3. Кофе для невлюблённых

— Отпустите.

— Вы не будете драться?

Я призвала на помощь всё своё самообладание.

— Что вы, леди не опускаются до драк.

— Надеюсь, что это так, — без улыбки ответил Эллис и разжал пальцы. — Но логика подсказывает мне, что... Ох! Вы слукавили, леди Виржиния. А кольца на ваших изящных пальцах довольно тяжелы.

— Поделом. — Ладонь горела от силы удара, но о сделанном я не жалела. — Есть вещи, мистер Норманн, с которыми не шутят.

— Это была не шутка, а психологический прием, — въедливо уточнил детектив, и в голосе у него не было ни малейших следов раскаяния. Я вдруг почувствовала себя невероятно усталой, словно целое утро тащила в гору тяжелый камень, а он у самой вершины сорвался вниз, обратно к началу пути.

— Вам виднее, мистер Норманн. Если на этом всё, то прошу вас покинуть мой дом — у меня множество неотложных дел, да и у вас, полагаю, тоже.

Но, конечно, Эллис не позволил мне просто так уйти. Не такого сорта был этот человек — если уж ему что-либо требовалось, он получал желаемое любой ценой, не особенно считаясь с приличиями, чужим мнением и даже с законами.

— Да постойте же! — Детектив схватился за верх моей юбки, и дымчато-зелёный лен с золотой нитью предупреждающе натянулся. — Выслушайте меня! Я, право, не знаю, за что вы на меня дуетесь, леди Виржиния, но готов принести вам самые искренние мои извинения — хоть бы и на коленях, на площади перед вашим особняком, при всём честном народе.

— Не утруждайте себя, — торопливо откликнулась я, пытаясь выдернуть юбку из цепких пальцев детектива. С него сталось бы выполнить обещанное, а мне это было ни к чему.

— Так хоть скажите, на что вы сердитесь! — Глаза Эллиса казались сейчас пронзительно-голубыми, как весеннее небо где-нибудь в провинции, вдали от фабричных труб Бромли, и такими же невинными. — Неужели я оскорбил вас после вечера памяти Мореля? — Я поджала губы, не собираясь жаловаться, но взгляд сказал за меня всё. — О, так значит, я угадал. А мне-то казалось, что вам просто нездоровится, — тяжело вздохнул Эллис. — Честно говоря, я тогда был слишком увлечён разработкой версии о причастности Палмера к нашему делу и не слишком-то следил за своими манерами. Но, право, я ни за что не захотел бы вас обидеть, Виржиния, — проникновенно произнёс он и отвёл взгляд. — Судите сами. Разве разумно с моей стороны было бы ссориться с графиней? Даже если отбросить в сторону личные чувства, а я вас глубоко уважаю за ум и характер — и, конечно, восхищён вашей красотой... Словом, даже если отбросить это, остается чистая выгода от знакомства со столь влиятельной особой. Помощь, которую вы оказываете мне в расследованиях, воистину неоценима. Без ваших связей и, что греха таить, средств я бы не сумел раскрыть ни дело об убитых дочерях баронета Куиннсли — да, да, то, для которого я брал платье мисс Мадлен, — ни поймать сумасшедшего, который охотился исключительно на седых джентльменов, питающих страсть к театру... Леди Виржиния, не держите на меня зла! — Ошеломлённая потоком уверений и комплиментов, я не заметила, как Эллис выпустил мою юбку, но завладел рукою, и теперь осторожно, будто успокаивая пугливую зверушку, поглаживал раскрытую ладонь кончиками пальцев. — Честно сказать, я с юности отличаюсь тем, что не всегда способен осознать, почему людей обижают те или иные слова. Прийти к этому знанию логически — могу, но вот прочувствовать — увы. А потому просто скажите, какие мои слова показались вам оскорбительными, и я никогда больше их не произнесу.

После такой впечатляющей речи вспоминать, с чего начиналась наша ссора, было до крайности глупо. К тому же Эллис, по всей видимости, не лгал — он действительно упорно не понимал, что меня обидело... Кроме того, я чувствовала, что сейчас он во мне нуждался.

