Чувствуя себя последней скотиной, я аккуратно убирал дрожащие пальцы со своего тела, извинялся и уходил то в туалет, то покурить, то просто освежить бокал.

Пару раз, когда изящные ручки оказывались чересчур настойчивыми, я пускал в ход тяжелую артиллерию. Состроив слащавую гримасу, я как бы невзначай бросал: "Ты посиди, а я пока пойду жене позвоню". По возвращении след потенциальной пассии остывал, как водка, убранная в холодильник.

Через полтора часа я был пьян и душевно уравновешен. Даже прекратил

вертеть в руках телефон. Поставил его на вибрацию и сунул в задний карман

джинсов.

Зачерпнув две ложки оливье прямо из салатницы, я запил их красным вином. Водка к тому моменту осточертела. Жуя эту странную на вкус субстанцию, я ринулся на кухню, иногда хватаясь за стены, чтобы не упасть. На кухне сидел Мишка. Кажется, мы находились на одной волне. Ибо взгляд его, сфокусированный на пепельнице, не выражал ничего осмысленного.

— Ты где Светку оставил, пьяница? — спросил я, плюхаясь на соседнюю табуретку. — Г-голову откручу-у-у...

Он посмотрел на меня жалобными глазами и промычал:

— А-а-а-х...

Кажется, смысл произнесенного потряс меня до глубины души. Потому что я придвинулся ближе и обнял Мишку за плечи:

— Счастливый ты, — произнес я, пытаясь заглянуть ему в глаза.

— А ты... — Он посмотрел на меня понимающим взглядом и запнулся. Процесс вспоминания нужного слова затянулся. Наконец, натужно вздохнув, он выпалил: — Пьяный!

— И что? — не понял логики я.

— Домой тебя тащить теперь. Вот что.

Мы сидели, обнявшись, как старые друзья.

— Неужели бросишь?! — Я округлил глаза в притворном ужасе.

Ответить он не успел. На кухню влетела Светка:

— Опять обнимаетесь? На пять минут оставить нельзя. Может, я вам мешаю.

— Вообще-то, да, — ляпнул я, прижимая к себе трепыхающегося Мишку. — Так что, давай, топай отсюда, не мешай нам строить свое счастье.

— Свет, — взмолился Мишка, — убери его от меня.

— Предатель! — Крикнул я, сжимая его шею железной хваткой.

С видом медсестры, приближающейся к буйному пациенту, сестра подошла, разжала мои объятия, вынула из них своего возлюбленного и, убедившись, что он находится вне зоны досягаемости, отвесила мне щелбан. Я почесал лоб и неожиданно для всех показал язык.

— Допился, — заключила сестра и увела Мишку в зал.

Я остался на кухне в гордом одиночестве.

Через приоткрытую было видно, как Люда встречает новых гостей. Радостно вздыхает, получая подарки; развешивает на крючках чужие куртки и, радушно улыбаясь, приглашает всех пройти в зал.

Через минуту на кухню вломилась стайка галдящих девушек. Они были похожи на школьниц, явившихся на день рождения по ошибке. В джинсах D&G, висящих на тазовых косточках; с ярким боевым макияжем и выжженными гидроперитом волосами. Сгрудившись у окна, они уставились на меня и через секунду дружно рассмеялись. Потом в их бледных ручках замелькали тонкие сигареты и разноцветные зажигалки. В и без того сизый воздух кухни поднялись несколько струек супер-легкого "Эссе".

Пять минут я ловил на себе их заинтересованные взгляды. Потом, скалясь голивудской улыбкой, откланялся и вышел.

Мое бесцельное шатание по квартире напоминало броуновское движение частиц. Я и правда не знал, что делать, куда идти и — самое главное — зачем. Алкоголь, стремительно растворяющийся в крови, был моим единственным путеводителем.

Темный коридор казался бесконечным. Я брел по нему, словно смертник, идущий на казнь. Хватался за стены, пытаясь рассмотреть пол, уходящий из-под ног, но ничего не видел. На пороге зала кто-то толкнул меня плечом.

