Новая сказка о старом

Все безмолвно обдумывали его декларацию, глядя, кто куда.

— Да шучу я, шучу, — отыграл назад Володька, встревоженный коллективной реакцией. — Мы же не всерьёз обсуждаем. Небольшая разминка, тренировка воображения. Всерьёз подобные темы я обсуждать не намерен.

— Вов, — без видимого интереса проговорил Ковалёв, — я сегодня утром к берегу прогулялся, нашёл остатки очень старого фундамента. И как раз недалеко от пресловутого камня. На предмет звезды не уверен, а всё остальное может иметь реальную основу. Обычно легенды не на пустом месте возникают.

Пётр Яковлевич, внимательно слушавший, протянул через стол руку, всю в старческих веснушках, одобрительно похлопал Женьку по пальцам.

— Спасибо, сынок. Приезжай ко мне в гости, всегда буду рад.

Наступившей неловкой тишине все разбрелись по разным уголкам. Пётр Яковлевич ушёл в местный яхт-клуб договариваться о катере, чтобы гости быстрее добрались до города. Девчонки мыли посуду, переговариваясь негромко, секретничали. Лёва относил соседям одолженные на ночь одеяла, матрацы и ватники. Женька ему помогал. Лина с Володькой, тихо переругиваясь, отправились на прогулку — осмотреть найденный Ковалёвым фундамент. Их никто ни о чём не просил, себе дороже.

К полудню все снова собрались в "зале" и сидели у стола, дожидаясь сигнала отправляться на пристань. Кроме Ковалёва, которого Пётр Яковлевич увёл в сад и что-то втолковывал ему, — из окна было видно, — а Женька внимательно, не перебивая, слушал. Каждый сидящий у стола, изнывая от любопытства, про себя гадал, о чём там, в саду, идёт речь. Не перессорься они из-за несчастной старческой рассказки, сейчас бы вслух дружно гадали, строя различные предположения. Так нет же, перессорились, тихо, без скандала, но по-крупному. Что называется, идейно разошлись. В глаза друг другу смотреть не хочется.

Лёвин дед и Женька тем временем вернулись из сада. Пётр Яковлевич, кряхтя, снял со стены лучшую свою, по мнению будущих художников, работу и... подарил Женьке. Казалось, хор голосов завопил "Откажись!!!", хотя никто из свидетелей не проронил ни звука. Ковалёв рассыпался в благодарностях, краснея и заикаясь от смущения. И не отказался, поганец, кинулся бережно упаковывать вещицу. Зрители тихо столбенели от неожиданности, возмущения и неосознанной зависти. Каждый хотел бы получить такой подарок. Почему именно Ковалёву? За что?

Володька начал раздражённо выстукивать по столешнице пальцами нераспознаваемую мелодию. Лина демонстративно отвернулась. Лёва продолжал таращиться на деда. Соня исподтишка смотрела на Ковалёва. Её посетила мысль, что некоторое время назад, объясняясь с Головановым, она не врала Вовчику. С неуловимого момента Женя ей вовсе не безразличен. Отчего она раньше не замечала, какой он... необыкновенный? И надёжный.

Потом... Потом они растянувшейся цепочкой медленно брели к пристани. Видимо, уезжать не хотелось никому. Душу Сони заполняло острое сожаление. Вот, едва прикоснулась к несбыточному, ещё и к не сбывшемуся, скорее всего, и точка, хватит, хорошего понемножку. Наверное, нельзя ухватить несбыточное. А несбывшееся? Жизнь, увы, не знает сослагательного наклонения. Хм, Ковалёв старается не только взглядами с Соней не встречаться, но и не смотреть в её сторону. Словно кто отгородил его невидимой стеной от друзей. Вдруг от бывших друзей? — запоздало испугалась девушка.

Красивый, точно игрушка, белый катер, виденный ими накануне, так и остался покачиваться на волнах возле причала. В качестве средства передвижения ребятам досталась старая ржавая посудина, с лязгом и скрежетом отвалившая от берега.

Вопреки ожиданиям, Володька не корчил из себя барина, не окрестил несущий их на себе паромчик дырявой лоханкой. Смотрел задумчиво на удалявшийся берег, на уменьшающегося в размерах Петра Яковлевича, продолжавшего махать им.

