Вечером, как и было запланировано, их доставили прямиком в центральный офис. Юджин готов был поклясться — переводчик, которого прикрепили к группе, никуда не уходил, так и дожидаясь их с самого утра. Упорный человечек. Видать, случись что с ними, пожалеет о том в первую очередь он. Да и встреча в целом была неплоха. С ним, Юджином, даже здоровались первым — хоть где-то уважают возраст. А придурок Титу все время оказывался в самом конце, что не могло не греть сердце...
Да и ясно теперь, чего от них желают. Одних инструктажей было запланировано на месяц вперед, о практических занятиях и разнообразных поездках даже говорить не стоило — работы предстояла целая гора. Хорошо хоть обо всем этом договаривался не он — большая часть болтовни легла на плечи Виорела, кто с самого своего возвращения из номера выглядел, откровенно говоря, как пыльным мешком побитый. Тому, кто представился начальником службы безопасности, они вроде понравились — по крайней мере, на те вопросы, что этот человек задавал, ответы у группы находились. Правда, настойчивость, с которой он пытался убедить их в том, что работать нужно до позднего вечера, ему не очень нравилось.
Дважды хорошо, что переговоры вел Виорел — он может твердо сказать "нет" хоть сотню раз, когда сам Юджин бы засомневался уже на пятом.
— На этих островках все пришибленные, по двенадцать часов в сутки вламывают, — посмеиваясь, говорил позднее Щербанка. — Русскому лентяю тут не выжить — вот потому нас, видать, и послали вместо своих...
Потому или не потому, а сговориться в итоге удалось на четыре часа в день с одним выходным в неделю, что не могло не радовать. Главное, чтобы не мешало в итоге той, настоящей работе — о которой, правда, известно пока было не то чтобы много.
— Хватит ныть, жирный. Тебе от водорослей точно хуже не будет. От них, я слышал, волосы растут, — Титу наскоро закончил свою трапезу и со всей отдачей ковырялся в зубах — пока что языком.
— Правда, что ли? — Пупок, намотав на вилку кусок морской капусты, недоверчиво присмотрелся. — Ну, выглядит точно как волосы...
— На макушку налепишь, если что, — добавил Веселый, довольно оскалившись. — Будешь как хиппи, только с ботвой вместо цветочка.
— Да засунь свои цветочки туда, где у тебя мысли рождаются, — пробурчал толстяк. — Вон, рыбку лучше доешь, авось мозги с фосфора отрастут. Тебе бы не помешало.
— Уж поумнее некоторых.
— Да? А кто пожарную сигнализацию втихаря врубил?
— Дык мы ж это, службу безопасности учить приехали, не? — расплылся в улыбке Деляну. — После того, как она раскрыла большой и страшный теракт Японской Красной армии, что готовился, при участии сотрудников компании, в одном из поездов последней, и был бы похлеще того самолета в семидесятых. Был бы, будь настоящим, — улыбка Титу стала еще гаже. — Вот я с порога их учить и начинаю. Надо ж было скорость реакции проверить. Да и суетились они смешно...
— Смотри, завтра сам суетиться будешь. А мне вот сегодня из-за тебя уже бегать пришлось...
— Ну не плачь, жирный. Найдем Макдональдс — за свой счет накормлю. Поперек у меня треснешь, боб.
— Ловлю на слове, соломинка. По миру тебя пущу, как пить дать. Взаймы еще брать будешь.
— Они столько за раз не приготовят...
— Вы когда-нибудь молча жрать научитесь? — сосредоточенно выскабливающий свою тарелку Щербанка недовольно покачал головой. — А, что там...
Веселый лишь пожал плечами — и вытянул из кармана увесистую флягу.
— Не знаю, жирный, насчет цуики, но вот коньячку я прихватил, — примерно через минуту тщательного взбалтывания отвинтив крышку, он хлебнул и, крякнув, закупорил флягу. — Армянский, хороший, пять лет выдержки — и это только в Румынии! Вот только я его тебе не налью. Тебе врач запретил.
-Двадцать лет назад, — проворчал Пупок, проглотивший остатки пищи. — Я бы водочки лучше. Ледяной, чтоб как масло текла. Стопку до, стопку после...