От боли я обиженно ойкнул. Поднял голову и уставился на агрессора. Фигура стояла в дверном проеме, залитым светом, и потому казалась сплошным черным силуэтом. Неожиданно незнакомец шагнул навстречу и протянул мне руку:

— Привет, — произнес он, и мои ноги тут же подкосились. Свет наконец-то упал сбоку. На меня смотрели черные блестящие глаза.

Он сузил их до невообразимо тонких щелок, будто в улыбке. Хотя губы были плотно сжаты. Кажется, мой вид очень его забавлял.

Но, кроме насмешки, в его глазах было что-то еще. Какая-то растерянность, будто меньше всего он ожидал увидеть здесь именно меня.

— Т-т-ты, — начал я, борясь с охватившим меня опьянением, — чего тут делаешь?

— То же, что и ты, — ответил он как-то чересчур грубо. Впрочем, мой вопрос вряд ли предполагал другой ответ.

— Понятно. — Я протянул руку для приветствия, ожидая, что он оттолкнет ее. Но Леха сжал мою ладонь и быстро отпустил.

От этого прикосновения измученный алкоголем мозг окончательно закипел. Я с трудом подавил желание бросится ему на шею.

— Пойдём? — выдавил я, приглашая его в зал. В этот момент меня вдруг наполнила такая радость, что я едва не начал приплясывать на месте.

Он замешкался.

Я смотрел на него и млел от счастья. В гудящей голове теннисными мячами прыгали мысли о странностях судьбы. Будь я трезвым, непременно раскрыл бы рот от удивления. Все-таки встретиться с ним на чужом дне рождения — довольно необычно.

Неожиданно из темноты выскочила темноволосая девушка c огромными, как у оленя, глазами. Крупные золотые серьги тревожно качались в ее изящных ушках, прикрытых густой каштановой гривой. Она вцепилась в Леху обеими руками и потащила его назад:

— Лёшка, пойдём, — прощебетала она бархатным голосом. — Надо Люду поздравить!

Через секунду она заметила меня и улыбнулась. Улыбка сделал ее еще более красивой. В этот момент она была похожа на маленькую девочку. Милую, но очень умную и по-взрослому невозмутимую.

— Привет, — кивнула она.

— Привет, — ответил я и посмотрел на Лёху, будто спрашивая: "А дальше что?"

Нужно было уйти в зал, но я стоял, как вкопанный.

— Познакомься, — ответил он. — Это Ольга. Оль, это Серега. Мой приятель.

Он произнес это так быстро, так обыденно, что я и сам поверил в сказанное.

"Приятель. Конечно. Кто же еще?!"

— Очень приятно.

Она еще раз обворожительно улыбнулась.

Тут я почувствовал себя очень жалким. Словно кто-то по ошибке принял меня за нищего и сунул в руки мятую купюру.

Я напрягся и как можно вежливее ответил:

— Взаимно.

Я даже попытался улыбнуться в ответ, но не смог. Мое лицо исказила нелепая гримаса. Окончательно растерявшись, я промямлил дурацкое "ладно" — и с позором ретировался.

Оказавшись за столом, я набросился на еду, как оголодавшая лошадь.

А еще я думал. Думал, думал и думал.

"А может, это его сестра?"

От этой мысли стало смешно, и я едва не поперхнулся. Соседи по столу тревожно обернулись в мою сторону. Представляю, что за картину они увидели. Пьяный парень с набитым ртом трясется в приступе нервозного смеха.

Я смеялся, оттягивая логичный переход ко второй мысли.

"Никакая она не сестра".

Через полчаса он сам подошел ко мне. К тому моменту я уже потерянно плавал в море выпитого алкоголя.

— Пойдём покурим, — сказал он, склоняясь надо мной, словно палач над

жертвой.

Я молча поднялся и побрел на кухню. Курить совсем не хотелось.

Я сел на табуретку и уставился в окно. Я не мог смотреть на него. Или не хотел. Не знаю.

И все-таки мне было приятно находиться рядом с ним. Приятно и одновременно больно. Боль была тянущей — из тех, что доставляют удовольствие. В такие моменты чувствуешь себя жертвой. И это чувство жалости к самому себе дарит какую-то извращенную сладость, от которой приятно ноет желудок.