День выдался хороший. Море играло блёстками. Чайки с криками вились над паромчиком. Наташка с Лёвой бросали им кусочки несъеденой вчера в Песчаной и слегка попорченной еды. Женька грустил, опершись на поручни борта. Фырчал, ухал, кашлял мотор, дрожала под ногами палуба. Говорить друг с другом было неудобно, да пока и не о чем.

Соня ощущала перемену, произошедшую в каждом, в ней самой. Весь мир был новым. Новым зрением виделись ей уплывающие вдаль каменистые берега, барашки волн, пронзительноголосые чайки, знакомые и одновременно совсем незнакомые лица друзей. В ней что-то гудело, радужно переливалось, всплёскивало, пело. И она не понимала, что. Захотелось поделиться необычным состоянием с кем-нибудь.

— Как жаль, что мы уезжаем, — ни к кому персонально не обращаясь, громко, чтобы перекрыть ржавый хрип мотора, высказалась она.

— Ага, — откликнулась Наташка. — Но ведь мы ещё вернёмся.

— Зачем? — щурясь на бликующие солнечными отсверками волны, спросил Володька. Он, как всегда, впрочем, был прав. Зачем? Повторить приключение не удастся, настроение, чувства, мысли — всё окажется иным. До чего невыносимо логичный, скучный человек Володька!

Соня, продолжая ощущать в себе радужное переливание и незнакомое пение, встала с деревянной скамеечки, — кажется, хозяин плавучей посудины называл её банкой, — кое-как, сильно наклоняясь, добралась до Ковалёва, пристроилась рядом.

— Ты что, Сонь? — неласково спросил он, не поворачивая головы. Распознал её как-то, однако.

— Знаешь, Жень, я вчера, то есть сегодня ночью, девушку со звездой видела.

— Да? — голос его звучал ровно, незаинтересованно. Ни тени удивления.

— Да, — подтвердила Соня, рассматривая широкую волну, вырывающуюся из-под паромчика. Волна расходилась веером, окутанным кружевной пеной. — И ты её тоже видел, только раньше меня.

Сказала, почти сразу сообразив — это действительно так. Ведь когда она услышала скрип двери и открыла глаза, девушка от окна удалялась. Она приходила к Женьке. Не к успешному Вовчику. Не всезнайке Лёве, не к доброй и честной Наташке, не к ней, Соне. Она приходила к Женьке. Которого Соня до вчерашнего дня почти не замечала. Которого Лёва считал слишком простодушным и не от мира сего, а Вовчик, как и большинство, вообще юродивым. К тому самому Женьке, который часто от смущения избегал весёлой компании, бродя в задумчивости подальше от друзей и рисуя, рисуя, который поражал нелепыми поступками и странными высказываниями. К Женьке — самому незначительному и, как теперь поняла Соня, самому необыкновенному. Обидно, что не вчера поняла, не ночью, когда тело её горело и плавилось в его руках, только сегодня, и то не сразу.

— Ты видел её, — упрямо повторила девушка. — Она приходила к тебе. Не отпирайся.

— Даже не думаю, — тихо отозвался Ковалёв и не проронил более ни слова.

Они стояли рядом, одинаково налегая на поручни, когда паромчик потряхивало, одинаково хмурились, смотрели на волны, думали при этом каждый о своём. Ветер трепал волосы, сушил на лицах солёные брызги. За спиной громко переговаривались Лёва с Наташкой, усевшиеся рядом для лучшей слышимости.

— А зачем она приходила? — Соня набралась смелости и прервала затянувшееся молчание. На самом деле ей нетерпелось обсудить их новые с Ковалёвым отношения, однако, первой затронуть столь деликатную тему она побаивалась.

— Приносила звезду.

— И ты не взял.

— Нет. У меня уже есть одна. Зачем мне две?

— У тебя есть звезда? — глаза Сони округлились.

