Лишь тогда осознали буйные братья, что жили они среди прочих сторков и были сторками — а нынче отлучены от этого мира, поняли они, какая беда их постигла... но вернуть ничего уже было нельзя. Замкнул их Ар'накъя-Бокк, замкнул, как гигантская, но нерасторжимая тюрьма, на вечные времена замкнул их в себе. Замкнул и растворил — и освобождённые от тел своеволие, ужас, удивление и ярость братьев превратили их в четыре могучих ветра...

...Говорят, вступился за братьев Отец Сьё Йорр'алд, Водитель Войны. И потому не совсем сбылось проклятье. Когда сторки подружились с накъятт, мир Ар'накъя-Бокк стал нам дороже любого другого. И братья, увидев это, возрадовались. Братья-ветра так и остались переменчивы и непостоянны, но они по-прежнему вовсе не злы по сути своей (хотя, как и при жизни земной, могут стать злыми!) и очень любят храбрость и риск. Их любимые звери — накъятт, а всадники накъятт могут всегда рассчитывать на помощь братьев, особенно если в детстве не пропускали специальных Дней Ветра — четырёх в году — которые надо встречать на самом высоком месте жилья. Говорят, что можно выковать такие флюгера, которые позволят их создателю и обладателю управлять ветрами по собственному желанию — но подобные дела, даже сперва удачные, всегда заканчиваются так или иначе очень плохо... — Унэйри секунду помолчал и вдруг очень чистым голосом без интонаций и не разделяя слов, как-то жутковато пропел, глядя в небо над языками костра:

— Вод'инер но'т имэ-рох ви'ст?

Д'ист на-вэн эр арэсэн з'вирст?

Эрт бир унэ муэн, виззер унэ'т,

Эрт вир унэ анг, эрт э'д узэ'т...

Йо-вар, йо-вар,

Йо-вариорика,

Йо-вариори, вариорика... (1.) — и добавил, опустив взгляд на молчащих земных мальчишек: — От мальчика же, сына той женщины, пошёл Род Властителей Хоэррды, безжалостных повелителей раахэнов, трижды едва не овладевших всем Сторкадом. Так сбылось всё, что сказал Отец Год Глаффа, Хранитель Обычая.

1. Что же ты плачешь ночью в трубе?

Разве есть по кому надрываться тебе?

Нет у тебя матери и нету отца,

Не было начала, не будет конца. (сторкадск.)

Припев "Йо-вар, йо-вар,

Йо-вариорика,

Йо-вариори, вариорика..." не имеет перевода, так как состоит просто из горловых созвучий.

На самом деле, это стихи Озара Ворона (Льва Прозорова).

— Красивый рассказ, — вздохнул кто-то. А темноволосый (он именно этим выделялся среди прочих землян) мальчишка, сидевший наискось от Унэйри, с интересом спросил:

— А ты в эти самые... Дни Ветра — ты поднимался куда-нибудь?

— Конечно, — ответил Унэйри. И ничего не стал больше рассказывать, хотя от него, судя по всему, этого ждали.

Беловолосый курносый мальчишка сказал:

— У нас по-другому рассказывают, и я слышал, что так тоже было на самом деле...Что ветра — это мальчишки. Как мы. И их не четверо, а семеро. Я не думаю, что это правда, хотя — кто знает, как было в дни Безвременья?

— Расскажи, Саш, — попросил День. — Не все же слышали.

Унэйри настороженно покосился на Светлова-младшего. Но, похоже, он и правда имел в виду не только сторка. Да и те, кто слышал, судя по всему, ничего не имели против того, чтобы послушать ешё раз.

Сашка кивнул:

— Я расскажу...

...Это случилось в давние времена в городе Минске, что и сейчас стоит на прекрасной земле русской, а в те временя — был столицей Белой Руси. Немного тогда оставалось на Земле стран, в которых люди жили справедливо и по Правде — и Белая Русь была одной из таких земель.

Жили в том городе на одной улице у старой крепостной башни семеро друзей, семеро мальчишек. Дружили они, сколько помнили себя — и верили всем сердцем, что нет на свете города прекрасней, чем их город. А ещё — верили в сказки, хотя были уже тех лет, когда это считалось немного смешным. Один из них был Мастер, другой — Боец, третий — Художник, четвёртый — Музыкант, пятый — Учёный, шестой — Писатель, а седьмой — просто Лучший Друг. Они росли, и росли их таланты, и взрослые верили, что много доброго сделают мальчишки, когда вырастут.

Но вырасти им было не суждено. Потому что однажды, когда весна уже совсем готовилась прийти в мир и оживить его после зимних холодов, случилось так, что напали на их землю злые враги. Давно мечтали они уничтожить страну, в которой жили друзья, долго копили силы и вот — выбрали момент, и двинули свои полчища в бой.

