Нежданно-негаданно...

Увы, но в какой-то момент изучение истории этого мира пришлось прервать — заканчивался рабочий день библиотеки, и Михаила откровенно 'попросили' из нее. Впрочем, и так объем информации был таков, что его еще долго придется 'переваривать'! И хоть в целом прочитанное и не могло не радовать Михаила, но определенные подозрения все равно оставались. Не может быть все прямо уж идеально... Какие-нибудь свои проблемы здесь все равно будут! Пусть даже они и стоят не так остро, как в его мире, но где-то они есть! Просто про них наверняка традиционно замалчивают, или, по крайней мере, не кричат на каждом углу. А подробно изучать газеты у Михаила времени не было... Зачастую приходилось ограничиваться просмотром заголовков.

Сдав недочитанные газеты, Михаил засобирался домой, но уже на выходе из библиотеки ему вдруг бросилась висевшая на стене яркая, цветная фотография, которой в его мире не могло быть в принципе... Дворец Советов! Явно уже достроенный и теперь исполняющий свою функцию. А ведь о его сдаче наверняка должны были писать где-то в газетах. Только, видимо, он еще не успел дойти до этого времени — не обратить внимание на статью о нем явно не удалось бы. Наверняка были бы там и фотографии, и громкие заголовки... Значит, это случилось где-то в последние пару-тройку лет, не больше.

Из библиотеки Михаил вышел без пяти семь вечера, а к его возвращению домой и вовсе был уже восьмой час — на улице давно стемнело. Родители уже давно были дома, даже успели сготовить ужин и теперь дожидались лишь его возвращения — есть отдельно у них в семье было как-то не принято. Так что практически сразу же он сел за стол. На ужин были макароны с котлетами и подливкой, еще одно из 'классических' блюд его детства. Мама поинтересовалась, что же такого интересного он нашел в библиотеке что засиделся там так долго, но Михаил ответил на это, что читал про международное положение СССР — дескать, будет выступать с докладом на комсомольском собрании.

После ужина Михаил сел повторять биологию — как-никак завтра контрольная, а родители занялись каждый своими делами. Правда, выискав подходящий момент, когда мама с сестрой пошли в сарай по каким-то делам, Михаил все же поинтересовался у бати на счет того, что же у них с Югославией произошло.

— Так война ведь там была! — невероятно удивился вопросу батя.

— Большая? — пришла пора удивляться Михаилу.

— Ну так только наши почти три месяца воевали, — пожал плечами Василий Петрович. — Давили там титовских перерожденцев, кто после революции 53-его гражданскую войну устроил. Сначала туда чехи с албанцами вошли, а весной 55-ого и Советской армии вмешаться пришлось. Американцы там тогда большую войну пытались развязать, своих инструкторов с наемниками посылали... Из-за той войны и Югославия-то развалилась. А у вас такого не было что ли?

— Нет! — совершенно обалдело ответил Михаил. — Тито с Западом-то пытался заигрывать, но там ему это сошло с рук. Как Сталин помер, так с Югославией восстановили отношения, хотя они и по-прежнему на двух табуретках сидеть пытались. Только в газетах, я смотрел, почти ничего не было?

— Не любят у нас про ту войну вспоминать, — вздохнул батя. — Не с империалистами же воевали... Со своими практически, со многими из которых до того вместе с фашизмом бились. Большинство же людей там обмануты титовской пропагандой были... Даже тогда очень мало про нее писали, а сейчас уж и вовсе не вспоминают.

Вот тебе и еще одно далеко не самое лучшее различие двух миров... 'Да, югославские куртки с ботинками в этом мире вряд ли увидишь', — вдруг подумал Михаил.

Глава 6.

