3. Витязи в шкурах

— Натурализовался, значит?

— Приспособился. После сечи я привел в Путивль тринадцать смердов — с оружием и на конях. Сегодня княгиня Ярославна дозволила мне набирать свой отряд. Улеб будет водить опытных воев, а я тех, кто от сохи. Народное ополчение. Вспомогательные операции, партизанская война против мелких отрядов противника, в случае осады города встанем за заборола. Я здесь нужен, делаю важное дело. Это моя родина, пусть и древняя. Могу и должен ее защитить. Ты меня какими-то степными бандюгами попрекаешь, жалеешь их. Хоть раз видел, что они творят? Женщины со вспоротыми животами в сожженной деревне? Маленькие девочки, изнасилованныех всей ордой — насмерть! Задумывался, что испытал этот ребенок в последние минуты своей жизни? Как он плакал и стонал?!.

— Прости, Аким! — Кузьма тронул его за руку. — Или тебя лучше Вольгой звать?

— Старик сказал Вольга, пусть так и будет, — сердито сказал Аким. — Чтоб не путать. Ты, я вижу, тоже не потерялся?

— По схожим обстоятельствам. Я сын колхозного механизатора и сельской фельдшерицы. Мама с детства врачом стать мечтала, но выучилась только на фельдшера. Хотела в медицинский институт поступать, да вышла замуж, дети пошли. В медицинском заочного факультета нет... У нас дома учебники были, справочники врача, анатомические атласы. Любимое мое чтение с малых лет. Наизусть знал. Вся родня хотела, чтоб во врачи... А я в филологи...

— Чем операции делаешь?

— Есть здесь один кузнец... У него дед Людотой звался, прадед, отец, он тоже Людота... Династия кузнечная. Показал ему на пальцах, кое-что для ясности нарисовал угольком. Мастер, на лету схватывает. Конечно, инструмент минимальный. Пара скальпелей, кривые иглы — раны шить, пилка, зажимы примитивные... Ты вот про спирт спрашивал. Идем!

Кузьма взял со стола глиняный светильник, поправил плавающий в масле фитилек. Длинным коридором они прошли чуть ли не весь дом, выстроенный буквой "П", спустились по деревянной лестнице в комнату с большой печью посреди. Кухня, понял Вольга. Кузьма поставил светильник на большой стол и зашарил в углу. Вытащил и водрузил к свету выдолбленное из короткого бревна корыто. Вольга заглянул внутрь. Вдоль корыта, скрученная спиралью, лежала медная труба. Концы ее выходили наружу с обеих сторон.

— Самогонный аппарат?!

— Перегонный, — довольно сказал Кузьма. — Вот тебе и спирт.

— Где взял трубу?

— Людота... Я объяснил, он взял медный прут и расковал его на наковальне в полосу. Затем нагрел ее, завернул щипцами длинные стороны на железном пруте в трубу, получившийся шов сварил на горячую молотом. Труба вышла не идеально круглая, но из нее ж не стрелять? Потом мы набили ее песком, снова нагрели и обернули несколько раз вокруг полена. Змеевик готов. Корыто мне выдолбили за белку, да еще долго кланялись вслед. Вот еще, — Кузьма показал изогнутый медный рожок. — Узким концом надеваю его на край змеевика, широким закрываю дырку в крышке глиняной корчаги, где кипит брага. Соединения обмазываю тестом — и все! Меланья в корыто холодную воду подливает, из трубки капает в горшок...

— Где брагу берешь?

— Да ее здесь в каждом доме... Только свистни! Хочешь из ягод, хочешь из зерна, хочешь из репы... Меланья сама хорошо делает. Из браги спирт идет для дезинфекции, для питья гоню из меда. Сырье дорогое. Как моя медовая?

— Крепкая! Хорошо, понемногу пил. Улеб с непривычки свалился. Ты гений!

— Завтра я тебе еще не то покажу, — засмеялся Кузьма. — Пойдем за стол...

У дверей в трапезную их встретила Марфуша.

— Все стоишь, бояриня? — с ласковой укоризной сказал ей Кузьма. — Шла бы отдыхать — встала-то с рассветом. Мы с Вольгой сами...

Марфуша в ответ только покачала головой.

