Плотин не торопясь направлялся к своему дому, оставляя за спиной играющее бесчисленными отблесками и солнечными бликами море. Как бы оно не было прекрасным само по себе, оно не Единое; это не более чем случайно забредший в голову образ. Единое не может иметь материальную субстанцию, оно ее порождает, но не является ею. А потому ему просто необходимо изгнать из своей души и своего разума это сравнение. Он никогда больше не появится без большой надобности в порту, как бы это ему не хотелось, чтобы пресечь всяческую возможность появление таких нечестивых мыслей.
22.
Годы шли незаметно, Плотин становился старше, молодость прошла окончательно, наступила зрелость. Между тем, бесконечная вереница дней все тянулась и тянулась; внешне они все походили друг на друга, как братья-близнецы. Зато внутренние перемены были налицо, за этот период он многое познал, о многом передумал. Он все так же посещал кружок Аммония, но с какого-то момента стал ловить себя на том, что делает это все с меньшим энтузиазмом. За это время у учителя сменилось немало учеников; это был нескончаемый, пусть и немногочисленный людской поток. Одни уходили быстро, после одного-двух занятий, другие задерживались подольше, но все равно покидали философа-грузчика. Впрочем, он уже не был им, здоровье и возраст не позволяли таких физических нагрузок.
В какой-то момент Плотин стал замечать, как слабеет учитель, как выглядит все старее. Даже мысль уже не была столь разящей, он все чаще повторял одни и те же слова, одни и те же постулаты. Плотин давно выучил их наизусть, а потому ему становилось неинтересно; он все отчетливей приходил к заключению, что взял у Аммония все, что тот мог дать.
В этом не было вины Аммония, Плотин прекрасно сознавал, что любая, даже самый выдающаяся личность, не бесконечна, а исчерпаема, имеет свои интеллектуальные и духовные границы. Его учитель не исключение. Да и его, Плотина, однажды постигнет такая же участь, наступит момент, когда его ученики подумают о нем то же самое. Но чтобы это случилось как можно позже, для него настала пора направляться дальше.
За эти годы Аммоний много раз повторял ему, что нельзя всю жизнь просидеть на одном месте, как бы оно человеку не нравилось. Даже самый выдающийся ум не способен все познать самостоятельно, непременно нужны другие источники поступления знаний. Наступает момент, когда надо отправляться на их поиск.
Истина любит тех, кто не боится перемен, ни внешних, ни внутренних. А они связаны друг с другом. Путешествия всегда познавательны, особенно, если путешественник готов к познанию, к знакомству с другими воззрениями и взглядами на мир. Не надо чураться знаний, которые не соответствуют твоим представлениям, часто это только кажется, что они совсем другие. Но если заглянуть внутрь, приподнять их покров, может статься, что различия не столь существенны. То, что часто кажется полностью противоречит тому, что человек полагает истинным, на самом деле дополняет и расширяет его понятия.
Мир настолько глубок и непостижим в своей сути, что никогда нельзя быть до конца ни в чем уверенным, любил повторять Плотину Аммоний, когда они оставались одни. Причем, что замечал Плотин, в последнее время подобные разговоры участились. Он чувствовал, что Аммоний к чему-то его подводит, что все эти слова произносятся отнюдь не случайно, а имеет четкую направленность. Не надо обладать семи пядей во лбу, чтобы понять, что учитель готовит его к новому этапу жизни. И хотя Плотин не возражал, сдвинуться с места было не так-то легко; за эти годы он глубоко укоренился в Александрию, и почти считал ее своим родным городом.
Но однажды случилось непоправимое, Плотин заглянул к Аммонию и увидел его лежащим в кровати. Но самое ужасное впечатление оказало на гостя даже не это непривычное обстоятельство, а вид учителя. Достаточно было одного взгляда, чтобы обнаружить на его лице печать смерти.