Я начал ухмыляться. Против воли. Наверное, это было нервное.

— Чего? — спросил он.

— Ничего... — Я уперся в его взгляд. — Она симпатичная.

Он опустил глаза и долгое время молчал.

— Ты не позвонил, — продолжил я. — Жаль.

Он сделал затяжку, но забыл выдохнуть.

— Мог бы просто сказать. Не обязательно было... — Кажется, я начал срываться в истерику. — Мог бы сразу сказать... Я бы тоже не стал. Я... Ладно.

Стиснув зубы, я заставил себя успокоиться.

Где-то возле позвоночника поднялась волна обиды. Она приближалась резкими накатами, обжигая легкие. Потом обдала брызгами бешено стучащее сердце и с громом врезалась в грудную клетку.

Я непроизвольно прижал ладони к животу. А потом почувствовал слабость. Такую липкую, обезоруживающую слабость, будто тебя против воли накачали снотворным.

— Слушай, — наконец выдохнул я, — а зачем тогда?..

Я не смотрел на него. Просто говорил в стол и ждал ответа.

— Мне было интересно. — От этих слов меня передернуло. — С тобой было хорошо.

— Хм. — Я безумно ухмыльнулся. — Спасибо.

Все. Надо кончать этот цирк.

— Ладно, Лёх, — сказал я, поднимаясь.

Он бросил на меня растерянный взгляд.

— С Рождеством вас... — Я посмотрел ему прямо в глаза. — Обоих.

Спуск по лестнице казался бесконечным. Ноги заплетались. Голова противно гудела. На очередном пролете скрутило живот. Я присел, пытаясь унять рвоту. Из глаз брызнули слёзы.

Помню, как бил стену кулаком, как из разбитой руки сочилась кровь, как изо рта вырывалось какое-то задушенное сипение.

Было очень больно.

"Почему? Господи, ну почему? Почему? Почему?!"

Как же больно!

Ввалившись домой, я перепугал спящих родителей. Кажется, даже наорал на вышедшего отца. Потом рухнул на диван прямо в одежде и забылся вязким сном.

Даже во сне боль не ослабила своей хватки.

11.

8 января, воскресенье

Утром я сказал родителям, что уезжаю. Что меня вызывал шеф. Что нужно срочно приступать к новому заказу. Мать, кажется, поверила. Впрочем, мне было все равно...

Несколько часов, остававшихся до отъезда, я просидел за ноутбуком. Внешне наверняка казалось, что я и правда пытаюсь сосредоточиться на работе. Но только я сам знал, какое чувство всепоглощающего безразличия на самом деле владело мной в тот момент. Руки, застывшие над клавиатурой, противно ныли; лампочка батареи жалобно мигала. В другое время я бы давно встал, чтобы размяться и поставить драгоценный ноутбук на зарядку, но сейчас просто сидел и бессмысленно пялился в тускнеющий экран. Собранная сумка валялась на диване.

Мать возилась на кухне. Отец уехал по делам, которые возникали даже по воскресеньям и даже в новогодние каникулы. Он обещал вовремя вернуться и отвезти меня на вокзал.

Я не заметил, как экран ноутбука окончательно погас, устав от бездействия. Но через секунду он вновь зажегся, потревоженный моей рукой, дернувшейся от знакомого, но неожиданного звука. Это был мобильный. Я медленно посмотрел на него. Телефон еле слышно жужжал и медленно полз по столу, словно огромный жук.

На экране светилось его имя.

Сколько таких имен было в моей жизни?..

Теперь кажется, что ни одного. Что это — первое. И единственное.

Я лег на диван и уткнулся лицом в подушку. Тело казалось каменным и каким-то чужим. Хотелось избавиться от него, как от бракованного товара. Хотелось, чтобы с телом ушла и эта боль, вновь вызванная этим привычным, но теперь очень жутким жужжанием телефона. Я лежал и впервые за долгое время ни о чем не думал.

Через минуту жужжание смолкло.