— И ведь не уйдет! — заметил головой Кузьма, когда они сели на лавки друг против друга. — Обычай велит — вдруг гостям что понадобится... Золотое сердечко! Это ведь она придумала госпиталь в своих хоромах устроить. Последнее отдает. Раненых кормить надо, а продукты из-за войны вздорожали, особенно хлеб. У нее-то и не было ничего: муж покойный все деньги потратил, в поход собираясь. Из весей из-за половцев доход не поступает... Вчера украшения свои продавала, платье свадебное. Кому это нужно сейчас?! Хотела купу взять, но кто одолжит? Мне княжий двор содержание положил, но это гроши, — Кузьма вздохнул.

Вольга молча отвязал с пояса калиту, бросил на стол. Серебро в мешочке тихо звякнуло. Кузьма вопросительно взглянул.

— Бери! — махнул рукой Вольга. — Вам нужнее. Я себе еще добуду. Здесь бизнес простой: дал врагу по голове — и с деньгами! Промахнулся — с деньгами он. Бери! Мне еще за коней половецких причитается...

Кузьма развязал калиту, высыпал в пригоршню кучку монет.

— Марфуша! Иди сюда! Вот! — он показал ей серебро и аккуратно ссыпал монеты обратно в мешочек. Взвесил его на руке. — Гривны три будет кунами. Боярин нам жертвует на раненых. Благодари!

Марфуша быстро схватила руку Вольги и прижала ее к губам. Тот отшатнулся.

— Что ты!

— Господь тебя наградит, боярин! — со слезами на глазах сказала Марфуша и убежала с калитой.

Кузьма вздохнул.

— Меня словно током ударило, — тихо сказал Вольга, потирая место поцелуя. — Будто это Дуня.

— Скучаешь?

— Заскучал. Этот месяц не до нее: муштра, поход, сеча... А сегодня увидел Марфушу...

Кузьма молча наполнил чаши, и они, чокнувшись, выпили. Захрустели недоеденными Улебом огурцами.

— Хочу тебя спросить, — произнес Кузьма, вновь наполняя чаши. — Раньше не решался. Почему вы с Дуней не поженились?

— Она не хотела.

— Не хотела? За молодого, красивого, умного? Столичного жителя с квартирой и машиной? Я ж видел, как она на тебя смотрит!

— Вот те крест! — размашисто перекрестился Вольга. — Сколько раз предлагал. Отвечала: ты еще воином должен побыть, оттуда ко мне вернуться. Думал: на сборы военные призовут...

— Хочешь сказать: она все предвидела? — напрягся Кузьма. — Что нас забросит сюда?

— Выходит так. Ты знаешь: мы в Горке познакомились, когда я в командировке там был, и Рита твоя приехала...

— Ты за ней стал ухлестывать! — мрачно сказал Кузьма.

— Имел право. Она не была твоей женой.

— Дать бы тебе! — набычился Кузьма.

— Не за что. Она быстро поставила меня на место. Дуня в первое мое утро в Горке прибежала в башню монастыря, где я ночевал в порядке эксперимента по обнаружению привидений. Стащила с себя футболку и, полуголая, шлепнулась на меня.

— Так влюбилась?

— В том-то и дело, что нет. Это длинная история, раньше как-то не было времени... В том монастыре в конце восемнадцатого века была похоронена в стене Ульяна Бабоед, из дуниного рода, фамилия у нее, как ты знаешь, такая же. Ульяна отравилась вместе со своим парнем — его родители не разрешали им пожениться, поэтому в церкви самоубийцу не отпевали. Тогда отец Ульяны, каменщик, тайком замуровал тело дочки в стену храма. Неприкаянная душа стала привидением. Одновременно она являлась Дуне во сне: рассказывала, наставляла — словом, взяла под опеку. Это Ульяна велела Дуне шлепнуться меня. У нее родинка под левой грудью, у меня — под правой. Ульяна сказала: наши родинки соприкоснутся, и моя сила возрастет вдвое.

— Какая сила?

— Но ты же помнишь, как мы тогда в подвале с оборотнем?..

— Как ты держал его на блоке? Ты и сейчас можешь?

— Шестерых уложил.... По сравнению с любым здешним дружинником я необученный младенец. В открытом бою один на один меня изрубят в капусту. На меня же два половца с копьями наперевес перли! И грохнулись вместе с конями -осталось только кистенем махнуть...

— Наши это заметили?

— Улеб просил научить.

— Обещал?

— Сам не знаю, как это действует. Включается в минуту опасности...

