Горячее лето 42-го

— Здесь они, на улице построены, ждут приказа. Все в полном порядке.

— Отлично! — Александров чуть помедлил, как бы собираясь с мыслями, — Тут, понимаешь, такая штука приключилась. Зиновьев, сопровождал, по приказу комбата, трех ребят в учебную роту. По дороге, случайно наткнулись на, якобы, немецкую разведгруппу. Точное количество немцев, пока неизвестно, видели четверых, одеты в форму НКВД. Эти четверо, добили пятого. Возможно, от раненого избавились. Ваша задача: вместе с Зиновьевым, постараться задержать неизвестных, а в случае оказания сопротивления — уничтожить врага! И еще, Степан Кузьмич, у меня к вам личная просьба — хотя бы одного, желательно взять живым! Ну, ты меня понял.

— Так точно! — у Тимофеева блеснули азартные огоньки в глазах, Витька это заметил, — Сделаем в лучшем виде, не беспокойтесь товарищ лейтенант!

— Хорошо. Ступайте. Да смотрите там, на рожон не лезьте!

Разведчик-великан снова лихо козырнул и развернулся, собираясь уходить, но тут его тормознул Александров:

— Погоди, сержант! — Тимофеев обернулся. — Вот парень, возьмите его с собой. Он точно место знает, и смотрите там. Без лишнего геройства, зря не подставляйтесь.

— Ясно! Разрешите идти?

— Идите!

Сержант выскочил из тесного для него блиндажа и тут пришел черед Витьки задавать вопросы:

— Товарищ лейтенант! Разрешите обратиться?

— Обращайтесь.

— Тут такое дело. Распорядитесь, если можно конечно, что бы мне тоже какое-нибудь оружие выдали. Что я хуже других, что ли?

— А где карабин Свистунова? — спросил лейтенант у связиста.

— Как где? У старшины, конечно. Утром сдали его, все как положено. И карабин, и патроны, какие были. Все сдали. У нас тут своего добра хватает, нам лишнее ни к чему.

Александров кивнул в знак согласия и, повернувшись к Витьке, сказал:

— Пойдем к Тимофееву, я сейчас распоряжусь. Добежите с ним до старшины, тут недалеко, он вам все выдаст. Под расписку.

Через десять минут, боец Хлебников был вооружен уже знакомым ему карабином. А заодно, для себя сделал вывод — лейтенанта здесь уважают, так как все, что бы он ни приказал, делалось точно и без малейшего промедления.

Стоя возле штабной землянки, Александров повернулся к повеселевшему Хлебникову и спросил:

— Обращаться надеюсь, умеешь?

— Умею! Я же вчера из нее по немцам стрелял. Не попал, правда. Так это же впотьмах, а ясным-то днем, будьте спокойны, не промажу!

— Ну, развоевался! Лично я, думаю, она тебе там не понадобится. Всю работу мои ребята сами сделают. Твоя задача — вывести их на место и по возможности, никуда без крайней необходимости не соваться. Так что вперед и, удачи вам!

Тимофеев в общих чертах, довел задание до личного состава. Ждали только проводника. Попросив разрешение, стать в строй, Витька хотел занять крайнее место на левом фланге, но сержант приказал встать во главе шеренги на правом.

В небольшом отряде было одиннадцать человек вместе с Хлебниковым. Тимофеев — двенадцатый.

Оглядев внимательно свое войско, он подал команду:

— Отделение! Направо! Шагом марш!

Колонна разведчиков скорым шагом пересекла поляну и вступила на лесную дорогу. Последовала новая команда:

— Бегом марш!

Бойцы перешли на бег. Никто из них не обернулся назад, ведь все надеялись вернуться. Они не видели, каким тревожным взглядом провожает их, командир взвода пешей разведки, лейтенант Александров.

Глава 6

' — Что же делать?' — думал Шульц. Этот вопрос волновал сейчас и его и Кляйна больше всего на свете. Но ответа на него пока, не находили ни тот ни другой.

