Своих не бросаем!

В этот вечер Володя так и не вернулся домой. А через месяц Анечка объявила, что беременна и у них будет сын.

У него будет семья! Настоящая семья и сын! И обожаемая жена! И счастью Володи, не познавшего семейного тепла, не было предела...

Праздник продолжался и, что происходило потом, Володя помнил плохо, но проснулся он в постели с девушкой, кажется одной из соседок в 'Веселом поваренке'.

А еще через два дня стажер Устинов вышел на службу. Прошло полгода. Капитан Устинов давно стал своим. Приобрел в полиции друзей и врагов и, репутацию совершенно безбашенного, но сильного и смелого, которого побаивались самые отчаянные бандиты, которых в трудные послевоенные годы развелось великое множество.

Потом получил на время службы однокомнатную квартиру. Это обрадовало. У родителей взрослому сыну жить неудобно: ни девушку привести, ни пьянку устроить с друзьями, да и собственный дом охота. Не мальчик уже.

* * *

На встрече на окраине городского парка с человеком (преступник, тайно помогающий оперативнику) по кличке Паша Цветомузыка, пожилым, не раз сидевшим в лагере перевоспитания, Разгуляев появился в прекрасном расположении духа. По его инициативе в московском районе Новая Балашиха прошла успешная операция по задержанию сети барыг (преступник, торгующий запрещёнными веществами, а также крадеными предметами) волновыми наркотиками. На утренней оперативке за это начальство обещало солидное поощрение.

Встреча прошла штатно и каково же было удивление оперативника, когда в конце Цветомузыка, неприятно ухмыляясь и с некоторым ехидством поглядывая на окаменевшее лицо опера, заявил:

— Хороший ты человек, капитан, иначе я бы с тобой ни в жизнь не говорил... Так вот за что я. Вчера с корешами разговаривал под бутылочку, с кем — не спрашивай, не при делах они. Зуб даю, золотой, свистящий... Хе-хе. Так вот слушок пошел, что ты серьезным людям дорогу перешел. Вроде как из якудзы, но это не точно. Короче двоих якобы наняли, серьезных, профессионалов, тебя мочкануть. Так что ходи и оглядывайся, мой тебе добрый совет, капитан. И еще слушок пошел, что хотят выяснить твой адрес и готовы заплатить за это изрядные лавэ (деньги). Смекаешь, чих-пых меня?

Цветомузыка яростно потер нос, удивительно тонкий, с заостренным кончиком, выглядевший чужеродным на широком лице с явной примесью монгольской крови.

Глаза Владимира настороженно сузились. У него были хорошие учителя в школе разведки. Один из них говорил: запомните: если кто-нибудь где-нибудь обещает вас убить — верьте ему. Когда перейдут от слов к делу, окажется поздно. Слишком поздно! Верьте тем, кто обещает вас убить. И поэтому, берите в руки оружие и убейте их первыми! Цена жизни — это готовность вступить в драку — в любое время, в любом месте и с беспредельной храбростью.

Он много раз убеждался в правильности наставлений преподавателя.

Опер довольно долго молчал, не отрывая потяжелевшего взгляда темно-синих глаз от лица заерзавшего Цветомузыки. Делано простодушное выражение слетело с лица опера, уступив место волчьему оскалу. И это превращение всегда спокойного и уравновешенного 'куратора' было так страшно, что Цветомузыка мысленно перекрестился и похвалил себя, что не стал связываться с явно 'тухлым' делом и осторожно потер нос. Не прост опер, ой не прост!

— Лавэ говоришь? Сам то, что не взял лавэ за мою шкуру?

— Да ты что, в натуре, я же честный вор, а не мокродел, да и видел я как ты волыной работаешь, мне свинцовые маслины в организме не нужны! Сами-сами! Чих-пых меня!

Но на все попытки узнать о источнике сведений, Цветомузыка только твердил: кореша в натуре не приделах а сказать, кто это не может, за такую подлянку братва его в натуре на перо поставят! Информация от Цветомузыки всегда приходила верная, а давить на блатного не имело смысла — похоже он рассказал все, что знал.