— Ладно! — тряхнул головой Кузьма. — С блоком понятно. Что сказала Ульяна Дуне?

— Точно не знаю, Дуня не говорила. Только что должен побыть воином, после чего она и выйдет замуж.

— Можешь вспомнить дословно? "Когда" ты вернешься, или "если" вернешься?

Вольга задумался. Надолго. Но потом отрицательно покрутил головой.

— В любом случае свадьбу она отложила. Что для влюбленной девушки абсолютно нехарактерно, — вздохнул Кузьма. — Значит, наше возвращение под вопросом.

— Скорее всего, — уныло подтвердил Вольга. — Война, пути перекрыты...

— Ты место, где мы выскочили из пещеры, помнишь? Мне пулей в лоб засветили — все, как в тумане.

— Какой-то высокий берег и на нем каменный истукан.

— А точнее?

— Что, у меня карта с собой была?! — огрызнулся Вольга. — Ты же помнишь: удирали по темному ходу, что было сил, а позади как грохнет! Взрывной волной прямо обожгло! Не помню, как снаружи оказались...

— Раз в пещере был взрыв, то ход наверняка завалило, — задумчиво произнес Кузьма. — Место мы тоже не знаем.

— Можно найти.

Кузьма взглянул на Вольгу в упор.

— Истукан был очень большой. В несколько раз выше тех каменных баб, что расставлены по степным курганам. Не думаю, что таких много. Возможно, вообще единственный. Я историк и кое-что в этом понимаю. Расспросить купцов...

— Где их сейчас найдешь?

— Найдем. Кому война, кому мать родна! Есть здесь негласная договоренность: купцов, кто давно через Поле ходит, регулярная армия не трогает. Всем нужны посредники, переносчики важных сведений, деловых предложений. Захваченных рабов тоже кому-то продавать нужно... Списки пленных с суммами выкупа кто на Русь привез? Будут купцы.

— Нас возьмут с собой!

— Пока идет война... — вздохнул Вольга. За столом надолго воцарилось молчание.

— Одного не могу понять, — медленно произнес Кузьма. — Как мы, взрослые мужики, солидные люди на все это подписались? Какого хрена залезли в волчьи шкуры? Ладно, ты — тебе после Горки очень хотелось попробовать, все приставал ко мне с расспросами. Но я-то, уже наполовину седой, отец двоих детей...

— Мы спасали ребенка.

— А кто теперь спасет моих детей?! — окрысился Кузьма. — Кто их защитит, вырастит, воспитает? Президент? Сомневаюсь, что он вообще хоть знает о нашем существовании! Кто мы такие? Гражданские лица, работающие по разовому контракту! Контракт к тому же является секретным, поэтому на руки выдан не был. Думаешь, родственникам заплатят хоть копейку, уже не говоря о том, чтобы искать нас ? Зачем? Так проще: успех операции записывается на счет офицеров спецслужбы, деньги, что предназначались нам, экономятся, или, скорее всего, выплачиваются непричастным. Все довольны и смеются. А я ношу холщовые порты, — Кузьма задрал подол рубахи, демонстрируя, — которые держатся на шнурке под названием "гашник". Теперь я знаю, где у мужиков в двенадцатом веке был загашник. Спасибо! — Он схватил со стола свою чашу и залпом выпил. Закусывать не стал — сморщился и шумно втянул ноздрями воздух. Вольга последовал его примеру.

— Все-таки я думаю, — сказал, вертя в руках чашу, — что если ты отказался бы, и девочка погибла, ты не простил себе этого до гробовой доски. Я бы точно не простил.

— Уверен? — сердито спросил Кузьма.

— Уверен.

— Счастливый человек, — вздохнул Кузьма. — Я вот ни в чем не уверен. Утром просыпаюсь, кажется: сон! Потом трону деревянную стену... Выть хочется! В детстве читал исторические романы, мечтал: вот бы мне туда попасть! Я же умный, много знаю, сколько бы всего хорошего для предков необразованных сделал! Ага... Кому здесь нужно мое высшее филологическое образование? Ты должен быть сильным и умелым, молодым и здоровым. Тогда может, заработаешь на кусок хлеба. А соображают они лучше нашего. Тот же Людота...

— Не прибедняйся! Здесь ты хирург.

— Великий труд рану зашить или ногу оттяпать? Меня спасает их фантастический иммунитет: здесь же никого не вакцинировали и никто не пробовал антибиотиков! Даже аспирина...