— Фигурально выражаясь, — расшифровал Ковалёв, весьма выразительно покосившись на неё. Приятно было слышать лестный отзыв, если, конечно, Соня правильно поняла Женьку. Уверенности в точном смысле его слов, тем не менее, не возникло. А комплиментов ей, оказывается, катастрофически не хватало. Голованов страдал комплиментным дефицитом, жадно принимая любую похвалу на свой счёт и держа подругу на скудном пайке.

— Ты ей так и сказал? — зарделась Соня.

— Почти. Она поняла, — Женька совсем отвернулся. Он, скорее всего, думал о Марии, о девушке со звездой. Конечно, такая красота... неземная... Соня почувствовала лёгкий укол не то обиды, не то разочарования.

— А с Петром Яковлевичем вы о чём говорили?

— О том же, — вдруг оживился Ковалёв. Повернулся, заговорил быстро, взволнованно, — Прикинь, когда-то давно она к нему тоже приходила. А он не взял. Война шла, маленький еврейский мальчик, куча проблем... Не до того, короче.

— Он такой старый? — не поверила Соня.

— Не перебивай. Вобщем, он не взял, не посмел. Только с тех пор он не может её забыть. Потому женился поздно, потому чеканит её изображения. И мне лучшую работу подарил. Как товарищу по несчастью.

Соня подавлено молчала. Соперничать с красивой сказкой, с легендой — не в состоянии никто. Она тем более. Минут через пятнадцать паромчик доставит их в город. Неужели попрощаются и разойдутся, возможно, навсегда? Непереносимо. Только бы не заплакать сейчас, удержаться, не подать виду, какая боль вдруг скрутила душу. Лучше думать об отвлечённых предметах. Например, какими все в городе станут? Мало вероятно, что прежними. Слишком экстраординарными выдались последние сутки, стряхнули наносное с друзей, оставив материковую породу.

Наташка ни с того, ни с сего громко заявила:

— Какой чудесный сон я сегодня видела.

Все моментально повернули головы к ней. Хоть сомнительное, но развлечение.

— Я знаю, — опередил Лёва. — Девушку со звездой.

— Откуда ты знаешь? — Наташка захлопала ресницами.

— Элементарно, Ватсон. Во-первых, её видели все, во-вторых, это вряд ли можно назвать сном, скорее коллективной галлюцинацией. Да, Жень? Как думаешь? — Лёва хитро посмотрел на Женьку. Тот отвернулся, не удостоив ответом, не намереваясь трепать в пустой болтовне заветное.

— Лажа, — брякнул Володька. — Лажа и глюки.

— Ещё соври, что ты девушку со звездой не видел, — насмешливо парировал Губерман. — Ты выскочил из дома вторым, следом за Жекой.

Ковалёв круто развернулся и сухо попросил:

— Давайте больше не будем эту тему мусолить.

— Не произноси имя божье всуе? — подпустила шпильку Лина.

— Просто нельзя и всё, — отрезал Ковалёв. Несвойственные ему раньше интонации звучали так убедительно, так категорично, что никто не настаивал. Осознав неизвестно почему возникшую неловкость, поторопились найти себе нейтральное развлечение. Дружно вспомнили детство — затеяли играть в "города", постепенно входя в азарт. Соня незаметно присоединилась к играющим, перебралась на банку. Ковалёв игру, пусть неохотно, поддержал.

Море шлёпало добрыми лапами по бокам допотопного плавсредства, транспортирующего компанию домой, в реальность утомительных однообразных будней. Родной берег вырастал чересчур быстро, надвигался нарядными, белыми в зелени, ярусами.

Набережная оглушила, ударила по глазам яркими, словно взбесившимися, красками. После спокойных пастельных тонов обойдённого туристами местечка, где обосновался Пётр Яковлевич, городская курортная зона представлялась разноцветным и буйным цыганским табором, расположившимся у самого моря на отдых. Тут и там из динамиков вразнобой неслись примитивные до изумления музыкальные хиты. Кричали зазывалы, приглашая сфотографироваться с не менее крикливыми попугаями или, наоборот, приятно молчаливыми удавами, пони и осликами, уговаривали заказать портрет, купить расшитые бисером валенки. Гомонила толпа, спрашивая, отвечая, окликая, качая права, торгуясь. Вертлявые мальчишки с уханьем носились на роликах и скейтбордах. Плыл над горячим асфальтом густой запах подгоревшего свиного шашлыка, дразнящий и заведомо обманывающий остроприправный дух курицы-гриль. Сквозь их длинный шлейф пробивался отдельными резкими нотками аромат свежесваренного кофе. Компания остановилась в самом начале Приморского бульвара, у развалов.