Следующий день начался как обычно... Встать, собраться, позавтракать и топать в школу, где по пути, как обычно, встретился с Петькой и Семкой. И опять топать в уже порядком обрыдевшую школу, куда идти у него не было ни малейшего желания... Повторно учиться не хотелось совершенно, одноклассники воспринимались обычными детьми, с которыми, увы, у него теперь было мало общих интересов. Тем более, что он знает и дальнейшие судьбы почти всех из них — кто чем будет заниматься, кто кем станет... Нет, были и те, про кого он не знал ничего, а одна девчонка в их классе и вовсе оказалась 'левой', в его варианте истории ее у них не было. Но многое ли это меняет?

Первым уроком писали обещанную им на прошлой неделе контрольную по биологии. Потом была литература, где русичка огласила оценки за сочинение по 'Поднятой целине'. В этот раз, как и в прошлой жизни, Михаил писал его на тему 'вопросы коллективизации', но теперь получил две пятерки вместо пятерки за грамотность и четверки за содержание в прошлый раз. Хотя тогда он так и не понял, за что ему оценку занизили — объяснить это училка отказалась. Кое-какие подозрения хоть и были, но, увы, без доказательств.

Потом приступили к изучению следующей книги Шолохова — 'Судьба человека'. Вспоминали про войну, про борьбу с фашизмом, про концлагеря и сожженные села и города, и с каждым словом настроение у всех находящихся в классе становилось все более и более мрачным. Как ни крути, но хоть никто из присутствующих в классе сам войну и не застал, но уж слишком свежа еще была народная память о тех событиях... Такое не забывается поколеньями. Так что уже к середине урока все пацаны сидели с хмурыми лицами, а многие девчонки как будто и вовсе готовы были расплакаться в любой момент. Потом русичка начала задавать вопросы о том, у кого какое мнение о войне...

— Фашисты — твари, давить их надо как гнид, — махнув рукой, решительно произнес Васька. — Чтобы никогда больше в мире фашистская гадина не смела башки поднять!

— А ты что думаешь, Попова? — поинтересовалась русачка у их старосты.

— А что тут думать? — встав из-за парты, произнесла Анька. — Фашисты — это вообще не люди! Звери! Настоящие звери! Будь проклят Гитлер и вся его банда!

— А ты, Старостина?

— Я? — нерешительно встав из-за стола, тихо произнесла Вика. — Я вообще понять не могу, зачем люди воюют! Война — это ж самое худшее, что только можно придумать... Самое подлое, самое жестокое и бесчеловечное! Самое страшное и...

А дальше повторилось то, что было и в прошлом мире Михаила... Выскочив из-за парты, девчонка выбежала из кабинета и захлопнула за собой дверь. Все случилось один в один как и в его прошлой реальности. А ведь, казалось бы, эти события были давным-давно забыты... Михаил даже удивился тому, как память порой восстанавливает давно, казалось бы, забытое...

— Старостина, вернись! — крикнула ей вслед училка, но Вика ее уже не слышала.

После этого в классе установилась мертвая тишина, которую некоторое время никто не решался нарушить. Русачке по-видимому было неудобно за сложившуюся ситуацию, а остальные тоже не знали, что в такой ситуации делать.

— Можно выйти? — выждав с полминуты, протянул руку Михаил.

— Тебе-то куда, Солнцев? — словно даже обрадовавшись тому, что кто-то прервал тишину, спросила русичка.

— Так это, — пожал плечами Михаил, — как обычно...

— Ладно, иди, — вздохнула училка. — И если увидишь там Вику — позови обратно...

В прошлом варианте истории он и впрямь тогда побежал в туалет, да и произошло это минуты на две-три позже, а Вику поискать он и вовсе решил уже на обратном пути, изначально о том даже не задумываясь. Но сейчас такой потребности он не чувствовал — значит, обойдется...

— Что, посмеяться пришел? — огрызнулась Вика, когда Михаил застал ее в конце коридора второго этажа около окна.

В прошлой жизни он на эти слова даже обиделся, но сейчас такого не было.

— Нет, конечно, — ответил Михаил. — Просто спросить хотел...

Все заранее продуманные слова вдруг как-то сразу вылетели из головы при виде заплаканной девчонки. Честно говоря, что делать в такой ситуации — он так за всю жизнь и не научился. Ничего и никогда так не выбивало его из колеи как женские слезы... Хотелось сказать что-то успокаивающее, но что?