Или в моих деньгах.

— Отпустите мою руку... Эллис. — Я колебалась всего секунду, но все же сменила гнев на милость. Детектив, услышав свое имя вместо прохладного "мистер Норманн", просиял. — Извинения приняты, а что до причины... Позвольте мне умолчать. Теперь же присядем. Расскажите, что за дело вас привело в мой дом.

— Расследование, конечно, — улыбнулся Эллис и начал рассказ. Выяснилось, что за то время, пока я держалась в стороне, следствие продвинулось ненамного.

Тем же вечером, когда мы расстались, детектив в компании Эрвина Калле отправился в апартаменты загадочной "невесты" Мореля. Тёмные пятна на полу оказались именно пятнами крови.

— Реакция с перекисью водорода, Виржиния, реакция с перекисью водорода, — наставительно произнес Эллис и добавил с сожалением: — Правда, сказать, была ли эта кровь человеческой или, скажем, коровьей, я не могу.

Детектив тщательно осмотрел комнаты, однако не обнаружил больше следов, указывающих на вероятное убийство. Конечно, на первый взгляд все смотрелось крайне подозрительно. Беспорядок можно было бы принять за признак яростного сопротивления жертвы. Отсутствие ценностей — украшений, денег и манто из белой лисы, которое Морель по словам художника, дарил "невесте" — могло указывать на преступление, совершенное с целью наживы. Но разгром царил везде, а не лишь там, где обнаружились подозрительные пятна. Да и к тому же пропали не только ценные вещи, но и мелочи, вроде нательного белья, повседневной одежды и духов — конечно, кое-что осталось, но в количествах, явно не соответствующих нуждам молодой и неплохо обеспеченной женщины.

— Я почти уверен в том, что она сбежала, — подвел итог Эллис. И, подумав, добавил: — Или её вынудили сбежать, или кто-то всё же убил её, но сымитировал побег. Последнее, впрочем, маловероятно — редкий дурень преступник забудет замыть кровавые следы. Да ещё такие... Они буквально бросаются в глаза при входе в жилище и кричат: "Здесь произошло что-то страшное!". Нет, я склоняюсь к версии, что "невеста" сбежала, прихватив самое необходимое, а кровью пол запятнала нарочно, чтобы сбить с толку возможных преследователей. И, да, мы не нашли ни единой капли "любовного зелья". Может, его подсовывала Морелю и не невеста, но что-то мне подсказывает, что это была именно она. А я всегда верю своей интуиции, Виржиния.

Эллис коротко пересказал мне и результаты опроса свидетелей. В общем-то, там и говорить было не о чем. Соседи, как всегда, ничего не видели и не слышали, квартирная хозяйка и не подозревала, что жилица сбежала — или стала жертвой убийцы. "Милая девушка была, — расстроенно всхлипывала она. — Бледная, как леди, ну, и глаза то ли голубые, то ли серые. Улыбалась так светло..."

— Увы, стены в этом доме оказались без ушей и без глаз, — со вздохом перефразировал Эллис известную поговорку. — Никаких значимых сведений от хозяйки я не получил, за исключением приблизительного описания внешности "невесты". А вот мальчишка-газетчик сообщил нечто любопытное: якобы недавно собаку, которая жила недалеко от мусорной кучи за домом, нашли дохлой — кто-то не поленился перерезать ей глотку. Это, впрочем, мог быть любой прохожий. Озлобленный пьянчуга, вор, просто жестокий человек или неразумный ребёнок — вы знаете, каковы нынче дети, ради забавы вполне могут порезать бродячего пса. Но я допускаю и то, что в апартаментах "невесты" мы видели собачью кровь.

— Какой ужас, — зябко передёрнула я плечами, представив себе, как "невеста" — в моём воображении, невысокая девушка без лица, но с руками по локоть в крови — хладнокровно лишает жизни бедное животное. — Так вы теперь ищете возлюбленную Патрика Мореля?