— Я пошёл, — без предисловия проинформировал друзей Ковалёв, совершенно очевидно тяжко страдая от окружающей обстановки. — Увидимся.

И ушёл, ничего ни кому не объясняя. Будто с трудом дотерпел до момента, когда можно сбежать, не оскорбляя откровенно. Остальные растеряно смотрели ему вслед, не узнавая деликатного и застенчивого прежде Женьку. Хоть бы разочек повернулся, рукой махнул. И не подумал.

— Загордился Жека, — процедил Голованов. — Подумаешь, звезду волшебную предложили. От гордыни непомерной не взял. На ровном месте шишка. Ладно. Мы люди маленькие, но ничем не хуже. Я тоже отчаливаю. Всем привет.

— Я с тобой, — засуетилась Лина, побежала догонять и не думавшего дожидаться её Вовчика. — Пока, девчонки.

Лёва минут пять, краснея и пыхтя от неловкости, извинялся за поведение сокурсников.

— Ладно уж, не парься, — пожалела его Наташка, предложила, — Давайте и мы разбегаться. Устали. И есть хочется. Не на век же расстаёмся.

Разошлись в разные стороны без раздумий и дальнейших расшаркиваний.

— Как-то не так всё закончилось, неправильно, — подвела итог Наталья на пороге общаги. Соня не ответила, опасаясь углубляться в тему. Она пока находилась в состоянии лёгкого оцепенения. Непонятно, как жить дальше, как совместить в сознании радужные переливы души с острой болью и фактом поспешного бегства от неё Ковалёва...

Зинаида встретила девушек восторженно. Будто они не два дня отсутствовали, а, по меньшей мере, два месяца. И сразу впрягла их в разного рода деятельность. Во-первых, торговля не ждёт, можно потерять место на рынке. Во-вторых, сентябрь на носу. Скоро студентики съезжаться начнут, требуется срочно общагу в порядок приводить: окна, двери, полы помыть, посушить одеяла-подушки, бельишко в прачечной, — не, оно у Зинаиды чистое, ей-ей, — просто освежить надобно. В-третьих, дела от разных... проблем отвлекают, вон, Сонька вернулась, как рыба снулая. Ах, задумчивая? Так делом займётся, думать некогда будет. Навались, девочки!

Девочки нехотя навалились. После прогулки в Песчаную у обеих настроение создалось грустно-романтическое. Рынок, просушка, уборка с ним никак не совпадали, потому раздражали сверх всякой меры. Но бурлящая, трезвая и местами даже грубая жизнь нещадно вытесняла кружевного плетения чувства. Да и Зинаида беспардонно теребила, влезая в душу чуть не кирзовыми наставлениями:

— Вы, девки, не о любви думайте. Нету её, сердешной, в природе. Ну, нету. Надо себе достойную пару подыскивать. Рисуночками судьбу не заполнишь. Бабе мужик нужен. А мужик должен быть крепким, надёжным, заботливым. Хмырь этот ваш, Голованов... Расстались? Вот и молодец, вот и правильно. Тогда чего грустишь? Радуйся, что вовремя с порожняка соскочила. Да ладно! Нет, правду Наташка говорит? Ковалёв? Час от часу не легче. Сдался тебе этот юродивый. По мне, лучше уж тогда Голованов. С ним, само собой, наплачешься, но хоть голоштанной ходить не будешь. Вот кого бы я, девки, на месте Соньки хватала, пока не поздно, так это Деньку вашего. Даром, что стиляга хренов и молоко на губах не обсохло, а парень и красивый, и умный, и папанька у него — птица высокого полёта, и деньги водятся, и сам не промах, ушлый, умеет своего добиться. Такой кораблик любую баржу хоть до столицы, хоть до заграницы дотянет. Та-а-ак... теперь другая сопли веером распустила. Это ещё к чему, а, Натах?