Кофе с перцем и солью

Мэдди неопределённо пожала плечами. А потом неожиданно приложила пальцы к голове, как рожки, и скорчила страшную рожу.

От неожиданности я рассмеялась.

— В духов я не верю, Мэдди. И на коврике спать тебе не позволю, так и знай!

Несмотря на страшную усталость, сон всё не шёл. Я ворочалась в постели, то замерзая, то скидывая одеяло из-за жары. Георг и царапина на его руке не выходили у меня из головы.

Я верила ему, знала, что он не мог устроить то нападение... Но всё равно оставалось в голове подленькое "а если?", и от этого становилось стыдно.

С самого моего рождения Георг был рядом. Помогал леди Милдред в кофейне, беседовал о делах с моим отцом — как равный. Учитывая сложные отношения с родственниками по линии матери и то, что после Бромлинского бунта осталось всего четыре человека, фактически носящих в себе кровь Эверсанов или Валтеров, Георг стал для меня добрым дядюшкой-рассказчиком — лучшим, чем иные настоящие родичи. Он развлекал меня историями о Большом Путешествии юной леди Милдред, о своих приключениях в дальних странах, о кофе и шоколаде, о политике и сказочных существах... И всем его басням я внимала с взрослой серьёзностью и неудержимым детским любопытством.

Прошло время. Георг постарел, а я выросла. Но где-то глубоко внутри мы остались такими же, уверена... Мог ли Георг причинить зло той девочке, в которой видел если не свою так никогда и не родившуюся дочь, то племянницу?

Не мог.

Имею ли я право даже думать о том, что он меня предал?

Нет.

"Я не расскажу Эллису о царапине, — осознала я вдруг с неожиданной ясностью. — Это будет предательством".

И леди Милдред... бабушка... она бы не одобрила.

...Старая графиня Эверсан выглядит ничуть не старой. Такой, как на портрете: уверенной в себе дамой неопределимого возраста — может, около тридцати, а может, уже и за сорок. На молочно-белую кожу лба падает один-единственный локон цвета кофе — так же, как у меня, когда я снимаю шляпку. Тонкие пальцы машинально вертят трубку. Тёмно-синее платье стекает с кресла, как вода.

— Что есть предательство, милая Гинни? — спрашивает она, рассеянно улыбаясь. Я внимаю ей заворожённо, не в силах ни вымолвить слово, ни даже ресницы опустить. — Маленькие девочки мечтают о пони и о принце. И пони даже важнее. Потом они вырастают и забывают свои прежние желания. Это предательство?

Я хочу сказать "нет", но губы не слушаются. Мягкий ворс альравского ковра щекочет колени. Стены словно подёрнуты зыбким туманом, в котором время от времени вспыхивает что-то, ярко, точно молния.

— Это изменение, милая, — говорит бабушка. Из трубки, как прежде, сочится дымок — пока тоненькая струйка, но она становится всё гуще. — Мир непостоянен. Каждую секунду он принимает иной облик. Что-то уходит, что-то остается... Не тосковать об ушедшем, отпустить его — это разве предательство? — произносит она и тут же отвечает себе: — Нет, не предательство. Это изменение. А траур по любимым людям? Должен ли он быть вечным?

Дым материальными волнами оседает на ковёр. Мне кажется, что на ощупь эта странная субстанция должна напоминать пух — мягкий и нежный. Как пёрышко, которым мама щекотала мне шею, когда я не хотела вставать рано утром...

— Близкие люди никогда не захотели бы, чтобы те, кто остаётся, горевал о них вечно. Если они действительно любили и были любимы, то пожелали бы живым счастья. Милая Гинни... — Улыбка леди Милдред становится печальной. — Ты жива и свободна. Весь мир ждёт... Верные друзья, путешествия, приключения... и любовь, да, да, любовь, моя маленькая Гинни... А ты спряталась в свою скорлупу посередине между прошлым и будущим. Тебе невыносимо вспоминать старые времена... но и строить планы тоже слишком больно... О, милая, ты ещё так молода... не спеши так ко мне... Милая, милая Гинни... будь счастлива...