— Что-то у тебя все же есть, — сказал Вольга, поднимая чашу.

— Помогает, — согласился Кузьма. — Особенно для анестезии. Дашь ему чару, а потом режешь. Терпят. Только ругаются.

— Матами?

— Нет здесь матов. Еще не завезли. "Сучий выблядок", "уд коний"...

— Какой еще уд?

— От которого произошло "удовольствие", а также "удочка". Не слышал разве?

— Случая не было.

— Ни одной женщины?

— Когда и где? Я на войне. А у тебя?

— Тоже самое. И без войны. Марфуша — ребенок, Меланья... Меня здесь все боятся. Хорт. Оборотень по-нашему.

— А если не боялись?

— Если да кабы... Во дворе росли грибы.

— Злой ты!

— Озлишься... Все как в тумане. Неясно: что и как.

— Кое-что ясно.

— А именно?

— Я все-таки историк, хоть и по недоразумению. И чем эта бодяга кончится, знаю. В лето шесть тысяч шестьсот девяносто третье от сотворения мира (по-нашему, тысяча сто восемьдесят пятый год) пришед окаянный, безбожный и треклятый Кончак на Русь...

— А далее?

— И отошед восвояси. Отобьемся!

— Сколько душ за это положим?

— Летописи об этом умалчивают. Зато князь Игорь сбежит из плена.

— Когда?

— Историки об этом до сих пор спорят. Или этим летом, или будущим. Возможно, через одно.

— Спасибо тебе сердечное! За точное предсказание.

— На здоровье! — Вольга взял со стола баклагу, наполнил чаши. — Давай выпьем, Кузьма! За то, чтобы мы с не пропали!

Кузьма молча поднял свою чашу.

— Завидую я твоей уверенности, — сказал, заедая медовую малосольным огурцом. — Что касается тысяча сто восемьдесят пятого года. Основные события я тоже знаю. Читал. Но ты уверен, что с нашим появлением история будет развиваться в том же направлении? Что ничего не изменится? В юности я любил фантастику. Самый распространенный сюжет: человек проникает в прошлое, что-то там делает — и будущее меняется.

— Это литература.

— А мы с тобой?

— Это реальность, — согласился Вольга. — Которая, однако, не означает, она в состоянии изменить ход истории. Прости, но мне кажется, что истории на нас наплевать. В двадцать первом веке пропали бесследно два мужика. И что? Их десятки тысяч каждый год пропадает, многих так и не находят. В двенадцатом веке двое прибавилось. История это заметит? Сомневаюсь. Я убил шестерых половцев и, дай Бог, еще убью — что с этого? Они тысячами гибнут здесь каждый год. Русские люди тысячами мрут от болезней, ран, голода, наконец. Это сильно тревожит историю или возмущает ход времени? Мне кажется, ты сильно преувеличиваешь роль личности, и своей, в частности.

— Тебе бы лекции в Сорбонне читать!

— Даст Бог — буду!

— Что предлагаешь?

— Прогоним половцев, будем думать, — предложил Вольга. — Пока надо набег отбить.

— Как? — в очередной раз вздохнул Кузьма. — У меня нет автомата Калашникова и ящика патронов. У меня и там автомата не было.

— А порох сделать?

— Рецепт помнишь, историк?

— Ну... Греческий огонь: шесть частей селитры, одна часть серы и еще одна — древесного угля.

— Почти правильно. Семьдесят пять процентов селитры, серу и уголь можно поровну. Уголь желательно ивовый. Смолоть все на шаровой мельнице (шары из бронзы — не дай Бог искра!). У меня отец был охотником, в советские времена было трудно с порохом, сами делали. Угля здесь навалом, сера есть, а где взять селитру? Да еще калийную, натриевая не годится — после намокания не горит. Это у нас селитра каждом магазине для дачников — удобрение. Кроме того, — развел руками Кузьма, — если сделать порох, то как его использовать? Пушки лить еще не научились, пищаль даже Людота не скует. А если бы и сковал — толку! Здешние составные луки бьют дальше и сильнее. Огнестрельное оружие в свое время вытеснило луки не потому, что эффективнее. Лучника обучить сложнее, и не каждому дано... Разве что гранаты самодельные порохом набивать? Как в петровские времена. Поджечь фитиль, размахнуться...