' — Как все это не вовремя! — с досадой размышлял Кляйн, — Жаль, конечно, беднягу Фрица. Как это его угораздило попасть под шальную пулю, да еще и от своего же пулеметчика! Нарочно не придумаешь, но ситуация складывается, как не крути, дерьмовая. Двигаться сам он не сможет и что теперь нам с ним делать, ума не приложу. С собой тащить? Это же абсурд! Сидеть здесь и ждать пока он умрет? Абсолютно нет времени, да это и небезопасно. Затаиться, дождаться темноты и вернуться на берег? Подадим сигнал своим и переправим раненого радиста через Дон? Тоже не годится. Русские не дураки и могут сообразить, что ночная перестрелка, просто могла быть прикрытием чего-то важного. Возьмут, да и прочешут берег и окрестности, вот тогда нам придется туго. Нужно как можно быстрее уходить отсюда или хотя бы сменить место стоянки. Риск нарваться на настоящих бойцов НКВД очень велик. Ведь все было рассчитано на то, что группе предстоит действовать в глубине обороны противника, а так же на то, что все будут живы здоровы. Поэтому, ранение Харта в дальнейшие планы группы, ну никак не вписывается. Есть одно решение у этой проблемы, но это крайняя мера. Хотя... Кажется, другого выхода у нас нет.'

Он не был уверен до конца, стоит ли идти на крайние меры, но в сложившейся обстановке, скорее всего, это было единственно правильное решение. Пауль не был новичком в разведке, лично принимал участие во многих операциях, из которых одни завершались удачно, другие не очень хорошо, было и несколько таких, когда просто чудом удавалось унести ноги. Но в своем деле, он был настоящим профессионалом. Человек разносторонне образованный, энергичный и решительный, он воспринимал свою службу в разведке как тяжелую и опасную, но очень необходимую для Германии работу. Владел приемами защиты и нападения, неплохо стрелял, при необходимости, легко мог заменить радиста. Хотя основная специальность его была — подрывник. Не говоря о том, что он в совершенстве знал четыре иностранных языка и являлся неплохим психологом. Кляйн не был авантюристом по складу характера, поэтому зря рисковать своей жизнью не собирался. Он считал, что до сегодняшнего дня, ему крупно везло. Но удача непостоянна, как и все женщины и прошедшей ночью она просто отвернулась от группы Шульца.

Кляйн не доверял Березину и Долгачеву, был уверен, что на русских полностью положиться нельзя, как бы лестно о них не отзывалось в характеристиках начальство разведшколы. Ведь были же случаи, когда в результате проверки (ложной выброски) диверсионно-разведывательных групп, составленных из прошедших обучение в разведшколах Абвера бывших пленных русских солдат, результаты особо не радовали, скорее наоборот. После приземления и сбора, некоторые из этих групп, когда целиком, иногда несколько человек, старались сдаться в плен, якобы 'случайно' вышедшим на них 'бойцам' или 'командирам' Красной Армии, а на самом деле переодетым в советскую форму немецким солдатам. Знал Кляйн, так же и о том, как поступали с такими группами. Им предлагали сдаться, ну а в случае отказа, просто уничтожали. Но, нужно отдать им должное — эти русские были неплохими солдатами. Когда понимали, что рассчитывать больше не на что, они дрались с отчаянием обреченных. ' — Нужно следить за ними в оба! От них что угодно можно ожидать!' — подумал Пауль и посмотрел на Шульца.

Тот, в это время, мысленно рассуждал о том же. Для себя он уже почти все решил. В конце концов, кто командует группой? Уже совсем рассвело и в свете нового дня, со всей остротой вставал вопрос: стоит ли продолжать выполнять задание? И ответ на него, для Шульца, по крайней мере, был вполне ясен — нужно. Нет, просто необходимо продолжить выполнение поставленной его группе задачи. О том, что знал он, не догадывались ни Кляйн, ни радист, ни тем более русские, хотя радист теперь не в счет. Харт уже никому ничего не расскажет. Из всей группы, только Шульц и подрывник были осведомлены о сути выполняемой задачи и конечной точке маршрута. Но даже Кляйну не было известно, что в эту же самую ночь, с аналогичным заданием через Дон переправлялась еще одна диверсионная группа, целиком состоящая из русских. Самое примечательное во всем этом было то, что командовал этой группой бывший лейтенант НКВД, добровольно перешедший на немецкую сторону, почти ровно год назад, в августе сорок первого.

