10. Пряный кофе

Разумеется, каждый из нас в меру своего разумения отвечает на сей вопрос. Истинная леди бескорыстно добра. Помыслы её чисты. Она заботлива, скромна и благоразумна. Платье истинной леди всегда подобает случаю. Она не следует модам слепо, но выглядит достойно, даже если её застигли врасплох. Леди умеет поддержать беседу, она образованна и мила. Ей не чужды некоторые чудачества, лишь оттеняющие совершенство...

Однако что, если "чудачество" перейдёт границу дозволенного?

Можно самостоятельно вести дела — и оставаться при этом леди. Что поделать! Судьба посылает испытания даже лучшим из нас, и если нежному цветку суждено остаться без поддержки и опоры, то милостью Небес, чрез Труд и Терпение, он сможет расцвести прекраснее иных оранжерейных роз.

И таким цветком мы будем восхищаться.

Можно ли путешествовать по городу без сопровождения верной служанки или компаньонки? Да, но с превеликой осторожностью. От похвального самоограничения и отказа от роскоши, когда леди, соблюдая траур или иной обет, не садится в экипаж, а идёт в церковь пешком, и до дерзких прогулок в одиночку к парикмахеру или перчаточнику, когда любой посторонний мужчина может приблизиться и даже заговорить — всего один шаг! И как легко его совершить...

Можно ли кинуться на защиту невинного ребёнка, провести ночь в логове убийцы, спасая дитя от смерти, но остаться при этом леди? Да, можно, если то будет угодно Небесам, и они обрушат смертную кару на голову нечестивца. Однако как часто снисходят Небеса до цветов, что растут в наших садах? И стоит ли рассчитывать на Высшее Милосердие — или нужно положиться на джентльменов, которые всегда готовы прийти на помощь истинной леди?

Как легко перепутать благородный порыв с гордыней! Как легко оступиться!

Всё чаще предаваясь недостойным истинной леди занятиям, можно и не заметить тот пронзительный момент, когда позади окажется граница приличия.

И когда это происходит... Горе всем нам!

Когда леди для собственного развлечения облачается в мужской костюм и под покровом ночи отправляется в городские трущобы, она лишается права называться леди. И пусть никто точно не узнает о её безумной выходке, сама преступница уже не сможет уснуть спокойно.

Я есть уши и глаза Бромли; я есть Совесть бессмысленно-яркой столицы. Но два дня назад мне хотелось ослепнуть и оглохнуть, когда я увидел свой идеал падшим так низко!.. Когда я окликнул её, она в ужасе бежала, уронив перчатки и трость, и никакой мужской костюм... да что костюм, даже доспех не мог бы скрыть её испуганных рыданий. И лишь из сострадания к этим рыданиям, ради надежды на то, что преступница осознает свою ошибку, нынче я не называю своё имя.

Почём теперь Честь?

Стоит ли она развлечений? Или, возможно, цена за Честь — желание быть у всех на устах?

Нет ответа на вопросы, и сердце моё преисполняется болью.

О, отцы, братья и супруги Бромли! Оглянитесь на своих бесценных леди. Не тронула ли тленная печать тщеславия их одухотворённые лица? Будьте строже, будьте порою жестоки, и это убережёт ваши прекрасные цветы от порочных порывов.

Я же скорблю о падшем Идеале и молю Небеса о том, дабы не пришлось мне отворить уста и назвать имя, кое я всей душою желаю скрыть.

За сим остаюсь Ваш,

Скорбящий Обличитель

Статью дополняла расплывчатая фотография перчаток и трости, красиво разложенных на столе.

Полагаю, выражение лица у меня было не самым дружелюбным, потому что Клэр не стал метать громы и молнии, а лишь поинтересовался сухо:

— У вас есть, что сказать, Виржиния?

Я перевела дыхание и медленно сосчитала про себя до десяти.

— Перчатки на фотографии не мои.

Клэр словно закаменел — он понял намёк правильно.

— Ещё что-нибудь? — осведомился он светски.