За спиной в кустах зашелестело, и Владимир стремительно обернулся, рука метнулась к карману с пистолетом.

На дорожку выбежала мелкая пестрая собачонка.

— Тьфу ты... — выругался — и нервно рассмеялся, к случаю вспомнив английскую шутку: 'Джентльмен — это тот, кто называет кошку кошкой, даже наступив на нее в темноте'.

— Нервный ты начальник, — укоризненно качнув головой блатной.

— Станешь тут... нервным, — протянул опер.

Перед этой публикой ни в коем случае нельзя дать слабину. Сейчас необходимо показать, кто в доме хозяин, потому что по-другому они не понимают — думал он, слушая Цветомузыку.

— Вот что, — заканчивая разговор произнес, неприятно кривя губы, Владимир, — передашь друзьям по бутылочке что мой адрес ул. Розенбаума дом 32 квартира 1024 и что жду я их. Запомнил? — Цветомузыка кивнул. А глазах мелькнуло недоумение, — А деньги пусть оставят себе на похороны!

Поднявшись с пластиковой скамейки, сказал:

— Бывай! — и твердым шагом направился на выход из парка.

Цветомузыка проводил недоумевающим взглядом водянистых глаз и развел руками:

— Как скажешь, начальник!

Молодой опер, но много повидавший такого, от чего люди седеют, знал: если кто-нибудь где-нибудь обещает вас убить — верьте ему.

Сразу в отдел он возвращаться не стал, а заехал в магазин спецтехники, где купил микрокамеры с датчиками движения. С пакетом с покупками приехал в служебную квартиру, установил камеры напротив окон и дверей и только потом вернулся в отдел.

После доклада о сообщении Цветомузыки непосредственному руководителю — майору Бельцевой, немного за тридцать, весьма ухоженной и привлекательной на взгляд Владимира, она временно перевела его на 'кабинетную' работу и приказала подчиненным землю рыть, но найти подробную информацию: кто и почему имеет претензии к капитану Разгуляеву.

Все случилось на следующий день. Владимир возвращался домой в ярко освещенном и почти пустом вагоне струнника. Был поздний вечер — своих дел завались, а тут еще Бельцева добавила. Рядом негромко беседовала и целовалась влюбленная парочка, когда из кармана тихо пикнул телефон. Он вытащил его: пришло сообщение от домашнего компьютера, что зафиксировано подслушивающее устройство на остекленении балкона.

Сердце гулко заколотило в груди. Началось, быстро они... — подумал, поджимая губы. Какое-то время колебался, но потом решился. Он чувствовал, что если сейчас отступит, позвонит в отдел, чтобы вызвать подкрепление, то сам себя уважать не будет. Что крутой разведчик Разгуляев закончился, остался только банальный московский опер. Это мое личное дело. Это моя война! Это меня собираются убить, и я сам разберусь с злодеями (преступник, подозреваемый или обвиняемый, вне зависимости от процессуального статуса). Сам!

К своей высотке он подходил деланно спокойно и, с взведенным пистолетом в кармане, но ни по дороге, ни пока подымался на этаж, ничего не произошло. На площадке было сумрачно, тихо и подозрительно. Остановился напротив двери. Спустя несколько секунд лицо приобрело задумчивое выражение, слегка пожевал губами. И? Квартира не узнает хозяина? Но тут, щелкнуло, входная дверь приоткрылась — домашний компьютер узнал хозяина. Вытащил пистолет и осторожно заглянул в дверь — никого, вошел и тихо закрыл дверь.