Врагов было больше, чем людей Белой Руси, намного больше, и наступали они со всех сторон, и было у них множество боевых машин. Но белорусские бойцы не сдавались. В один ряд с солдатами вставали простые люди, взявшие оружие, чтобы отстоять Родину. Шли в бой защищать своих детей отважные женщины и сражались с врагом безоглядно-храбрые мальчишки — и враг ничего не мог сделать с ними. Только убить, но что такое — смерть, если погибаешь за родную землю? От такой смерти злу становится только страшней, и оно не торжествует, а слабеет...

Мальчишки, молча и внимательно слушавшие сказку, хорошо знали историю той войны. Но история — это история. А сказка — это сказка. И только дурак станет их противопоставлять друг другу или, веря в одно, отрицать другое... А Сашка продолжал, ероша пальцами шерсть на лежащем рядом рыжем псе...

— Семеро друзей тоже хотели пойти воевать, но их вернули — они были слишком юными для битвы даже по тем временам. И снова бежали они в бой — и снова их вернули. А в третий раз пригрозили, что запрут в тюрьму, как преступников, и было это хоть и правильно, но обидно и оскорбительно. И они не раз прятали друг от друга слёзы обиды, когда передавали новости о войне. И чем могли, старались помочь тем, кто воюет, но всё равно считали себя обойдёнными и обиженными судьбой.

А между тем отчаялся враг одолеть Белую Русь и решил обрушить на неё самое страшное из оружий, которое только знали в те времена люди — запретную мощь бешеного атома. Нечем было ответить отважным защитникам на такой удар — но и враг не рассчитал его силы. Раскололось в огненных вихрях само небо, и из трещин мироздания хлынули живые багровые тучи, закрыли Солнце, и обрушились на землю ветер, мороз и снег.

Война прекратилась, словно тоже замёрзла. Но что было от того людям? Они не знали, как быть, и каждый день превратился в муку, в борьбу за выживание, а каждая ночь — в готовность к смерти, никто не знал, ложась спать, проснётся ли.

Семеро друзей и тут делали, что могли. И когда они пробегали по улицам, торопясь помочь кому-то, то надежда краешком, но возвращаясь в души людей вокруг, и казалось людям, что даже теплей становится там, где пробежали друзья. И всё-таки одолевал холод, и всё меньше становилось вокруг живых людей, и всё страшней была тишина улиц и площадей, и всё чаще дома, в которые стучались друзья, мёртво и молча распахивали навстречу им чёрные холодные пасти дверей.

Однажды спасли они старика, замерзавшего недалеко от городской башни. Отвели домой, разожгли ему огонь в самодельной печке, принесли дров и хотели уйти. Но остановил их старик и спросил, верят ли они в сказки?

И подумали мальчишки, и ответили — да. И совсем не удивились, когда старик сказал им, что он — волшебник и хочет отплатить им за то, что они не прошли мимо умиравшего чужого человека...

...Нет, старик этот вовсе не был добрым волшебником. Напротив — был он злым и даже очень злым человеком... но всё-таки человеком. И поэтому осталась в его душе маленькая щёлка, через которую проникал свет из детства; он помнил, как сам был мальчишкой и мечтал вырасти добрым и сильным — только очень плохие дети не мечтают о таком, но их единицы, и как раз им-то сильными стать не удаётся никогда... жаль только, что на пути к силе очень многие теряют всю свою доброту, но это уже другое дело.

А ещё, хоть и был он злым, но всё-таки умным и проницательным — и понял, что на землю пришло такое Зло, что, если оно победит, то не останется в мире места даже обычному людскому злу, будут лишь ледяная мгла и страшная пустота. Поэтому он решил помочь отчаянным мальчишкам. Но совет, которой он дал им, был страшным, как сама его долгая жизнь...

— Если сбылась страшная сказка — то должны сбыться и добрые, — сказал он. — Но за это придётся заплатить...

И рассказал он, что, когда стоял на свете в силе и славе своей Союз Советов, а сам старик был ещё мальчиком, один мудрый человек рассказал ему и его друзьям легенду о Башне — той самой, которую люди принимают просто за городскую башню. Но это вовсе не так — построил её в незапамятные времена Князь Ветер и наложил на неё заклятье, прочтя которое, набравшийся смелости человек может прыгнуть с башни вниз и — стать ветром. Главное тут — не закрывать глаз и верить в то, что ты делаешь хорошее дело.

— Но никогда уже не вернётся он на землю человеком, — сказал им колдун. - Его земное тело останется у башенного подножия — как плата той древней силе, что даст ему мощь ветра. Когда приходила беда — находился кто-то, отдававший жизнь за свою землю, и новый могучий ветер вставал на пути у той беды. Но никто уже не помнит этой легенды... Лишь я — и вы, кому я её рассказал. И я не верю, что у кого-то хватит мужества проверить её. Каждому дорога его жизнь. Я долго жил. Я знаю.