Изначально было запланировано, что в случае потери командира группы или радиста, Кляйн мог заменить любого из них. И лишь потеря и Харта и подрывника, ставила под угрозу срыва выполнение задания. Но и в этом случае, Шульц имел право задержаться на сутки, вызвать со своего берега резервного радиста и продолжал бы дальше выполнять поставленную задачу. Такая возможность, в принципе, была предусмотрена заранее и, нужный специалист имелся, но исходя из сложившейся ситуации, группа могла действовать дальше. Оставалось решить совсем небольшую проблему — что делать с Хартом?

То, что эвакуировать его бесполезно, было видно даже невооруженным взглядом. С такими ранами, он не дотянет даже до полудня. Поэтому терять сутки, практически сидя на месте, рисковать всей группой и возможным срывом всего дела из-за Харта, не входило в планы Шульца. Шансы на выживание радиста с каждой минутой приближались к нулю. Что ж, придется пожертвовать одним, для спасения всех. Как командир, Шульц принял твердое решение, и обсуждать свои действия ни с кем не собирался. Без всякого сомнения, он исполнит свой долг в отношении Харта. Свершит акт милосердия и избавит беднягу от страданий. Иного выхода Шульц просто не видел.

Посмотрев на часы, он отметил, что они с Паулем, битый час сидят и молча слушают стоны не приходящего в сознание радиста. Нужно решиться, наконец. Сбрасывая сонное оцепенение мрачных мыслей, Шульц сказал, обращаясь к подрывнику:

— Не мешало бы перекусить. Как думаешь, Пауль?

Кляйн с удивлением посмотрел на командира. Нужно что-то немедленно предпринимать, надо действовать, а Шульц думает о пище. Поддаваться панике, в данный момент, действительно не стоит. Все правильно, необходимо успокоиться, собраться с силами и решить, что конкретно делать дальше. Хотя, кажется, обер-лейтенант для себя уже все решил.

— Смени русских. Пусть оба будут на виду, так, чтобы мы могли их контролировать. Мы перекусим пока, а ты посмотри за обстановкой вокруг. Если все будет спокойно, вернешься. А я, постараюсь решить вопрос с Хартом. Ты меня понял? — Шульц поднял голову и взглянул Кляйну прямо в глаза. По этому взгляду все было ясно, и подрывник сказал лишь:

— Да, Георг. Я понял тебя. Думаю, так будет лучше для всех нас. Бедняга Фриц!

— Идет война и потери, к сожалению, неизбежны. На его месте, мог оказаться любой из нас. Что тут поделаешь? За дело, Пауль!

Кляйн живо встал, подхватил свой автомат и двинулся в сторону зарослей кустарника, где должен был находиться один из русских.

Кляйн живо встал, подхватил свой автомат и двинулся в сторону зарослей кустарника, где должен был находиться один из русских. Сменив Долгачева, передал ему приказ Шульца и отправил его за Березиным. Проводив взглядом удаляющегося русского, усмехнулся про себя: ' — Удивительно! Как это они до сих пор не сбежали?'. Осмотрелся, как следует и минут пять внимательно вслушивался в окружающую его природу.

Хотя солнце лишь немного поднялось над горизонтом, можно было сказать наверняка — день обещал быть жарким. Лес, несмотря на боевые действия, взрывы и выстрелы, жил какой-то таинственной жизнью. Птицы не покинули свои гнезда и, не смотря ни на что, в этот утренний час исполняли каждая свою, особую песню. Слышен был переливчатый голос иволги, будто кто-то выводил затейливую трель на флейте. Где-то, совсем рядом, резко прозвучал дробный стук дятла, похожий на пулемет. Как будто эхо повторило за дятлом, издалека донеслись настоящие пулеметные очереди. Неслышно было лишь беспокойного треска сорок — первого признака появления поблизости чужаков.