— И стопку вместо. Но тут только рисовую готовят, — вычистив до конца свою тарелку, Щербанка отложил столовый прибор. — И зеленое пиво.
— Я и говорю, хорошей, — приуныл Пупок, уже с толикой зависти глядя на довольного Веселого. — Хуже рисовой — только настойка на рыбьих хвостах, будь они неладны...
Рядом раздались шаги и сразу же превратились в грохот. Пупок, с трудом умещавшийся на скромном стуле, повернулся, но источником звука оказался лишь местный повар, протиравший в свободное время столы и ненароком споткнувшийся о стул. Встретившись взглядом с компанией, он испуганно пробормотал что-то на своем языке и попятился прочь.
— А это что у нас? — взглянув под соседний стол, Юджин увидел конверт. — Этот, что ли, посеял?
Он честно попытался нагнуться, но Щербанка успел раньше.
— Сиди уже, — вздохнул Виорел, распечатывая конверт. — Так...
— Ну? Начальник, не томи, — вновь приложившись к фляжке, бросил Деляну. — Чего там такое?
— Чего, чего...то, что ждали, — не то с раздражением, не то с усталостью фыркнул Щербанка. — Работу подвезли. И способ связи передали. Ладно, олухи, давайте-ка...из-за стола надо выходить с легким чувством голода.
— В зависимости от комплекции.
— Если ты, Титу, такую ж комплекцию нажрешь, я вас обоих на мыло сдам. Все, похихикали и будет. Идти пора.
— И как далеко?
— За подарками, — впервые за день усмехнулся Виорел. — Дождались мы с вами.
Когда Масуда Ринтаро вернулся проведать своих подопечных, его встретил лишь пустой зал и стол с неубранной посудой. Тяжело вздохнув, он присел на остывший уже стул и схватился за голову.
— За что мне все это...
Шаг вперед. Выдох. Два шага. Вдох. Шаг вперед. Выдох. Два шага...
Поплотнее запахнуть пальто, поднять повыше воротник и расправить шарф. От озноба, что взялся за тело еще полчаса назад, аккурат после еды, это вряд ли спасет — но он, по крайней мере, пытался.
Шаг вперед. Шаг вперед. Шаг...
Погода, откровенно говоря, была не такой уж и гадкой. Легкий ветер с моря, снежинки, весело танцующие в воздухе...но лихорадка, терзавшая охотника, не имела, говоря еще откровеннее, к ней никакого отношения — равно как и к простуде.
Охотник. Вот оно, это слово. Бежать от него можно было долго и далеко, но смысла в том маловато — с таким же успехом можно пытаться сбежать от собственных Цепей.
Цепей, что сейчас горят всю, никак не желая униматься — словно расплачиваясь с хозяином за те месяцы, что провели, скованные чужими чарами, укрытые от обнаружения так надежно, как только могло быть.
Шаг вперед. Выдох. Два шага...
В глаза, казалось, насыпали мелкой металлической стружки — и когда он видел что-то, кроме мутной пелены, то почти сразу о том жалел. Важнее всего было не смотреть на прохожих, не вглядываться в эти лица — веселые, беззаботные, за которыми вряд ли стояло что-нибудь, кроме теплых мыслей о предстоящих праздниках...
За которыми...
Важнее всего было не смотреть. Не вглядываться. Не замечать. Много ли, в конце концов, пользы от того, что на месте мужчины, мерзнувшего у автобусной остановки, он периодически видел лишь гнилые кости в измазанном грязью деловом костюме? Много ли радости, посмотрев на лицо ребенка, что, проходя мимо, улыбнулся ему, разглядеть до мельчайших подробностей каждого червя, что копошился в пустых глазницах?
Шаг вперед. Шаг...
Недоразвитые Цепи, кусок чужой Метки, едва не погубивший его во время пересадки. Достаточно, чтобы все шло вразнос минимум один раз из трех. Достаточно, чтобы глаза, которые должны были высматривать лишь жертву, один раз из трех сходили с ума и, напитавшись страхами хозяина, его горькой, гнилой ненавистью, отгораживали реальный мир занавесью кошмаров.