* * *

Всю дорогу домой я смотрел в окно.

Сначала в машине отца, наблюдая за людьми, гуляющими по заснеженным улицам. Они улыбались, заходили в магазины и, кажется, продолжали покупать подарки, не желая расставаться со сказочными новогодними днями.

Потом — в автобусе, когда мимо проносились городские улицы. Многоэтажные дома постепенно сменялись частными, напоминающими деревенские избушки, кое-где засыпанные снегом почти до окон, в которых разноцветными огнями мерцали новогодние ёлки.

И только вид из окна московского метро даже в Новый Год не изменял своим обычаям. Бурые, едва различимые в слабом свете, кабели, тянущееся по стенам, вызывали традиционное столичное равнодушие. Затхлый запах подземелья и толпы людей, спешащих по своим делам даже во время

праздников. Всё это не менялось уже много лет и, кажется, было единственной стабильной частью моей жизни.

В квартире было непривычно тихо. Только где-то двумя этажами выше

гуляли беспокойные жильцы. С небольшими перерывами оттуда доносились пьяные крики и отрывки новой зубодробительной песни, занявшей вершину праздничных чартов по очередной нелепой случайности.

Я побросал вещи на пол и первым делом наполнил ванну горячей водой. Погрузившись в ее жаркие объятия, я отключился на целый час и очнулся только, когда остывающая вода перестала приносить блаженное удовольствие.

Не желая покидать свое маленькое убежище, я пролежал так еще полчаса, пока не почувствовал слабую дрожь. Было не просто холодно. Что-то еще заставляло меня трястись, но я никак не мог понять, что именно.

Завернувшись в полотенце, я прямо из ванной прошлепал к холодильнику и, достав бутылку виски, сделал несколько крупных глотков. Внутри оставалось чуть меньше трети. Поморщившись и отдышавшись, я аккуратно закрыл дверцу холодильника и на подгибающихся от слабости ногам прошел в зал.

Я уснул на диване перед работающим телевизором. Ночью полотенце предательски свалилось на пол, и от простуды меня спасли только хорошо работающие батареи. Хотя, нет, скорее это было виски.

Утром всё тело ломило, изо рта несло помойкой. Пустая бутылка валялась на полу. Спешно собираясь на работу, я даже забыл выкинуть ее в ведро.

* * *

— Ты чего тут делаешь?! — встрепенулась Аня, наша секретарша, работающая практически без выходных, когда я вломился в контору среди бела

дня. — 9 января. На работу только послезавтра.

— А я фанатик.

Аня пожала плечами. Ничему не удивляться — тоже было частью ее работы.

— Кофе будешь? — спросила она с отточенной интонацией.

— Ага, — буркнул я, — спасибо.

До вечера я делал вид усердно работающего сотрудника. Пару раз в конторе появлялись знакомые люди. Женька, мой коллега, заскочил

вместе со своей девушкой забрать какие-то документы. Бухгалтер Нина Павловна минут сорок разговаривала с кем-то по телефону, попросила Аню принять и отправить несколько факсов, потом надела своё кашемировое пальто и ушла, распространяя вокруг сладкий миндальный аромат.

Я отрывался от интернета, чтобы покурить и поболтать с Аней. Мы обсудили последние фильмы, перемыли шефу кости и выпили несколько литров кофе. Я сбегал за пирожными, которые она так обожала, и заслужил поцелуй в щёку.

Рабочий день для меня закончился около семи. Я заскочил в ближайший бар, намереваясь выпить бокал пива и тут же пойти домой, но ноги сами привели меня в один из клубов, дорогу в который я забыл еще несколько месяцев назад.

Вокруг были люди, много людей. Пробираясь внутрь, я ненароком задевал кого-то плечом, локтем, бедром. Пожилой мужчина с длинной седой косой бросил на меня суровый взгляд. Молодой парень в затертой футболке приветливо улыбнулся. Девушка с кроваво-красной челкой и тяжелыми коричневыми тенями похлопала по спине. Но всем им было наплевать на мою ориентацию.

Мужчин в полутемном клубе было больше, чем женщин. Они сидели за