Трубка раскачивается в её пальцах сильнее и сильнее.

А затем вдруг падает прямо на волны дыма, твёрдого, как камень — и раскалывается с оглушительным треском.

Я села на кровати, обливаясь холодным потом. И отчетливо почуяла запах дыма. Не табачного... Нет. Густого, горького, будто горит тряпка. Отвратительный, такой знакомый запах...

— Мэдди! — почти беззвучно прошептала я в темноту. Сердце гулко колотилось от страха. — Мэдди! — Голос, наконец, подчинился мне. — Мадлен, ты здесь?

Что-то грохнуло, зашуршало... Щелкнул выключатель — и лампа под розовым абажуром разогнала мрак. Мэдди стояла, кутаясь в ночную сорочку, и глядела на меня шальными спросонья глазами. Зрачок превратился в точку.

— Дымом пахнет, — объяснила я, выпутываясь из душного одеяла и нашаривая рядом с кроватью домашние туфли. — Чуешь?

Она повела головой, как-то по-звериному сморщивая нос, и вдруг прижала ладони ко рту. Карие глаза испуганно распахнулись.

— Это может быть пожар... — У меня от волнения в горле пересохло. Память услужливо подкинула картину — обугленный остов дома, прокопчённые камни, провалившаяся крыша...

Медлить было нельзя.

— Мэдди, беги, посмотри, что там, я накину пеньюар и догоню тебя, — хладнокровно распорядилась я, унимая дрожь. Мадлен пугать нельзя. Надо быть уверенной... или хотя бы выглядеть такой. Если это действительно пожар, паника не поможет. А если я зря разволновалась — так хотя бы не буду выглядеть сущей дурой.

Мэдди застыла на месте, испуганно комкая шаль.

— Милая, бегом!

От окрика она словно очнулась. Взгляд стал жёстче. Мэдди кивнула и опрометью кинулась из комнаты в коридор, шлепая по полу босыми пятками.

Я медленно вдохнула, выдохнула... Сердце трепыхалось, как подстреленная птица.

"Соберись, Виржиния, — приказала я себе. — Вот Эллис бы не растерялся, попади он в такой переплёт".

Как ни странно, одно воспоминание о невоспитанном детективе взбодрило лучше, чем чашка самого крепкого кофе. Появились силы встать, надеть пеньюар и, выпрямив спину, выйти в коридор.

Там запах дыма был сильнее.

"Похоже, вправду пожар", — обмирая, подумала я, и в этот момент раздался визг. На испуг времени не осталось.

Я побежала быстрее.

Захлопали двери, разбивая ночную тишину. Снова кто-то взвизгнул — совсем близко, всего этажом ниже... о, небо, рядом с моей спальней! Да и дым сочится снизу, значит...

Святая Роберта, помоги побороть страх!

Под топот ног и испуганные голоса я слетела по лестнице, едва не теряя домашние туфли, и выскочила в коридор. В лицо пахнуло дымом.

— Спокойствие! — громко и внушительно крикнула я, нарочито замедляя шаг. На мой голос обернулись Мэдди и Магда. Замер беломраморной статуей Стефан в старомодном ночном колпаке и криво застёгнутом форменном сюртуке поверх пижамы. С другого конца коридора к нам бежали подмастерья садовника, возбуждённо переговариваясь. Кажется, их ночной переполох нисколько не испугал.

Лампа давала достаточно света, чтобы хорошенько всё разглядеть, и даже дым был ей не помехой. Теперь стало совершенно ясно — горело в моей спальне. Но гула пламени я не слышала — значит, что-то тлеет, скорее всего, ковры или шторы.

Магда смотрела на меня так, словно вот-вот расплачется. Стефан бестолково топтался на месте, то шагая к двери, то отскакивая от неё. Подмастерья хихикали.

— Всем немедленно успокоиться, — повторила я ледяным тоном, на ходу продумывая план. — Магда, беги в крыло слуг, буди всех, кого найдешь. Пусть набирают воды в ведра и несут сюда. Молодые люди, — обратилась я к подмастерьям, имен которых вспомнить никак не могла. — Вы поднимаетесь наверх, осматриваете комнату над спальней. Да, да, ту гостевую спальню с белой кроватью... В ванной леди Милдред возьмете воду и зальете пол в спальне...