Таким Плотин Аммония еще не видел; даже когда он чувствовал себя не лучшим образом, все равно так ужасно не выглядел. По-видимому, Плотин не смог сдержать себя, так как лежащий заметил, какое тягостное впечатление производит он своим видом.
— Сядь рядом, — попросил надтреснутым голосом больной. Так он еще никогда не говорил, обычно он произносил слова бодро и уверено. Но сейчас явно все изменилось.
Плотин сел рядом с Аммонием. Его тяжелое, не свежее дыхание обдувало лицо Плотина. Но он даже не шелохнулся.
— Наши занятия завершились, Плотин, — протянул Аммоний и на несколько мгновений прикрыл глаза. Затем открыл их и продолжил: — Все, что я мог, что знал, я поделился с тобой. Больше я тебе не нужен.
— Не говорите так, учитель, вы будете нужны мне всегда, — возразил Плотин.
Аммоний не без труда покачал головой. Было заметно, как тяжело ему давалось каждое движение.
— Человек завершает свою миссию на земле и перестает быть необходимым. Я чувствую приближение конца. Мы много с тобой говорили о Едином. И вот я ухожу к нему первым. Смерть превращается в благо, если понимаешь ее смысл. Я уверен, что узнаю там намного больше, чем тут, на земле. А потому нет причин для сожалений. Ты понимаешь меня, Плотин?
Теперь кивнул головой Плотин.
— Я понимаю тебя, Аммоний. В любом случае ты оставляешь на земле большой след, след, который мало кому удается проложить.
— Тут ты прав, мой след внутри тебя. Ты мой лучший ученик. Только ради тебя одного стоило заниматься всем тем, чем я занимался столько лет. Часто в погоне за количеством теряется качество; учеников много, а пользы от них мало. Сколько их у меня было, а в памяти остались совсем немногие. Я знаю, они пойдут дальше, чего бы этого им не стоило. А далее всех — ты.
— Я буду стараться, — пообещал Плотин. — Я сам понимаю, какой долгий путь еще предстоит пройти.
— Да, путь предстоит долгий, — тяжело вздохнул Аммоний. — Я пытался соединить божественного Платона с небожителем Аристотелем. И надеюсь, что ты продолжишь эти мои усилия. Но только не будь слепым подражателем; какое бы почтение не вызывал в тебе твой учитель, всегда иди своей дорогой. Только она приносит результат. Я в этом убедился на примере собственной жизни. В мире так много подражателей, но польза от них небольшая. Не будь им никогда. Это мое тебе завещание. Меня скоро не станет, не приходи на мои похороны — это пустое времяпрепровождение. Мертвым я тебе ничего не смогу дать. Но перед тем, как уйдешь, дай мне клятву.
— В чем ты хочешь, чтобы я поклялся, учитель? Я готов.
Аммоний не без труда кивнул головой.
— Я прошу тебя, никогда не записывай того, чему я тебя учил. Передавай знания только устно. Не спрашивай, почему я так хочу. Просто поклянись.
— Я клянусь сделать так, как говорите.
— Я верю тебе. А сейчас иди.
Через несколько дней Плотин узнал, что Аммоний умер. В ту же минуту решил, что в самое ближайшее время покинет Александрию. Ему понадобится совсем немного времени, чтобы уладить все свои дела.
Вечером он постучался на половину хозяев и объявил, что скоро съезжает от них. Эта новость их огорчила, так как за проведенные вместе годы они привыкли к своему жильцу. Хотя так же не понимали его, как и в первый день знакомства. Да и Плотин привык к этим простым, безнадежно далеким от его интересов людям. Невольно он вспомнил об Агнии. Она уже не жила в родительском доме, некоторое время назад вышла замуж. И, насколько знал, Плотин, у нее были дети. А ведь они могли бы быть и его. Но что об этом жалеть.
Вещей у Плотина было совсем немного. Он быстро собрал свой багаж и через пару дней направился в порт. Там у причала стоял корабль, который должен был отвезти его в Рим.