— Думаю, даже вы способны догадаться, что у Валтеров и Эверсанов не принято горько рыдать из-за несвоевременной встречи.

— У Черри тоже. Я бы, скорее, поверил в трость, сломанную о хребет шантажиста, — всё тем же ровным тоном произнёс Клэр.

Воцарилась тишина. Наверно, в такой тишине можно было бы различить даже тиканье часов на другом этаже или разговоры в столовой, однако я слышала только сумасшедшее биение собственного сердца. По голубым стенам гостиной расплывались призрачные алые пятна.

Пахло ржавчиной.

— Вы даже не станете читать мне нотации, дядя Клэр?

— На войне не до нотаций, дорогая племянница, — ответил он странно звонким голосом. Я повернулась и едва сдержала испуганный вздох: Клэр с почерневшими от гнева глазами и сжатыми в ниточку губами меньше всего походил на сахарную куклу. Скорее, на жестокого, вечно юного духа из-под холмов Альбы. — Только я имею право учить вас жизни, запугивать ваших слуг, шпионить за вами и превращать ваше существование в кошмар. Только я, потому что я никогда не сделаю ничего вам во вред. Ни вашей репутации, ни... Виржиния, — позвал он вдруг меня, глядя исподлобья. Я похолодела. — Вы не будете против, если я позабочусь о том, чтобы этот мерзкий газетчик не докучал вам больше статьями?

Я чувствовала себя так, словно целилась из револьвера в совершенно незнакомого мне и безоружного человека.

Выстрелить или нет?

— Прошу вас, дядя Клэр. Окажите мне такую любезность.

...Разумеется, выстрелить.

Никто не имеет права шантажировать графиню Эверсан-Валтер и думать, что какая-то газетная статья может её запугать.

— А к разговору о ночных прогулках мы вернёмся, когда я прибью над камином голову этого газетчика, — продолжил Клэр уже обычным сахарным тоном и покинул гостиную, с грохотом распахнув двери. — Джул! Джул, немедленно сюда.

Я так и стояла, прижав пальцы к губам.

Кажется, после этого разговора у меня разыгрался совершенно недостойный леди аппетит. Интересно, с чего бы?

Перед уходом я отдала несколько распоряжений мистеру Чемберсу. В основном они касались неожиданных посетителей и газетчиков. Вряд ли, конечно, кто-то посторонний узнал бы в той статье меня, однако перестраховаться стоило. Паола Мариани тоже решила отказаться от прогулок в ближайшем парке и отправиться куда-нибудь в новое место, чтобы никто не нарушил покой её воспитанников. Лиам и так много вынес, а Кеннет с Чарльзом были слишком юны для интриг... Я надеялась, что "Ироничный Джентльмен" — ради его же блага — ограничится нападками на меня и не станет трогать детей. Однако надежды исполняются лишь тогда, когда мы взращиваем их не только словами, но и делами.

— Вы, леди, такая красивая нынче, просто глаз не оторвать, — прощебетала Магда, подавая мне пальто в холле. Юджиния в это время была на уроке географии вместе с Лиамом и мальчиками Андервуд-Черри; дядя Клэр, к счастью, возражать против занятий не стал, снисходительно заметив, что если уж его драгоценным племянникам придётся иметь дело со столь фамильярной горничной, то пусть тогда она будет хорошо образована.

— Неужели? — рассеянно откликнулась я.

— Прямо красивая-раскрасивая, — искренне ответила Магда. — И платье как то, любимое у старой леди было, только у ней воротничок повыше, а юбка подлиньше... — Тут я непонятливо нахмурилась, и она покаянно опустила голову: — Ох, простите, коли не так что сказала, не серчайте уж на меня.

Я поспешила улыбнуться и успокоить её:

— Нет-нет, Магда, верное наблюдение — леди Милдред любила носить тёмно-зелёное с серебром. Пожалуй, в тяжёлые времена мне хочется быть похожей на неё, потому что она всегда казалась неуязвимой для житейских мелочей.