Достаточно, чтобы один раз из трех они показывали слишком много.
Шаг вперед. Шаг...
Ночные огни горели вовсю, свет рождественских гирлянд и неоновых вывесок изливался со всех сторон.
Шаг вперед. И еще один. И еще...
"ОН ИДЕТ К ТЕБЕ".
Сердце, всю дорогу колотившееся так, словно искало выход наружу, пропустило удар. Наполнившийся необычайно большим количеством слюны рот распахнулся, втягивая морозный воздух.
— Начальник, ты чего дергаешься?
Вздрогнув, Виорел обернулся, осоловело глядя на Деляну. И, повернув голову — на светофор, под которым все еще горела надпись на английском.
"ИДИТЕ".
— Ничего, — огрызнулся Щербанка, вытягивая из кармана бумажку с адресом. — Так, вроде недалеко осталось...
И правда — всего-то пара улиц. Пара шагов — вот на шагах лучше сейчас и сосредоточиться. Или, например, на голосах подельников — хоть какое-то, пусть и не самое интересное, отвлечение.
— Красота, — шумно вдохнув, ухмылялся Деляну. — Рождеством пахнет, Новым годом. Народ суетится, бегает туда-сюда. Славно, — завершил он мысль, добродушно помахав стайке пробегавших мимо школьниц: те смущенно захихикали и скрылись за поворотом.
— И чего ты такой радостный... — проворчал Пупок, натягивая свой картуз чуть ли не на уши — наверняка уже успел трижды пожалеть, что поверил тихой погоде и поменял шапку на нечто более модное.
— А чего нет-то? Мне хорошо, я улыбаюсь. Улыбнулся девчонкам, и у них настроение поднялось, улыбаться начали. От улыбки станет мир светлей...дедуль, забыл, что ли?
— Какой я тебе дедуля, щегол?
— Брюзжащий. Как на завалинке.
Чиркнули спички, зажглись сигареты. Оба затянулись, не сбавляя шага.
— Начальник, так где там наши подарки?
Шаг вперед, шаг...
— Да скоро уже, скоро, — Щербанка вновь сверился с листом — буквы пред глазами постоянно расплывались. — Розовая витрина такая. И там...ну, вот такие вот закорючки...
— А, ну розовую-то и жирный не пропустит. Да, жирный?
— И что мы там ищем? — игнорируя Деляну по мере сил, выдохнул Чуботя.
— Три коробки. Большие, — еле переставляя ноги, забормотал Виорел по памяти. — Стеллаж номер три, нижняя полка, у окна в левом углу. Коробки будут там... — он сверился с часами. — ...минут через двадцать.
— А успеем? — продолжал беспокоиться Пупок. — А то если кто другой захапает, будет совсем дрянное дельце.
— Что, новогоднее настроение заиграло? — выскочив вперед, Деляну тут же принялся кривляться и ныть тонким, плаксивым голосом. — Не отдам мои пода-а-арочки! Не отдам! Мое, мое, все мое!
— Вот когда твои тиснут, я посмотрю. Заберет дитятко пакет, а там...
— А там — настоящая мечта любого нормального мальчишки! — назидательно поднял палец в воздух Деляну. — Я бы в детстве кипятком писался, если бы Мош Крэчун[20]такое под елочку положил. Может, и вырос бы добрым и хорошим мальчиком...
— Елочка у него была, — проворчал Юджин. — У нас в детстве только сгоревший "Тигр" посреди деревни был. И ботва картофельная вместо мандаринов.
— По тебе не скажешь, — съязвил Веселый.
— Отъедаюсь за голодное детство.
— Что, до сих пор? Не наелся? А брюхо, значит, с голоду опухло? Мало налегаешь, Пупок, мало.
— Да иди ты, — пробурчал Юджин, последовав примеру главаря и подняв воротник. — К чужим слабостям надо относиться снисходительней.
— Где ты там слабость увидел? По размеру — самая что ни на есть сильность.
— Да умолкните оба, — прорычал, ткнув рукой в перчатке куда-то вперед, Виорел. — Все, пришли уже.