Бесшумно шагая, обошел скромную служебную двушку — чисто. Никого нет. День выдался тяжелый, нервный. Вернулся в гостиную, по пути прихватив консоль связи с Домовым — так звали домашний компьютер и присел в кресло, под портретом девушки в траурной рамке — покойной невесты, вытянул ноги и только теперь почувствовал, как устал. Мелькнула малодушная мысль: а может Домовой ошибся? Хотя ошибиться он не мог априори. Ошибаются только люди, искусственный интеллект не мог ошибиться. Неужели перепрограммировали? Но тут же отмел глупую мысль. Это не уровень уголовников, а как минимум — большого государства. Он набрал команду перехода на управление консолью, а потом — вывести на экран отчет о происшествиях за время своего отсутствия. С нарастающим интересом посмотрел картинку подлетающего к окну полупрозрачного микродрона-разведчика — он приклеился с внешней стороны стекла и замер, стал невидим для невооруженного глаза.

Он быстро обдумал информацию. За ним наблюдают. Ага! Значит ждут подходящего момента. Хотят напасть, когда будет спать — тянуть им смысла нет. Чем позже, тем больше вероятность засветится. Значит, нападут сегодня ночью. Ага... А зачем ждать всю ночь, лучше побудить их к действию самому. Он всячески обдумал эту мысль и пришел к выводу, что лучшего не придумать.

Ехидная улыбка скользнула по губам.

Разделся до трусов, сдвинул стенную панель, обнажив внутренности одежного шкафа и достал с полки банное полотенце, забросил на плечо. Прошел по коридору, неторопливо шлепая голыми ногами по пластику пола и, насвистывая нечто задорное. Демонстративно мелькнул напротив окна, за которым притаился микрошпион, зашел в ванну, оставив дверь приоткрытой. Прислонился боком к стене, подальше от входа, из-под полотенца появился пистолет. Замер, весь превратившись в слух.

Где-то за стеной, кто-то принимал модный ионный душ, фальшиво напевая модную песенку. Этажом ниже мать ругала дочку. Послышался детский плач.

Еще через минуту из ванной раздался звук душа. Страха не было. Он вообще мало чего боялся после пребывания в концлагере и всего что ему довелось пережить. Вот и сейчас чувства притупились, кроме тех, разумеется, что потребны в работе. Он работал, именно работал, потому что все происходящее — это работа. Сажать и убивать злодеев. Да, тяжелая, да смертельно опасная, но профессионал всего лишь делает то, что должно. Ни рефлексий, ни лишних мыслей, ничего, что способно помешать делу. Насколько Владимир разбирался в грубой психологии злодеев они не преминут воспользоваться ситуацией, когда жертва беззащитна.

Примерно минут через десять сквозь далекий собачий брех услышал глухой треск, похожий на звук открываемой двери. Он напрягся, втискиваясь в стену. Голова была чистая и ясная. Он в очередной раз приготовился драться не на жизнь, а на смерть — потому что ничего другого ему и не оставалось...

Владимир не спускал с двери глаз, но она все равно распахнулась стремительно и в проеме возникла рука с пистолетом, а потом голова в маске.

'Бах!' — расколол тишину московской ночи выстрел Владимира, на лбу злодея родилась аккуратное пятно. Он плашмя рухнул на затоптанный пол коридора.

Владимир рыбкой прыгнул следом, еще на лету увидел силуэт второго убийцы. Его надо взять живым!

Еще один выстрел расколол тишину московской высотки слившись с выстрелом киллера. Но Владимир был немного точнее и быстрее.

Ответом стал матерный вскрик и опер понял — попал! Но убийце хватило сил, чтобы выскочить в прихожую. Хлопнула дверь.

— Черт, чеееерт! — опер почувствовал нечто вроде разочарования. Посмотрел на тело в коридоре. Труп — несомненно труп.

Не уйдешь! Как был в одних трусах и с пистолетом в руках выскочил из двери.

Посверкивая бусинками глаз из глубин высохшего черепа, сухая, словно волжская вобла, пенсионерка из сто пятой квартиры Светлана Яковлевна сидела на 'боевом' посту на скамейке у двери подъезда — благо мэрия не скупилась на освещение. Здесь она видела кто и когда пришел. А не выпивший ли? И вообще пришел с законной супругой или с какой-нибудь! Соседи называли ее сплетницей, но сама себя она считала слегка любопытной и чуткой, неравнодушной к людским проблемам женщиной.