Жутко стало мальчишкам. Посмотрели они друг на друга — и спрятали глаза. Посмотрели в окно — и молчали. И никто не осмеливался первым сказать "да", но каждый видел уже мысленным взором, как поднимается и, не глядя ни на кого, поскорей выбирается наружу, бежит по ледяной улице домой, где можно хоть ненадолго, но всё-таки спрятаться и не делать страшного выбора.

Да и был ли он — выбор?..

...А ветер снаружи дул и дул. Был он ледяной, жестокий и неостановимый. Достаточно оказывалось вдохнуть его хотя бы немного — и само дыхание человека замерзало, и даже тепло не могло тогда спасти несчастного, в тепле он лишь начинал неостановимо кашлять, пока не выплёвывал наружу кровавыми кусками все лёгкие...

И мальчишки решили, что, став ветрами, они соединятся, ударят навстречу холоду и заставят ледяной ветер утихнуть. Потом — размечут жуткие багровые тучи, освободят Солнце из их плена. А там — кто знает? — уймётся и снег и вернётся тепло.

И они встали из-за стола — встали плечом к плечу, молча, но так, что колдун сгорбился и спрятал глаза. И зло напомнил им:

— Вас не станет.

Ему вспомнилось, как когда-то он сам со своими друзьями хотел сделать то, о чём рассказал сейчас мальчишкам — но передумал в последний момент, и предал друзей, и смерть их стала бессмысленной, и, может статься, после того стал трескаться и обваливаться светлый мир... И он разозлился на семерых друзей, потому что разозлился на себя.

Мальчишки только переглянулись снова — но не было больше в их взглядах нерешительности. И они наклонили головы, как взрослые воины, идущие в смертельный бой, в который нельзя не идти. Им было, правду сказать, очень страшно, но они очень, больше самого сильного страха, любили свою землю и свой искалеченный войной, оцепеневший от стужи прекрасный город.

— Тогда идите, — тихо сказал колдун.

Сказал он так — и сделал единственное в своей взрослой жизни доброе дело: первым вышел наружу и вызвал ледяной ветер на бой. И сколько-то выстоял под его бешеным натиском, отвлёк на себя ужасного врага и дал друзьям время незамеченными добраться до башни.

И ещё говорят, что, когда смертельная стужа обратила тело старого колдуна в ледяную статую — он очнулся живым в дальней Зелёной Стране, что лежит по ту сторону звёзд, он снова стал мальчишкой, мечтавшим помогать людям, и друзья вновь встали рядом с ним и простили его... Но этого точно не знает никто.

А мальчишки поднялись на башню. Прочли вспыхнувшее на старых камнях огненными буквами заклятье древнего Князя Ветра. Сцепились руками — и прыгнули вниз, не закрывая глаз, как научил их старый колдун. Не успел остановить их метнувшийся к башне страшный ураган. И сами мальчишки не поняли, как и когда стали ветрами — семью молодыми ветрами...

Поднялись, взметнулись они в воздух и сомкнулись плечо к плечу, как это делали они, когда были людьми и жили на земле. И рванулись в бой — навстречу ледяному вихрю. Так рванулись, с такой безоглядной силой и праведной яростью, что тот не выдержал удара и утих — а под тёплым ветром все флюгера на городских башнях повернулись на Запад, и люди, уже не верившие в то, что прекратится холодный ураган, замерли в изумлении и радости. Дул с Востока новый ветер, и был он тёплым, пахнущим весной и зеленью деревьев. А как же иначе? Ведь у каждого из молодых ветров была сильная, горячая душа живого мальчишки...

Недолго бушевал бой. Только безмерная, но и бездумная злобища была за стылым ураганом — а за плечами Молодого Ветра были и дружба, любовь, и жалость, и священная ненависть, и праведный гнев, и зелёные листья тополей вдоль улицы, на которой жили мальчишки, и тявкающий около старых ворот смешной щенок, и профиль девчонки в окне, и много ещё такого, чего не мог знать и на что не мог опереться их неимоверно могучий, но ничтожно-бездушный враг. И вот уже помчался в ужасе прочь ледяной вихрь, прячась среди сугробов и петляя между деревьев. Не мог он и помыслить вернуться и вступить в бой — слишком горячими были его противники, слишком безоглядным был их напор и слишком отчётливо пылало в их порывах светлое пламя. А семь молодых ветров единым тёплым, живым хороводом-коловратом закружились вдоль границ города, и всё шире становился их круг, и всё радостней трубили они победу...

А ледяной вихрь бежал прочь, бежал, и не смел остановиться. Вдали от города, среди мёртвых рощ на покрытой льдом дороге увидел он едущего навстречу ему на чёрном мотоцикле одетого в чёрное же. Ринулся на него ураган,, чтобы — в злости — сорвать свои неудачи на этом одиноком путнике. Но тот не испугался, а лишь поднял руку и щёлкнул пальцами... и рухнул к его ногам страшный вихрь, заюлил позёмкой, ощутив невиданную жуткую силищу в этом одном движении.