И верно, впереди виднелась украшенная гирляндами витрина. Изнутри лился мягкий розовый свет, помогая получше разглядеть товары и кричащие таблички с заманчивыми скидками.
— Надо же, розовый, — пыхнул последними миллиметрами сигареты Юджин.
— А ты какой ждал, буро-малиновый? — раздраженно проворчал Щербанка, снова пряча листок. — Пошли, у нас пять минут осталось.
Шаг вперед. Через порог. Шаг...
Внутри шума стало едва ли не вдвое больше — и первую скрипку играл, как обычно, Деляну:
— Ого, омела! Жирный, иди сюда, обнимемся!
— Отвали, чудище!
— Да ладно, чего ломаешься! Пять лет вместе, если не десять!
Раздался знакомый до последней нотки гогот. То была развязка, а за ней, как водится, могли последовать несколько минут тишины. Вздохнув, Щербанка вновь достал из кармана изрядно помятый уже лист...
"ОНИ ПИТАЮТСЯ НЕВИННЫМИ".
Дернув головой слишком резко, чтобы это можно было списать на случайность, он несколько раз моргнул, вглядываясь в угрожающих размеров табличку "Здоровое питание". Утерев выступивший на лбу пот и приспустив шарф, шагнул к прилавку.
— Фу...фукубукуро[21], — навалившись на прилавок, почти по слогам произнес он, искренне надеясь, что на месте пожилого продавца ему не привидится какая-нибудь образина. — Фукубукуро. Где?
Продавец, слегка перегнувшись через прилавок, указал в сторону стеллажей, наполовину забитых завернутыми в праздничную бумагу и перевязанными алыми лентами коробок.
Кивнув в ответ, Виорел нетвердой походкой двинулся в указанном направлении. Дальний левый угол помещения. Окно, стеллаж у него. Нижняя полка, крайний левый угол...
Пусто. Значит, они пришли слишком рано. Значит, ему придется еще как-то протянуть тут до срока...
Магазинчик был не очень уж большим — продукты, игрушки, разная мелочь...все, что только можно было упрятать в разноцветные ленточки, было обвязано ими в количестве, превышающем всякий здравый смысл. У входа висел плакат с рождественскими оленями, на самом видном месте же красовалась вырезанная из картона фигура Санта-Клауса в окружении всякой всячины — от хозяйственного мыла и простеньких амулетов до слесарного инструмента и стационарных телефонов.
Пупок внимательно изучал полочку с книгами — судя по тому, как он хмурился, ни одной на знакомом толстяку языке не было. Все на японском, или китайском — черт ногу сломит, не то что Юджин. Веселый беззаботно трепался с продавцом, словно соревнуясь с ним в знании языка. По крайней мере, это был первый человек за день, который говорил на английском еще хуже самого Титу.
— Это для чего? — ткнул пальцем в россыпь мелких предметов Деляну.
— Удача. Много удача, — с трудом подбирая слова, ответил пожилой продавец. — Все хорошо.
— Все-все? Банк ограбить можно?
Продавец растерянно выдавил из себя подобие смешка, не зная, как и реагировать.
— Нет. Деньги — это, — указал он на очередной мешочек с вышивкой.
— Ага...сильно богаче буду? — Веселый присмотрелся к амулету.
— Беднее — нет.
— Хоть так...а заговор от пуль есть?
— Нет. Здоровье есть, от зла есть. От пуль нет, — покрылся испариной продавец, не понимающий, зачем этот жуткий гайдзин задает ему столько странных вопросов.
— Как же так...вот тогда это, это и это хочу. На шею можно надеть?
Тем временем подсобный рабочий, нагруженный коробками, принялся расставлять последние по пустым полкам. Начав с середины зала, он постепенно продвигался к окну.
Еще немного. Еще...
Он вытерпит, несомненно. Нужно только сделать лицо попроще — а еще лучше будет вновь прикрыть его воротником. В третий раз прохаживаясь мимо одних и тех же полок и со всех сил стараясь не показывать нетерпения, Виорел сипло дышал в шарф. Сердце продолжало танцевать что-то дикое, а в ушах гудел целый пчелиный улей.