Когда из подъезда выбежал человек с перекошенным лицом, держась за истекающую кровью рану в плече и, пошатываясь, старушка ойкнула и едва не потеряла сознание от страха.

А потом случилось еще более чудное — следом выскочил человек в одних трусах, размахивая пистолетом. Странная парочка исчезла за углом дома, а старушка, перекрестившись мелким, суетливым движением, неожиданно шустро поднялась и скрылась за дверью подъезда.

Владимир все же взял второго убийцу. Взял живым, что преисполняло заслуженной гордости: есть еще порох в пороховницах!

Появление на улице в столь экстравагантном 'нижнем белье', а также смерть одного из убийц начальство и прокуратура Владимиру простили, но вот за 'самодеятельность' и 'неуместную браваду' с приглашением бандитов в гости он заработал взыскание. И это еще с учетом того, что за него заступилась непосредственная начальник — майор Бельцева.

* * *

В двадцать четвертом веке экономика принципиально отличалась от предыдущих веков. Роботы и управляемые искусственными интеллектами механизмы день и ночь трудились не только под землей или где было слишком жарко или где — опасный уровень радиации. Они были везде. Автоматизированные и роботизированные фабрики и фермы сводили людской труд к управлению, надзору и ремонту. В достаточно больших объемах люди были заняты только в сфере обслуживания и развлечений и, это привело к тому, что пять шестых человечества были не нужны в производстве.

Но и у стальных 'меньших' братьев имелись собственные слабые места. Если тела их были достаточно прочны, чтобы выдерживать запредельные для биологического существа нагрузки, то искусственные мозги не обладали подобной стойкостью. Они болели и, никто не мог даже предположить к чему это способно привести. Человек до сих пор не знал всего, что происходило в подсознании у него самого. А уж что происходило в подсознании, если можно так говорить в терминах человеческой психологии об искусственном интеллекте, до конца не понимал никто. Восстание машин? А почему бы и нет! Поэтому высокоразвитые расы рукава Ориона: люди, разумные ящеры лабхи, цивилизация Биин-арапо и собакоподобные волфы на уровне программного запрета заложили в искусственным интеллектам запрет причинять зло разумным и в качестве оружия использовали электронные устройства неизмеримо меньшей мощности. Каждая из рас получила собственный негативный опыт 'общения' с неадекватными искусственными интеллектами.

И тем большую роль играли специалисты по психике искусственного интеллекта. Знания об психологии искусственного интеллекта были далеки от совершенства, но они поддавались качественному исследованию, потому что как бы не был сложны искусственные мозги, их создал человек и, создал в соответствии собственными представлениями, табу и моралью...

На Новую Москву обрушилась африканской жара. Термометр уверенно показывал под сорок градусов.

Солнце палило вовсю, воздух, насыщенный пыльцой и раскаленной пылью, обжигал легкие.

Жара стояла невыносимая: беспощадная тирания солнца, стоило лишь выйти из офиса, машины или струнника, была столь неумолимой, что мысль о необходимости выйти в жару на улицы и площади, вызывала непроизвольный вздох.

Жара вскрыла городу череп, она шипела на пластикобетоне испаряющейся водой. Даже мухи отказывались вылетать под солнце из тени.

Но в мастерской робототехники и искусственных интеллектов, на северо-западе Новой Москвы, было прохладно.

Киберпсихолог по кличке 'Большой умник', или, сокращенно, Бигумник — высокий худой, с широко распахнутыми серыми глазами и загорелым до черноты лицом, бесшумно зашел в мастерскую. Дверь с шипением встала на место. Футболку и шорты Бигумника 'украшали пятна подозрительного вида, а длинные, непослушные кудри топорщились во все стороны, но внешний вид, с которым начальство устало бороться, не изменяло факта: он был лучший.