— В том числе и её, — подтвердил Эллис. — Лайзо же сдружился с Эсмондом Палмером. Ну и невезучий же он парень, этот Эсмонд! И дня не проходит, чтобы не ввязывался в какую-нибудь передрягу. Он, к слову, полностью уверен в том, что Морель повесился сам — именно потому он и назвал его трусом. Палмер кое-что слышал о пропавшей "невесте" и даже видел её раз или два — издалека, потому что Морель, заметив его, переходил на другую сторону улицы, а его спутница прятала лицо за полями шляпки. Я склонен считать, что Эсмонд — не убийца, но весьма ценный свидетель. Например, он сообщил Лайзо, что Морель очень не хотел браться за последнюю роль. Из суеверия — ведь пришлось бы играть повешенного. На репетициях эту сцену брал на себя дублёр, но режиссёр настаивал на том, чтобы Морель сыграл её сам. Тот долго отказывался, грозясь даже уходом из Королевского театра, но потом согласился. Правда, так и не успел провести ни одной репетиции — на следующий день его нашли мёртвым.

Вот тут-то мне стало по-настоящему жутко. Эллис, заметив это, рассмеялся непринужденно и хлопнул рукой по столу:

— Не берите в голову, Виржиния. Возможно, просто совпадение вышло — уж я-то и не на такие странности насмотрелся, поверьте. Лучше послушайте, что я разузнал о Макмаффине.

...Семью несчастного эсквайра долго не оставляли в покое. Трижды после смерти мистера Макмаффина в дом пробирались воры. К счастью, красть им было нечего — дорогих украшений у осиротевшей матери и её дочерей не водилось в силу стеснённости в средствах, а выигрыш покойного сына предусмотрительная миссис Макмаффин хранила в банке. Старыми платьями и десятком отнюдь не шикарных шляпок неведомые воры, конечно, не прельстились.

Впрочем, в нашествии визитеров из трущоб Смоки Халлоу миссис Макмаффин винила исключительно газеты. Мол, они растрезвонили на весь Бромли, что у вдовы после смерти сына осталось солидное состояние. Впрочем, признавала женщина, была от статьи и польза. Невеста Макмаффина узнала о его смерти из газеты и заявилась вся в слезах вскоре после публикации. Бедняжка была так потрясена гибелью жениха, что решила постричься в монахини. Как миссис Макмаффин ни уговаривала девушку — к слову, её звали мисс Сьюзан Беркли, — та была непреклонна. "Уйду, мол, в монастырь святой Марии Защитницы, и все тут, даже если пешком придется добираться до него", — передразнил рассказчицу Эллис.

Растроганная миссис Макмаффин, конечно, не могла позволить, чтобы невеста её покойного сына шла пешком, как бродяжка, и выписала ей чек для покупки железнодорожного билета, ссудила тремя хайрейнами на пропитание и даже презентовала свой старый дорожный плащ. Мисс Беркли сердечно поблагодарила старую женщину, ещё раз оросила слезами её воротник и отправилась в путь.

Больше её, разумеется, никогда не видели.

— Я написал телеграмму в монастырь Святой Марии Защитницы в тот же день, — скептически хмыкнул Эллис. — Но, конечно, никакой послушницы, в миру звавшейся Сьюзан Беркли, у них нет. Впрочем, я допускаю, что меня намеренно ввели в заблуждение — в монастырях есть дурной обычай укрывать подозрительных особ, если те примут постриг, и игнорировать запросы из Управления. Впрочем, это вечный конфликт властей светских и духовных, — горестно вздохнул он.

— Я неплохо знаю настоятельницу монастыря Святой Генриетты в графстве Эверсан, а она весьма дружна с епископом — он приходится ей троюродным братом. В случае крайней нужды можно будет поднять связи, — пожала я плечами.

Эллис посерьезнел.

— Благодарю, Виржиния. Однако пока я не воспользуюсь этим щедрым предложением, потому что должен попросить вас о другом одолжении. Видите ли, я выяснил, что существует престранное совпадение. И Макмаффин, и Морель, и даже Шарль Дикон, который отравился в прошлом году — из-за карточного проигрыша, как говорят — все они были клиентами букмекерской конторы Ярби. Более того, все они входили в один и тот же клуб...

-... "Счастливое число Ярби"?

