Искренняя благодарность всегда смущает. Ташка схватила Петра за локоть и вытащила в коридор. Прощаясь Соколова заговорщицки подмигнула Ташка, а та показала в ответ кулак. Катя заливисто рассмеялась. Ей, практически утверждённому бойцу красной армии, члену одного из отрядов истребителей киборгов были смешны детские Ташкины кулачки.
Город сиял как могут сиять огромные мегаполисы. Колоссы высокоэтажных домов светились изнутри. Свет пробивался через каждое окно, проходя через поляризованные стёкла разлагался на спектр. Окна сияли синим, красным, золотым, серебряным, зелёным и цветом оранжево-коричневой кожуры модик-апельсинов. Словно фонтаны изливали потоки света фонари. По стенам, а в иных местах, где тротуар был заменён прочным пластиком с зашитыми внутри процессорами и соответствующей периферией — порхали нарисованные бабочки. Огненный контур, внутри темнота, золотисто-оранжевые контуры крыльев. Слетающие с крыльев нарисованные искры гасли не долетая до земли. Было настолько красиво, что захватывало дух. К сожалению большинство горожан привыкли к постоянно окружающей их красоте и перестали обращать внимание. Тысячи тысяч ног ходили по огненным бабочкам. Конечно программным сущностям от того, что поверх их нарисованных интерфейсов ступил чей-то ботинок не холодно не жарко. Но ведь они летали и роняли искры только для того, чтобы люди смотрели на них и становились немного добрее и смелее. Разве не для этого нужна красота?
На стенах домов, как на огромных панно, плавно сменяли друг друга нарисованные скупыми штрихами человеческие лица. И под каждым имя и совсем краткое описание. Что был за человек, что сделал. За что его должны помнить люди.
По другим стенам бежали строчки глупых или напротив, очень даже неплохих, стихов. Они не повторялись. Когда кто-то в городе писал стихи они появлялись на стенах. Держались какое-то время и навсегда исчезали. И чтобы стены не пустовали приходилось снова искать рифму и работать над собой, работать как механик над машиной, как садовник над цветком, как спортсмен в спортзале. Разве не для этого нужны юным авторам их детские, наивные, но не смешные, стихи?
Вечером на улицах людей больше чем в какое-либо другое время суток. Словосочетание 'очень много' даёт лишь отдалённое представление. Практически никто не сидит дома. И даже домоседы или погрузившиеся с головой в работу вечерним временем выбираются, чтобы поужинать в столовой-общепите. Искусство кулинарии впору вносить в красную книгу. Автоповара нанесли по нему первый удар. А второй добавили общественные столовые. В конце концов сдались последние гурманы и потянулись в столовые, где промышленным способом, как на заводе, но под управлением живых, человеческих рук люди готовили еду для людей. Не космонавты, не политики, не учёные, не солдаты и даже не художники (хотя отчасти художники). Кто скажет, что их работа менее важна или менее ответственна?
Вечером по улицам Новосибирска ходит множество влюблённых парочек. Существуют специальные районы и зоны, куда, по молчаливому соглашению, стараются не заходить праздношатающиеся опасаясь помешать выражению чужих чувств.
Ташка и Пётр шли по улице Бойко, ведущую от школы к библиотеке где на хрупких, бумажных носителях, хранилась информация дошедшая до нашего времени с древних веков. При наличии сети и общедоступных банков данных в библиотеке сидели только археологи, специалисты по древней литературе и те странные личности, кто любит вдыхать запах старых книг и одев защитные перчатки, осторожно, за краешек, перелистывать страницы. Таких было немного. И уж тем более вечером не нашлось никого спешащего погрузиться в затхлый мир старых книг. Улица была полупуста. Несколько человек торопились по своим делам. Кто-то шёл навстречу. Другой двигался тем же курсом, что и Ташка с Петькой. Обгонял их. Или они обгоняли, хотя особенно не торопились. Но видимо тот гражданин торопился ещё меньше чем они. Он стоял у стены, молчаливый, строгий, из под капюшона выбивались рыжие волосы и читал чьи-то стихи выписанные огненными буквами.
Из под ног вылетела огненная бабочка, но Ташка не обратила на неё внимание. Сначала она как будто погрузилась в собственные мысли, потом вынырнула и вдруг спросила: -Петь, у вас уже начались уроки сексуального образования?
Мальчишка скривился.
— Не любишь? — догадалась Ташка.
— Феномеменальная глупость! — принялся рассказывать мальчишка — Особенно там, где надо целоваться. Ребята говорят будто это здорово. Девчонки молчат, хихикают, но тоже понятно, что им по крайней мере не неприятно. А я вечно стою как дурак с деревянными губами и не могу понять, что в этом хорошего. Странно думать, что способность ощущать вкус сможет это изменить. Ты наверное тоже через это проходила, Наташа?