23.
День для Каракозова выдался напряженным, одно совещание сменяло другое, одно мероприятие следовала за другим. Но он не ощущал большой усталости, едва он начинал думать о Виолетте, то тут же чувствовал, как прибывают в нем новые силы.
Все изменилось перед самым концом рабочего дня, когда в кабинете появился Несмеянов. Почему-то все это время Каракозов почти не думал о кампании по мобилизации, словно действовала защитная реакция, которая блокировала мысли о ней. Но появление помощника сняло блокаду, и у него тут же испортилось настроение.
Каракозовым даже овладела нешуточная злость по отношению к Несмеянову, хотя он сознавал, что тот тут ни причем, он лишь выполняет данное им же самим поручение. Не он, так другой, ему же, Каракозову, все равно этим придется заниматься; как высшее должностное лицо в регионе он обязан направлять и контролировать всю эту кампанию. А главное в ней не допустить ее срыва.
PR-отдел постарался на славу, за короткое время была разработана целая стратегия по пропаганде призыва на службу. Каракозов старался слушать внимательно, хотя мысли так и норовили улизнуть куда-нибудь в сторону. Самое удивительное заключалось то, что весь день он думал о Виолетте, а сейчас ее не было в голове. Он не хотел смешивать ее образ с той мерзостью, о которой говорил помощник.
Несмеянов закончил свой короткий доклад, и выжидательно посмотрел на шефа. Тот же молчал с таким видом, как будто вообще не желал говорить на эту тему.
— Что вы скажите, Игорь Теодорович? — спросил Несмеянов, так и не дождавшись реакции Каракозова. — Вы помните, нужно уже с завтрашнего дня реализовывать подготовленные мероприятия.
Каракозов словно бы очнулся от погруженности в свой мир. Он посмотрел на помощника. Что-то странное почудилось ему во взгляде молодого человека, хотя, возможно, это только показалось.
— Запускайте, — сказал Каракозов. — Все сделано профессионально. Передайте ребятам, я премирую весь отдел за оперативность и качество. И тебя — тоже.
— Вы же уже это говорили. Но все равно спасибо за ребят, они будут рады.
И снова что-то странное показалось в ответе Несмеянова.
— А ты будешь рад?
— Я не считаю, что достоин премии.
— С чего вдруг? — удивился Каракозов.
— Моей заслуги тут совсем мало, все сделали сотрудники вашей пресс-службы.
— Если не хочешь премии, значит, не получишь. Всего-то делов, Анатолий. Завтра прикажу приготовить приказ о премировании. До утра есть время передумать.
— Я не передумаю.
— Тебе не нужны деньги?
— Нужны. Я собираюсь жениться. Очень хочется купить квартиру и жить отдельно от родителей.
— И что?
— Пока никак. Даже в ипотеку не получается. Мы с невестой посчитали, в ближайшие годы не сможем ее выплачивать. Она же студентка, а у меня сами знаете, какая зарплата.
— Я знаю твою невесту?
— Нет.
— Где она учится?
— На философском факультета нашего университета.
— Где? — изумился Каракозов. — Ты хочешь, чтобы твоя жена была бы философом?
— А почему, собственно, нет.
— И как ты собираешься с ней жить?
— Долго и счастливо.
— С женой-философом вряд ли получится.
— Почему?
Каракозов задумался. Точнее, даже не задумался, его мысль, словно санки с крутой горки, вдруг стремительно понеслась в прошлое, которое он давно разлюбил посещать.
— Трудно жить с такой женщиной, у нее на все будет свое мнение. И часто отличное от твоего.
— Это же замечательно! Мне не нужна жена, у которой не будет собственных убеждений. Я вовсе не желаю ее подмять под себя. Мне кажется, когда рядом с тобой самостоятельно мыслящий человек — это интересно. У него всегда можно чему-то поучиться.