— Да, да, он самый, — обрадовано закивал детектив и вдруг сощурился подозрительно: — Позвольте, Виржиния, как вы догадались?

— Лорд Клэймор состоит в этом клубе, а леди Клэймор — моя добрая подруга, — пояснила я. Мысль о том, что мне удалось хоть бы и в мелочи, но удивить Эллиса, приносила глубокое удовлетворение.

— Прекрасно! — хлопнул в ладоши Эллис, и лицо его озарилось солнечной улыбкой: — В таком случае, Виржиния, вам не составит никакого труда попасть на собрание этого клуба и выполнить одно маленькое и несложное поручение.

Горький опыт подсказывал, что если уж Эллис начинает просьбу с комплиментов и авансов, то в дальнейшем она принесет множество неприятностей, а выполнение ее будет, возможно, сопряжено с нешуточной опасностью. Однако я не была бы графиней Эверсан, внучкой Той Самой Милдред, если бы не ответила без малейших сомнений:

— Пожалуй, мне давно не приходилось общаться с леди Клэймор, так почему бы и не встретиться нам в элитарном клубе? Изложите суть вашей просьбы, Эллис. Насколько я помню, любители скачек собираются каждую среду, а нынче уже воскресенье. Ненавязчиво добиться приглашения в закрытое общество — дело не одного дня.

— А иным путь за заветные двери и вовсе закрыт, — подхватил детектив и тут же сделался серьёзным, как священник на похоронах. — На самом деле, ничего сложного, Виржиния. Просто присмотритесь в этом клубе ко всем женщинам, которые постоянно его посещают, будь то жёны участников, экстравагантные особы, увлечённые скачками, или просто слишком смышлёные служанки. Запомните всех, кто подходит под это описание — молодая темноволосая женщина со светлыми глазами и бледной кожей. Впрочем, оттенок волос и кожи можно легко изменить краской — иная дама как смоет свои белила, так сразу станет похожа на уроженку Романии, — усмехнулся он цинично. — Словом, отмечайте каждую особу, внушающую подозрения. А ещё... — Эллис запнулся, будто бы сомневаясь. — А ещё обороните невзначай, что мистер Калле якобы получил от покойного мистера Мореля крупную сумму на хранение.

Благодушное мое настроение как рукой сняло.

— Опять играете в свои любимые игры, Эллис? Кто на этот раз приманка — бедняга художник? Или я?

— Эрвин, — без тени улыбки ответил детектив. — Но не беспокойтесь. За ним присмотрят.

Связаться с леди Клэймор было делом нетрудным. Напроситься на приглашение — уже сложнее. Рассудив здраво, я решила, что лучше сделать это при личной встрече. Недавно в разговоре моя подруга обмолвилась, что хотела бы посетить в понедельник выставку морских пейзажей, прибывших — всего-то на месяц с небольшим — с самого материка, из Марсовийской Республики. Раньше эта коллекция хранилась исключительно в Музее изящных искусств в Лютье и нигде более не выставлялась. И, конечно, леди Клэймор, ценительница редкостей, не могла пройти мимо такого события. Зная обычный распорядок её дня, я предположила, что стоит навестить галерею д'Арви около одиннадцати часов — и не прогадала.

— Леди Клэймор, какая встреча!

Ленивое солнце вскользь огладило корону из волос цвета мёда и тёплого янтаря и яркой искрой зажгло розовый бриллиант в фамильном перстне.

— Леди Виржиния, — скорее, утверждая, нежели приветствуя, улыбнулась старинная моя знакомая. — Добрый день. С каких пор вы заинтересовались искусством?

— С тех самых, как вы упомянули об этой выставке, — в тон ей ответила я. — Вы, полагаю, только что подъехали?

— Нет, уже возвращаюсь — на час пополудни у меня назначена встреча с портным, — небрежно взмахнула она веером. Я непритворно огорчилась:

— Право, жаль! Хотелось бы мне прогуляться по этим залам с вами вместе, — повела я рукою, указывая на черепахой прижавшееся к земле монолитно-серое здание галереи. — Где ещё я найду такого искушенного критика, как вы?