— С белой кроватью? — уже без хихиканья переспросил один из мальчишек. Второй тоже посерьёзнел — видимо, понял, чем грозит пожар.

— Да. На всякий случай. Стефан, — обернулась я к дворецкому. — Открывайте дверь, надо посмотреть, что происходит... Ну же, Магда, молодые люди, не стойте на месте!

Мэдди грозно топнула, надвигаясь на мальчишек, и это привело в чувство всех. Магда, на ходу поддерживая сползающую накидку, побежала в сторону крыла прислуги, подмастерья припустили по лестнице. Только старый Стефан так и стоял — истукан истуканом. Ну и небеса с ними, сама дверь открою...

Но меня опередила Мадлен.

Створки распахнулись, выпуская клубы густого, едкого дыма. Я закашлялась и закрыла нос и рот рукавом. Мэдди пристально вгляделась в дымовую завесу, а потом вдруг отпрянула. Метнулась к вазе, вытащила тюльпаны, безжалостно бросая их на пол, и запихнула в широкое горлышко собственную шаль.

— Ты хочешь намочить ее? — догадалась я. — Мэдди, не смей туда соваться! Придут мужчины, и...

Но рыжий ураган уже пролетел мимо меня, мазанув мокрой тряпкой.

У меня сердце сжалось. Вот ведь непослушная девчонка! Что она делать собралась, спрашивается!

— Мэдди, вернись! — крикнула я и совершила необыкновенно глупый поступок — побежала следом за ней, прикрывая лицо рукавом.

Глаза слезились неимоверно. Огня в комнате не было, но дыма хватило бы на три пожара. Что-то размеренно хлопало. Я вслепую нашла шнур, который включал верхнюю лампу, и дернула.

Спальню залил ровный, яркий свет. За дымовой завесой виднелся силуэт Мэдди. Она колотила мокрой шалью по тлеющему паркету и ковру — прекрасный сувенир из Альравии сгорел уже наполовину, дым исходил от покрытых лаком досок...

Небо, да здесь всё придется переделывать!

— Мэдди! — Я решительно дернула упирающуюся девочку за рубашку и потянула за собой, не обращая внимания на сопротивление. — Мэдди, да что на тебя нашло! — великих сил стоило не отвесить упрямице оплеуху. — Наглотаешься ведь дыма! В этой спальне нет ничего, что я не могла бы заменить новым!

Мэдди вывернулась. На лице у неё была неописуемая смесь чувств — тревога, вина, упрямство и облегчение.

— Милая, пойдем... Что?

Она дернулась и махнула рукой в сторону самой близкой к очагу пожара стены. Я вгляделась в дым и только сейчас поняла, почему Мадлен так испугалась, что огонь разгорится.

На стене висел бабушкин портрет. Просто холст и рамка, ничего, что имело бы большую материальную ценность, но... Милдред улыбалась с него... улыбалась мне каждый вечер, а я вспомнила об этом только сейчас.

Мэдди от волнения вдохнула глубже, чем следовало бы, и зашлась в надрывном кашле.

У меня сердце словно тисками сжало.

— Идём, дорогая, — обняла я её и уже настойчивей повела к выходу. — Портрет можно будет потом отреставрировать. И он в любом случае не стоил бы твоего здоровья.

Мадлен, больше не сопротивляясь, последовала за мной. Хрупкие плечики вздрагивали, когда она пыталась подавить кашель. Мокрая шаль так и осталась лежать на ковре.

— Живые важнее мертвых, — пробормотала я, закрывая двери. Чем меньше воздуха будет внутри, тем ниже вероятность, что тлеющий ковер запылает. — Бабушка бы одобрила...

Дальше по коридору распахнулись двери, и послышался топот ног, плеск воды и голоса слуг. Я осторожно оперлась на стену, так, чтобы со стороны слабость не была заметна и приготовилась командовать.

Похоже, мне предстояла долгая ночь.