Каракозов задумался. Удивительно, но когда-то он и сам так думал, но затем резко переменил мнение. Или не переменил, а убедил себя в этом?
— Ладно, выбор жены — твое личное дело. И когда свадьба?
— Пока не решили.
— То есть, еще может все измениться.
Несмеянов покачал головой.
— Либо она, либо никто.
— Уверен?
— Да, Игорь Теодорович. Я знаю, что вторую такую не встречу, а хуже мне не надо.
— Каждый человек делает свой выбор. Это все, что ты хотел мне сказать или есть что-то еще?
— Есть.
— Говори.
— Это личное, но не про меня, а про вас. Если, конечно, разрешите.
Несколько минут Каракозов размышлял, как поступить. Он предчувствовал, что разговор может зайти за красную линию допустимости отношений начальника и подчиненного. Стоит ли Анатолию разрешать это делать?
— Анатолий, считай, что мы в ближайшие полчаса будем говорить как два товарища или два старых знакомых. Но не больше. Засекая время.
— Этого вполне хватит, — кивнул Несмеянов головой. — Игорь Теодорович, я вам хочу помочь.
— Мне? — изумился Каракозов. — В чем? И каким образом?
— Я уже говорил, что вы очень тут одиноки. Одиночество — это не тогда, когда вокруг нет людей, а когда рядом нет единомышленников. А сейчас без них особенно трудно, в стране творятся ужасные вещи. А вам даже не с кем поделиться своими мыслями и чувствами, все приходится скрывать и носить в себе. А это крайне трудно.
Каракозов невольно огляделся по сторонам. Разговор пугал, хотя он сам, своим необдуманным поведением спровоцировал его. А если кабинет нашпигован жучками. В свое время он пытался это узнать, но не вышло. Точнее, его уверяли, что никакой подслушивающей аппаратуре здесь не установлено, но он в этом не был уверен.
— Игорь Теодорович, не беспокойтесь, тут нет прослушки, — вдруг услышал Каракозов голос Несмеянова. И изумился тому, что помощник точно угадал его мысли.
— Откуда тебе известно?
— У меня в ФСБ работает однокурсник, мы с ним довольно близки. В свое время он увлекался электроникой, и его взяли в технический отдел. Он как раз занимается установкой аппаратурой для прослушки. Он заверил меня, что в вашем кабинете ее не устанавливали, хотя, почему, он не знает.
— А где установили?
— В приемной она есть. В других кабинетах — тоже. В том числе и моем.
Каракозов почувствовал некоторое облегчение. Хорошо, если все так и обстоит, как говорит Несмеянов. Почему-то его словам он верил.
— Осталось пятнадцать минут, — напомнил Каракозов.
— Я знаю, вы не согласны со многим из того, что происходит в стране. Я вижу, какое отторжение вызывает у вас мобилизация.
— Переходи к заключению, — предложил Каракозов.
— Как раз и собирался. Вас окружают сплошные подхалимы. И вы их презираете. Я прав?
— Предположим. И что из этого?
— Вам, как воздух, требуется общение с нормальными людьми, иначе у вас начнется депрессия. Я хочу вас пригласить посетить наш кружок. Я уже говорил, что мы его назвали "Акрополь". Не волнуйтесь, никаких антиправительственных речей там не ведем и акций против власти не готовим. Мы просто в абсолютно свободном режиме обсуждаем разные вопросы. Кстати, там я и познакомился со своей невестой. Предлагаю побывать у нас и послушать. Хотите, выступите, хотите, нет. Мы понимаем, как трудно и опасно вам говорить то, что думаете. В любом случае вам будут легче. Это все, что я хотел сказать. Я уложился?
Каракозов посмотрел на часы.
— Даже осталось три минуты. Спасибо за приглашение, я подумаю. А теперь ты свободен. Завтра у тебя трудный день, начало мобилизационной кампании. Надеюсь, ты успешно с нею справишься. Требовать и контролировать буду жестко.