Ташка кивнула. Но если на чистоту, то у неё была другая проблема. Хилое тело подростка не успевало за быстро развивающимся разумом. Школьный доктор запрещала Ташке участвовать в некоторых практических занятиях вместе со старшеклассниками. И если вас когда-нибудь спросят 'какое самое глупое и дурацкое занятие вы знаете?'. Можете смело отвечать: нет ничего более глупого, чем сидеть в коридоре, пытаясь делать домашнее задание или читать 'основы алгоритмистики', когда в классе проходит урок сексуального воспитания. А потом ещё приходится делать вид будто ничего особенного не произошло. Злиться на Соколову и ещё выше задирать нос потому, что не можешь придумать никакой иной линии поведения.
— В точку— согласилась Ташка — Уроки сексуального воспитания та ещё гадость. Только время терять. Кто их только выдумал?
Пётр признался: -Я боялся, что ты захочешь целоваться.
— Ещё чего! — воскликнула Ташка и тонкий локоток шутливо, но чувствительно, вонзился парню в живот.
Потирая место удара Петька сказал: -Когда мы научимся чувствовать вкус, может быть попробуем один раз? Как друзья.
Сделав серьёзное лицо Ташка произнесла чеканя слова, словно актёр в голофильмах: -Хорошо товарищ, я поцелую тебя как друга и брата.
Они рассмеялись. Нет, даже захохотали. И проходящий мимо человек недовольно посмотрел на двух хохочущих подростков. А другой прохожий сказал: -Очень рад, что вам весело, но нельзя так людей пугать. Захохотали за спиной будто черти— и пошёл дальше в недоумении качая головой.
Поздним вечером или ранней ночью. Тут уж каждый волен выбирать то время суток, какое ему больше нравиться. Ташка лежала на кровати покачивающейся на десятке гибких тросов приподнимавших её над полом в единственной комнате собственной жилой ячейки. Она давно хотела подобную кровать. Но когда заказала, практически до донышка выскребав свой счёт, оказалось, что кровать на тросах ей особенно и не нужна. Покачиваться на тросах из псевдо-мышечной ткани было забавно первые три дня, потом утомительно и наконец Ташке стало всё равно. Только немного обидно: зачем она выбрала этот модерн вместо того, чтобы заказать что-нибудь нормальное? Кстати по этой же причине, а именно из-за присутствия в Ташкиной квартире модерновой кровати, у неё до сих пор не было стола не говоря уже о голографическом проигрывателе. И не будет как минимум ещё несколько недель, пока счётчик её трат за месяц не перейдёт из области отрицательных значений в область положительных, точнее установится в соответствии со значением положенным для молодых, одиноких специалистов по научно-практической части без опыта работы и каких-либо существенных достижений.
Покачиваясь в модерновой кровати Ташка смотрела на потолок. Он был тёмен и лишь едва светящийся контур лица — не какого-то конкретного, скорее лица 'вообще', без индивидуальных черт, смотрел на практикантку сверху вниз. Её друг любил такие вот, малопонятные окружающим, шутки.
Ворочаясь под тонким покрывалом Ташка пожаловалась: -Моё тело — тюрьма.
Лицо на потолке улыбнулось. Черты оставались едва видимыми, но губы разгорелись ярче и стали казаться огненным провалом в темноту или одной из огненных бабочек порхающих на улице и случайно залетевшей в Ташкину квартиру.
— Любое тело тюрьма для разума— ответил искусственный интеллект — Твоё, моё и так далее. Разум сам является тюрьмой для себя посадив в клетку из прошлого опыта, ошибок и неудач. Ты можешь называть тюрьмой, а можешь скелетом. Скелет ограничивает свободу, но без него всё свелось бы к аморфной массе и ничему более.
Ташка поморщилась: -Я не об этом. Хочу скорее стать взрослой.
— Ты и так взрослая.
— Нет! Моё тело — тело ребёнка. Окружающие видя его думают обо мне как о ребёнке. И когда все вокруг думают так, я и сама начинаю считать себя маленькой девочкой.
Город-интеллект заметил: -Сейчас ты говоришь как маленькая девочка.
Из под одеяла раздалось недовольное Ташкино фырканье.
— Скоро твоё тело войдёт в подростковый период— сказал Новосибирск — Гормональный дисбаланс повлечёт внезапные перепады настроения. Странные мысли, ещё более странные поступки. Тебе придётся крепко держать себя в руках пока перестройка не окончиться. Почему ты хочешь поторопить это время?
— Не знаю— Ташка накрылась одеялом с головой.
— Подумай немного. Анализируй своё поведение— учил Новосибирск: -Оно очевидно и лишь внутреннее неприятие ответа мешает тебе увидеть его. Это как раз те оковы, которые разум накладывает на себя сам.
В комнате воцарилось молчание. Новосибирск сказал: -Спокойной ночи. — Лицо на потолке неторопливо погасло. Последней исчезла улыбка.
Да-да, искусственные интеллекты тоже читают книги. В своё время Новосибирску потребовалось много усилий, чтобы разобраться о чём идёт речь в Кэрролловской Алисе. Понадобилось перелопатить множество исторической информации, просмотреть психологические труды изучить логику абсурда и пройти курс по английской литературе. Книга понравилась ему. Интеллекты любили решать сложные задачи.
Глава 7
У Виталия на данном жизненном этапе существовали три увлечения. Точнее четыре, но четвёртое стояло особняком от остальных.