К счастью, портрет не пострадал. Только лак потемнел и закоптился, но с этой бедой мастерица по имени Джулия Дюмон, выбранная по совету Эрвина Калле, обещала управиться за неделю.

Следующий день прошел хлопотно, но бестолково. Миссис Хат, узнав о ночном происшествии из третьих уст и в сильно приукрашенном варианте, слегла. Её дочка без промедления бросила дела в своем собственном доме и захлопотала вокруг бедняжки Роуз — наверняка запах мятных капель на всей улице стоял. Мадлен, наглотавшаяся дыма, выглядела бледновато, но была весела и много смеялась — радовалась, что обошлось без жертв. Георг, напротив, выглядел весьма мрачным — переживал за миссис Хат, но не решался прийти к ней в одиночку, пока рядом находилась дочь, а Мэдди было не до того.

Я же разрывалась между особняком, где управляющий дожидался указаний по ремонту, кофейней, в которой второй день подряд яблоку негде было упасть, и Управлением спокойствия, куда меня уже дважды вызывали, чтобы расспросить о ночном происшествии.

В "Старом гнезде" без миссис Хат возникло множество сложностей. К счастью, оставался достаточно большой запас сладостей из шоколада, орехов и прочих долго хранящихся ингредиентов, так что посетители не остались без десерта. Но угрюмый, терзающийся беспокойством Георг никак не мог сосредоточиться на заказах, а Мэдди ничем не могла ему помочь — она и так взяла на себя приготовление самых простеньких сладостей для гостей.

Мне приходилось не легче. В промежутках между составлением кофейных смесей и непринужденной беседой с посетителями — знали бы они, как тяжело мне давалась эта непринужденность! — я пыталась написать для управляющего подробные указания с приблизительной сметой ремонта. Конечно, финансовые вопросы следовало оставить как раз ему, но привычка держать в своих руках все ниточки никак не отпускала.

Самочувствие после бессонной ночи также оставляло желать лучшего. Пока тело наполняла странная бодрость — то ли от чудесного снадобья Зельды, то ли оттого, что я вопреки обыкновению выпила сегодня уже четыре чашки крепкого кофе. Но ведь в вечерних газетах точно напишут о пожаре! А значит, будет новый виток сплетен, новая вспышка любопытства и битком набитый зал кофейни.

После таких мыслей коротенькое послание из Управления, доставленное азартно улыбающимся мальчишкой, показалось мне знаком свыше. Вечер в участке обещал быть по крайней мере тихим. Я без колебаний приняла приглашение — думала, что отдохну, а заодно и узнаю, почему Эллис настаивает именно на моём визите в Управление, а не сам идёт в кофейню. В конце концов, это к леди служители закона должны приходить, а не она — ехать через полгорода, чтобы дать показания.

Я попрощалась с посетителями до наступления темноты и, спустя всего полчаса, дописала письмо управляющему. Затем — прогулялась до особняка, вдыхая полной грудью свежий весенний воздух и наслаждаясь редкой минутой свободы и покоя. Утром моросил дождь, но к полудню тучи уже разогнал ветер, и яркие солнечные лучи обогрели и оживили серый город. Сейчас он сиял, как отмытая от пыли старинная игрушка — мягко и таинственно.

Самое время чтобы сесть в кэб и отправиться на встречу с самым загадочным детективом.

— Нет, нет, нет, мисс Энн! Не отпускайте кэбмена!

Я вздрогнула и едва не оступилась, запутавшись в длинных юбках. Кэбмен, который самолично спустился, дабы помочь мне сойти на землю, устремил на Эллиса неприязненный взгляд из-под козырька измятого клетчатого кепи. Впрочем, запыхавшийся детектив на сей раз проявил избирательную невнимательность и предпочел этого не заметить.

— Полезайте обратно, мисс Энн, — скомандовал он, непринужденно промаршировав мимо меня. Только скрипнула подножка кэба — и Эллис уже оказался внутри, посматривая на меня снисходительно и слегка недовольно: — Ну же, мисс. Времени у меня не так уж много, в отличие от вас.