— Папа мой капитан артиллерии, — тихо произнесла Вика. — Всю войну прошел... Но когда я у него про войну спрашивала — молчит. Говорит, что не хочет этого вспоминать... А мама моя перед войной в Белоруссию поехала к родственникам, а эвакуироваться не успела... Представляешь, Миш... Ей в 45-м двадцать было! А она поседела вся...

— Все хорошо будет, Вик, — постарался сказать что-то успокаивающее Михаил. — Война давно прошла... И никогда больше не повторится.

— Ненавижу войну... — после долгого молчанья произнесла Вика. — Американцы нам бомбой грозятся... Новой войной...

— Они не решатся, — на этот раз уже с абсолютной уверенностью ответил Михаил. — Никогда.

За давностью лет Михаил уже не помнил, что он говорил в прошлой раз... Вроде, что-то в том же духе, но тогда такой уверенности у него не было. То была лишь та вера в светлое будущее, в то, что все будет хорошо. Сейчас же эта уверенность была подкреплена всем опытом его дальнейшей жизни. Нет, не будет никакой новой мировой войны... Он это знал точно. И Вика это явно почувствовала.

— Думаешь? — во взгляде девчонки мелькнула удивление.

— Уверен, — ответил Михаил. — У нас ведь тоже есть бомба! А американцы — трусы. Им лишь бы бомбить тех, кто не может достать их в ответ...

— Помнишь Кубу? — после опять затянувшегося молчанья произнесла Вика. — Американцы тогда вновь грозились войной...

— Помню, конечно, — согласился Михаил.

Помнить он, конечно, помнил, но помнил свою версию истории... И официальную версию, и то, что потом узнал про ракеты. В этом мире, кстати, официальная позиция была несколько иной: по просьбе кубинского правительства СССР решил разместить свои военные базы для защиты острова от возможной империалистической агрессии со страны США. Что, конечно, вызвало панику у американцев, их планы задушить кубинскую революцию летели псу под хвост! Ну да, тут же 'мирное сосуществование' с буржуями никто не объявлял, потому все логично и не так уж и далеко от правды... Ракеты? Так это же все частности! Ракетная база — она же тоже военная?

— Папа мой тогда уж вещи собирал... Думал, что вот-вот в армию обратно могут призвать, а мама с бабушкой тайком плакали, — полушепотом произнесла Вика. — И мне тоже страшно было...

— Ничего, Вик, — улыбнулся Михаил. — Никто на нас не нападет. Американцы кто угодно, но все же не полные дураки. Понимают, что в Третьей мировой, ядерной войне, победить невозможно. Они постараются развалить нас изнутри... Ну а наша, как советских людей и комсомольцев, задача — не дать им этого сделать.

— В смысле? — удивленно взглянув на Михаила, произнесла Вика.

— А в прямом, — ответил он. — Помнишь, что товарищ Сталин говорил про обострение классовой борьбы по мере движения вперед?

— Кто ж этого не знает? — пожала плечами девчонка.

— Ну вот я как раз про это. Никто не сможет нам помешать в строительстве коммунизма... кроме нас самих. А американцы будут помогать всевозможным фашистским недобиткам, разжигать межнациональную вражду, пытаться протащить во главу партии и правительства таких людей, кто захочет быть не товарищами, а господами, будет стремиться восстановить капитализм... Захочет не работать, но иметь все, что только душе угодно. Помнишь, Вик, сколько 'старых большевиков' стали ворами и предателями, позарились на варенье с печеньем от буржуинов? Будут поощрять деятельность всякой 'контры' из зазнавшейся, считающей себя 'мозгом нации' и презирающей рабочих с крестьянами, части интеллигенции. Вот этого нам и надо бояться...

— Вот ты о чем... — задумчиво произнесла Вика. — А ведь сколько я слышала эти слова товарища Сталина, а о таком даже и не думала... Считала, что он лишь о 'бывших'...

