.
Что-то сжалось у него внутри, как шестеренка со сломанным зубцом. Он остановился, пот на его руке похолодел в ее хватке.
— Нет.
Она повернулась к нему лицом. — Все в порядке. Я просто использую ее как дверь. Я не завладела ее мозгом или что-то ужасным в этом роде. — Она дразняще приложила палец к губам. — Хотя, это заманчиво...
— Отвяжись от нее.
— О, Дрейфус, неужели мы должны? Неужели всегда должны начинать не с того? Знаешь, гораздо больше смысла, когда мы полюбовно ладим, как старые друзья, которыми и являемся.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Талия и Минти сидели чуть поодаль от земли, в гладкой, похожей на чашу расселине дерева, которое все еще росло, все еще тянулось к целому потолочному стеклу. Листья над ними мерцали и шелестели под легким, успокаивающим ветерком. Сверху доносились крики птиц, время от времени взлетающих в буйстве красок и движения. Талия была очарована. Очевидно, это было одно из любимых мест Минти, где она могла погреть свою шерстку, вздремнуть и полакомиться ягодами. Талия почувствовала себя так, словно ее посвятили в маленький, но восхитительный секрет, свидетельствующий о хрупком зарождении доверия.
Ей помогло то, что она чуть не расплакалась от дикой зеленой красоты всего этого. Они прошли через люк в нижней части переборки в следующий сектор орбиталища. На нее сразу же обрушились краски, звуки и запахи изобильной жизни, словно послание, переданное чувствами к какой-то изначальной сердцевине ее существа. Каким бы радостным и ошеломляющим это ни было, это только обострило ее понимание того, что было потеряно по ту сторону перегородки. Невозможно было испытывать горе и утрату из-за чего-то столь абстрактного, как пейзаж и его исчезнувшие обитатели, существа, которых она никогда не знала.
Невозможно, если бы не сумбур чувств, который доказывал обратное.
— Мне жаль, — повторяла она, извиняясь каждый раз. — Я видела это. Я думала, что поняла это. Этого было недостаточно. Теперь я знаю.
Пока Талия отдыхала после долгого перехода от подножия валуна, Минти отлучилась на несколько минут и вернулась с дегустационным меню из местных продуктов. Они были разложены вокруг них в виде примерно дюжины гроздей темных ягод, которые выглядели подозрительно похожими друг на друга.
— Вот кисловатые на вкус, правда, вызывают легкую эйфорию. Попробуйте одну или две, но не больше пяти за раз. Эти... Вы заметили, что у них другой оттенок алого? Они способствуют глубокому сну без сновидений. Эти фиолетово-оранжевые ягоды являются известным афродизиаком, но в небольших количествах они вполне съедобны. После того, как попробуете, пожуйте этот лист — это улучшит пищеварение. Эти черные, с зеленым отливом, вкусные, но не слишком питательные. Детям они нравятся. Эти темно-серые, с восковой корочкой — они довольно безвкусны повсюду в Вальско-Веневе, но по какой-то причине вполне съедобны только в этом месте, если не обращать внимания на древесные нотки и кислотное послевкусие. Должно быть, это как-то связано с почвой...
Талия чувствовала себя в долгу перед Минти, поэтому попробовала по одной-две ягоды из каждой грозди, дипломатично комментируя каждую. В какой-то момент, довольная тем, что не думает о смерти и разрушениях, она подумала о том, чтобы спросить свою хозяйку, хотела ли она когда-нибудь от жизни большего, чем ограниченная палитра впечатлений, предлагаемых в Вальско-Веневе. Но благоразумно воздержалась. Требовать этого от Минти было бы бесполезно и оскорбительно. Все пришли к такому состоянию благодаря сознательному замыслу, отвергнув все, кроме самых необходимых атрибутов. Для Минти этого было достаточно по определению.