Первое увлечение работа. Любой здоровый человек любит свою работу к, а если нет то меняет её. Виталий был здоров и потому любил работу и работать. Вторым увлечением являлось то, что он состоял в ГосБезе. Не в самом ГосБезе конечно, а в 'дружинниках'. Это было что-то вроде резерва кадров для комитета государственной безопасности. Дружинники ходили на дополнительные тренировки. Преподаватели из ГосБеза вколачивали в них модели поведения на случай если они окажутся среди заложников захваченных террористами или коллегами ГосБезовцев с той стороны кордона. Им рассказывали как надо поступать если узнаёшь о готовящимся террористическом акте, а милиция и контрразведка не успевают прибыть на место. Конечно подготовка дружинника не шла в сравнение с подготовкой террористов, многие из которых были киборгенизированы или являлись модиками — носителями генных комплексов улучшающих скорость, силу и ум. И в прямом столкновении дружинник без сомнения проигрывал. Но проводить точечные террористические акции против страны где практически каждый умеет обращаться с оружием и знает хотя бы основы рукопашного боя, а восемь процентов мирного населения состоят в организациях типа дружинников было весьма и весьма чревато.
Впрочем всё равно проводили. В те годы под ковром мировой политики шла напряжённая борьба. Иной раз приходилось шить прорехи на живую нитку делая вид будто ничего не произошло прикладывая все силы чтобы скрытая борьба не стала явной когда пути к отступлению больше не будет ни у правых, ни у виноватых.
Третье увлечение Виталя носило подчёркнуто мирный характер. Он был аромат-мастером. То есть человеком составляющим ароматы так, чтобы те превращались в произведения искусства. Успехи химической науки в области синтеза материалов с заданными свойствами породили новый вид искусства воздействующий на обоняние. Собственно Виталий ещё не заслужил звание мастера, а являлся подмастерьем получившим право свободно искать и творить до тех пор пока созданный им аромат не будет расценен советом аромат-мастеров как достойный мастерского звания. Пока этого не произошло, но Виталий не оставлял исканий.
Однажды в лаборатории произошёл следующий случай. Виталий тогда был на полтора года моложе себя сегодняшнего и на днях учитель, аромат-мастер Седин Илья Бабаевич, работавший скромным техником по починке сельскохозяйственной техники, сказал ему, что дальше Виталий может учиться только самостоятельно. Окрылённый словами мастера и друга, Виталий заявился в лабораторию с литровым флаконом жидкого концентрата нового аромата. Он работал над ароматом несколько недель, закончил ночью, буквально под утро и горел от нетерпения продемонстрировать плоды своего труда окружающим.
В то время в лаборатории было больше народу, а именно почти два десятка человек. Кроме того соседи по этажу, две другие лаборатории никуда не ещё не уехали. Было шумно, людно и весело.
— Внимание, товарищи— сказал Виталий будучи на полтора года младше чем сейчас: -У меня в руках новый аромат 'стремление'. Он вызывает в человеке желание мечтать и работать над осуществлением своей мечты. Дерзить, бороться, не складывать руки. Это новое слово в ароматическом искусстве. Позвольте отбросить ложную скромность, друзья.
Степанова Нина, похожая на налитое соком яблоко, программист с пятилетним стажем, воскликнула: -Сам-то проверял свой аромат, а мастер?
— А как же— бодро ответил Виталий: -На самом себе и тестировал.
— Открывайте молодой человек— предложил старик Мозин, прозванный стариком не за возраст, а скорее за дотошность и въедливость: -Меньше слов больше дела, как говориться.
Виталий попробовал открыть, но флакон выскользнул из рук, упал об пол и разбился вдребезги. Позже несостоявшийся аромат-мастер не раз ругал себя за то, что не обратил внимание на прочность синтезированного стекла удовлетворившись его красивым, голубоватым оттенком.
Флакон разбился. Концентрированный ароматический удар вышиб дух у присутствовавших в лаборатории. Немедленно открыли окна. Старик Мозин уточнил въедливым, недовольным голосом: -Кто-нибудь чувствует стремление? Вот вы, Нина, ощущаете что-то такое внутри? Нет, кроме этой ужасной вони разумеется. Не ощущаете? Значит мастеру незачёт.
Случай так и остался бы мелким курьёзом. Мало ли что случалось или может случиться в лаборатории. К сожалению разрабатывая аромат Виталий не подумал как следует проверить последствия длительного воздействия на человеческий организм. Для него самого 'стремление' было абсолютно безопасно, но вот для страдающего от наследственной болезни крови Мозина и ещё одного, заглянувшего узнать что за шум, кандидата наук аромат (тем более в концентрированной форме) оказался быстродействующим токсином. Вызвали скорую. Виталий долго извинялся и выслушивал нравоучения подлеченного докторами Мозина. К парню намертво прилепилось прозвище 'разработчика биологического оружия'. Затем лаборатория начала распадаться. Люди уходили на другие темы и в другие институты. Досадный случай постепенно забылся. Поговорка 'семь раз отмерь и только потом бери резак' сделалась второй натурой Виталия.