— Беда в одном, — грустно усмехнулся Михаил. — 'Бывшие' ведь тоже не из ниоткуда взялись. У большинства из них далекие предки из крестьян или мастеровых были...

— Согласна, — после долгого молчанья ответила Вика. — А я и не заметила, как ты повзрослел. Словно старший брат говоришь...

— Все мы не молодеем, — усмехнулся Михаил. — А мы ж с тобой и не общались никогда особо. Вот и не заметила...

— Наверное... — кивнула в знак согласия девчонка.

Они так и стояли у окна, задумчиво глядя куда-то вдаль... О чем думала Вика — Михаил, разумеется, не знал, ну да вроде отвлек ее от мыслей о войне — и то хорошо. А вот ему в голову мысли лезли далеко не самые приятные... Вновь и вновь вспоминались 'застой', 'самый коммунистический вид спорта' в виде 'гонок на катафалках', 'перестройка', развал СССР, разгул дикого капитализма в России и крах экономики. Он помнил все — успехи и неудачи, победы и поражения, надежды на светлое будущее и крах советской мечты... И очень не хотелось, чтобы однажды это повторилось и в этом мире. От мыслей их отвлек лишь звонок на перемену...

— Ну пошли что ли, — усмехнулась Вика. — Разговоры теперь пойдут...

— Плюй на них. Собака лает — ветер уносит...

'А ведь и в том мире тоже начинались было на счет них разговоры', — вдруг вспомнил Михаил. И ведь как раз вскоре после этого и Ленка 'милостиво согласилась' с ним встречаться... Уж не ревность ли взыграла? То она себя чуть ли не королевой считала, за кем он как собачонка бегает, а тут вдруг вроде как на другую внимания обратил! Хоть на самом деле и не было ничего... Нет уж, нафиг эту стерву! Даже вспоминать мерзко, а уж видеть ее — и подавно. Ну да не долго уж осталось, закончит школу — и все! Пусть в этом мире Ленка себе другого дурачка ищет, кто будет сквозь пальцы смотреть на то, что его жена потаскуха...

Эх, как все неожиданно менялось, когда посмотришь на события детства более взрослым взглядом... Что Ленка, которая когда-то мнилась любовью всей жизни, а теперь воспринималась лишь как самовлюбленная, эгоистичная девка. Что Вика, на которую в детстве и внимания не обращал, а сейчас вдруг понял, что она была влюблена в него. Хотя и несколько удивляло, чем же он сумел обратить на себя внимание 'комсомолки, спортсменки и первой красавицы', пусть и далеко не отличницы, их класса, но в таких вопросах далеко не всегда можно найти логику... Впрочем, это все равно не имело никакого значения. В прошлой жизни, не будь там Ленки, что-то у них, может быть, и могло бы выйти. В этой — точно нет.

Когда они дошли до класса, все еще только начинали собираться и расходиться — и отреагировали все точно также, как и в прошлом варианте истории. Явное удивление вкупе со слегка насмешливыми взглядами некоторых парней и девчонок — дескать, 'вон оно как, значит?' Легко ж делать неправильные выводы из всяких мелочей...

— Вик, останься, — когда она, собрав вещи, отправилась было к выходу из класса, окликнула девчонку русичка.

О чем они там говорили, хоть в той, хоть в этой реальности, для Михаила так и осталось тайной, но Вика пришла на урок лишь под конец перемены и, с мрачным видом кинув на скамейку портфель, стала выкладывать на стол чертежные принадлежности. Следующий урок Михаил старательно косячил, изображая чертеж на уровне 'старательного школьника', хотя нутро в очередной раз буквально вопило, что он бракодел, и его любой нормоконтролер завернул бы за столь небрежно оформленный чертеж. Рисовать такую похабщину ему было откровенно противно, сказывался многолетний опыт работы конструктором. Но для школы и это было очень хорошо — так что Михаил в очередной раз получил 'пятак'...