— А сейчас времена тяжёлые? — с осторожностью спросила Магда.

— Скорее, неприятные, — со вздохом уточнила я. — К слову, если кто-то на улице подойдёт к тебе и станет расспрашивать обо мне или о моих домочадцах...

— Рот на замке будет, ей-ей, — гордо откликнулась она. — Мы люди учёные.

Невольно я ощутила гордость за Магду. Леди Милдред нанимала прислугу так же, как заводила друзей — собственно, каждый в особняке на Сперроу-плейс, начиная с управляющего и заканчивая последней горничной, был в какой-то степени её другом. Возможно, поэтому её никогда не предавали, и ни одна сплетня никогда не выходила из-за дверей этого дома....

"А ведь Мадлен тоже привела леди Милдред", — подумалось вдруг.

Эта мысль оказалась странно притягательной. Всю дорогу до "Старого гнезда" я возвращалась к ней. И даже на вопрос Лайзо, куда подевался мой "грозный страж", лишь отмахнулась, хотя в другой раз, наверное, не удержалась бы и рассказала о выходке газетчика.

В кофейне, несмотря на ранний час, две трети столиков были уже заняты. Луи ла Рон тоже пришёл, хотя не собирался появляться раньше следующей недели. Вокруг него собрались завсегдатаи, которые не особенно ладили между собою, как полковник Арч и Эрвин Калле, леди Клампси и сэр Хофф. Это показалось мне подозрительным, потому я вошла не через главные двери, а с чёрного хода. Георг на кухне поспешно варил три порции разного кофе одновременно, а миссис Хат как раз украшала солидную порцию медовых пирожных кремом и цукатами. Мэдди тоже трудилась — расставляла на подносе чашки, чайник и корзиночки с печеньем. Когда я подошла ближе, то увидела, что лицо у неё бледное, а глаза покрасневшие, словно заплаканные.

— Что с тобой? — спросила я чуть позже, когда мы с ней уже шли в зал. — Тебя кто-то обидел?

Она покачала головой и попыталась улыбнуться. Затем перехватила поднос одной рукой и сделала вид, что чихает.

— Простудилась? — догадалась я. — Неудивительно, погода в последние дни совсем скверная... Ты можешь пока отдохнуть на кухне. В зале сейчас в основном завсегдатаи, а они скорее друзья, чем посетители, и принести для них кофе самой не будет таким уж преступлением... А потом можно послать за временной помощницей. Джейн Астрид, кажется? Она неплохо себя показала — услужлива, молчалива и усердна.

Тут Мадлен так яростно замотала головой, что едва не разлила чай на подносе, а затем гордо вздёрнула подбородок с таким видом, точно готова была умереть на месте, но не позволить какой-то там Джейн Астрид заменить её даже на день.

Когда я вошла в зал, то Луи ла Рон наградил меня столь многозначительным взглядом, что трудно было удержаться и не подойти к столику завсегдатаев сразу. Однако сперва следовало поприветствовать гостей новых или редких, перекинуться с каждым словом-другим. Заняло это не менее получаса. Ла Рон к тому времени окончательно извёлся. Глаза у него блестели, точно у пьяного.

— Прекрасный денёк, леди Виржиния, воодушевляющий, можно сказать, — поздоровался он преувеличенно жизнерадостно.

— Прекрасный — если только речь идёт не о погоде, — ответила я в тон ему и присела за столик.

Пока все мы обменивались подобающими приветствиями, ла Рон молчал, и лишь затем спросил, тщательно скрывая нетерпение:

— Леди Виржиния, вы случайно не читали последние "Бромлинские сплетни"?

— Газета попалась мне на глаза не далее чем сегодня утром, — подтвердила я осторожно, ничем не выказывая своего волнения.

Похоже, начиналось то самое "неприятное", о чём мы утром говорили с Магдой.

— И никакие статьи не показались вам... — продолжил ла Рон осторожно, однако я прервала его:

— Прошу, говорите прямо. К чему эти уловки?