Действительно, несмотря на тревожную ночь, чувство голода давало о себе знать. ' — Да, жизнь идет своим чередом, — со вздохом подумал Кляйн, — вокруг вроде бы тихо. Надо возвращаться. Время не ждет'.

Русские, в это время, сидели на поляне под большим, раскидистым дубом и торопливо ели. Время от времени они, переставали жевать и, вытянув шеи, беспокойно озирались по сторонам. Оружие держали под рукой, ведь их перед отправкой 'заинструктировали' буквально до нервного тика — в плен живыми, ни за что не сдаваться, в случае чего — отстреливаться до конца, предварительно оставив последний патрон для себя. А уж если попались, во всем чистосердечно раскаяться и предложить чекистам свои услуги, мол, хочу искупить вину перед Родиной. И так далее, но при переходе обратно, опять чистосердечно во всем признаться, уже немцам. Пройти кучу всевозможных проверок и перепроверок. В общем, лучше сразу застрелиться, мороки меньше.

' — Трусят!' — с презрением подумал Шульц. Сам он был, как ни странно, совершенно спокоен. Даже чересчур спокоен, невзирая на все неприятности, которые приключились с ним за последнее время. Точнее за прошедшую ночь. Он решился, наконец, на то, о чем усердно размышлял последние два часа.

Подойдя к Харту, Шульц опустился на одно колено и склонился над ним. Радист был без сознания, но иногда вдруг, начинал громко стонать и бормотать что-то по-немецки. Что именно он говорил в бреду, было не разобрать и, несмотря на кажущееся спокойствие, Шульц все-таки немного нервничал. Склонившись над радистом, обер-лейтенант произнес:

— Ну, вот и все, Фриц. Ты сделал все что мог и до конца исполнил свой долг. И не твоя вина, что все кончается вот так.

Глядя, на покрытый капельками пота лоб Харта, Шульц не испытывал ни жалости, ни сострадания, лишь чувство горькой досады владело им. Подобное могло случиться в любой момент, и с любым из их группы. Просто это судьба или злой рок выбирают, кому жить дальше, а кому придется исчезнуть навсегда. Шульц уже потянулся к голенищу сапога, за ножом, как вдруг, радист открыл глаза и судорожным движением схватил его за руку. Видимо из последних сил, он произносил слова с большим трудом, Харт прохрипел:

— Обещай! Обещай мне, Георг! Ты сам расскажешь Марте... обо мне. Это моя последняя просьба. Там, на том берегу, в моих вещах письмо. Прошу тебя, передай его сам. Скажи, что я... — он закрыл глаза и с трудом переводя дыхание добавил, — Я верю... Верю... Ты вернешься...

Он снова закрыл глаза. Видимо, на эти слова ушли последние силы, он пытался еще что-то сказать, но лишь глухо застонал и потерял сознание. Шульц, отточенным движением, вытащил нож и, наклонившись почти к самому уху Харта, прохрипел не своим голосом:

— Я все сделаю! Все сделаю! Не беспокойся, Фриц, прости меня и ... Прощай! — он резко выдохнул и вонзил нож в сердце радиста. Тот дернулся судорожно несколько раз, вытянулся и затих навсегда.

' — Ну, вот и все, ' — подумал Шульц, машинально доставая документы из кармана гимнастерки Харта и пряча их к себе в командирскую сумку. Отошел от тела, присел на поваленное дерево и, сорвав лист лопуха, стал задумчиво и неспешно вытирать кровь с ножа.

Неслышно появившийся из кустов Кляйн, скорее всего, видел последний акт разыгравшейся на поляне драмы. ' — Да. Не позавидуешь сейчас бедняге Георгу. Но я думаю, моя рука тоже не дрогнула бы, окажись кто-то другой на месте Харта. Все-таки железные нервы у нашего командира! Недаром начальство, всегда ставило его в пример другим '.