Ла Рон побагровел. Затем он длинно вздохнул и протянул мне злополучную газету, раскрытую, разумеется, на третьем развороте.

— И что вы думаете об этом?

Голос его был полон мрачных предчувствий.

— Я "об этом" не думаю вовсе, — ответила я, собрав всё своё хладнокровие, и аккуратно закрыла газету. На первой странице, к счастью, была вполне безобидная статья, что-то там о новых военных машинах в Алмании. — Зато вспоминаю одиннадцатую главу поучений святой Генриетты Милостивой.

Луи ла Рон недоумевающе взглянул на меня. Леди Клампси укоризненно вздохнула, прикрыла глаза и процитировала по памяти:

— "Ложь обитает не в ухе, но на кончике языка. Не повторяй лжи, услышанной по случайности, и она не пристанет к тебе. Повторение лжи есть умножение яда". Скверно, юноша, что вы этого не помните. В наши дни сии поучительные слова затверживали наизусть, — добавила она с укоризной.

— Снимаю шляпу перед вашей великолепной памятью, — покаялся ла Рон. — И перед вашей тоже, леди Виржиния, как и перед вашим самообладанием. Конечно, мы все понимаем, то этот ядовитый выпад — безусловная ложь, но... — он запнулся.

— Но ложь правдоподобная? — закончила я за него и опустила взгляд. — Да, "Скорбящий Обличитель" знал, куда бить. Более того, он знал, что его намёки распознают лишь те, кто хорошо знаком со мной. Это не просто удар по мне, но по моим близким, по друзьям... по вам. Он хочет, чтобы вы стали его орудием, а статья — лишь средство.

Ла Рон виновато опустил взгляд, однако не всех можно было убедить так же легко, как и его.

— Леди Виржиния, ответьте прямо, — вступил в разговор Эрвин Калле, прибывший сегодня без спутницы, зато с новым цветом волос, пронзительно-синим. — Вас действительно кто-то подкараулил ночью и схватил за руку, когда вы шли в мужском наряде?

Я почувствовала себя в ловушке. Откровенная ложь мне претила. Однако говорить полуправду таким проницательным людям, как ла Рон, Эрвин Калле или мистер Хофф было слишком опасно... И на кону была не только моя честь, но и всего рода Эверсан-Валтер.

— Разумеется, никто не ловил меня улице, — ответила я, глядя Эрвину в глаза. — И уж тем более — в мужском наряде. Это ложь, и ложь искусная...

— Леди Виржиния, — перебил теперь уже ла Рон — меня. — Мы беспокоимся о другом. Этот негодяй, кем бы он ни был, утверждает, что сумел схватить вас за руку, ночью, когда рядом с вами никого больше не было...

— ...а если бы в его руке оказался револьвер или отравленный нож? — подхватил Эрвин Калле с неожиданной горячностью. Волосы у него сейчас стояли дыбом, и выглядел он скорее маленьким бойцом, нежели изнеженным художником. — Мы беспокоимся о вас. В следующий раз мерзавец может не ограничиться невнятным выпадом в газете, а пойти дальше. Можем мы что-нибудь сделать для вас, кроме, разумеется, попыток разыскать и призвать к ответу этого бесчестного человека?

Мне стало стыдно. По-настоящему стыдно, как не было уже давно. Все они — и прожжённый журналист, и легкомысленный художник, и почтенные престарелые особы, знавшие ещё леди Милдред в молодости, беспокоились лишь о моём благополучии. Им не было дела до ночных прогулок, мужских нарядов и прочего — нет, их беспокоило то, что неизвестный подлец мог покуситься на мою жизнь.

— Вы уже сделали своим вопросом больше, чем я надеялась, — ответила я, чувствуя, что заливаюсь румянцем. Леди Клампси понимающе улыбнулась высохшими губами. — Искать газетчика не нужно. Мне пообещал устранить эту... неприятность один человек, в компетенции которого я не сомневаюсь. Не думаю, что Ироничный Джентльмен — Обличитель, Общественность или какие там у него были имена — успеет написать ещё хоть одну статью.